— Это дело поправимое!
— Вы думаете? — подняла брови Злата.
— Знаешь что, моя дорогая, я так и этак изучала обязанности директора или администратора при артисте, покопалась немного в интернете, нашла кое-какую информацию… Я еще не приступила к своим обязанностям, но мне уже хочется этим заниматься! Знаешь, как мне надоела эта рутинная однообразная работа? До жути! — Ирина Леонидовна улыбнулась. — А я рада, что мне больше не придется решать все организационные вопросы, вплоть до стоимости билетов! — улыбнулась ей в ответ девушка.
Они еще немного поболтали о делах, Полянская переписала Ирине Леонидовне все телефоны, по которым она обычно связывалась с важными людьми, договариваясь о выступлениях и решая другие организационные вопросы, а также телефоны отделов культуры ее районного центра и Минска, к которым она была прикреплена и где была зарегистрирована как артист ка. Потом они поговорили немного о личных делах, выпили еще кофе, и Злата, простившись с женщиной, покинула ее кабинет.
После прохлады офиса, где работал кондиционер, девушку обдало раскаленным полуденным жаром, когда она оказалась на улице. Злата вздрогнула, и мурашки побежали по коже. Остановившись на тротуаре, она огляделась по сторонам. Утомленные жарой, мимо проходили люди. Не торопились, не бежали, никуда не спешили. С мороженым, газировкой, прячась за солнцезащитными очками, под шляпами и бейсболками, они спасались от жары, как могли. Взглянув на часы у себя на запястье, Полянская опустила на нос очки и пошла к машине.
До прибытия поезда у нее еще оставалось время, и она решила им воспользоваться, заглянув в магазин…
Вытаскивая из духовки форму, в которой цветная капуста, запеченная с адыгейским сыром и залитая сливками, источала необыкновенно аппетитный аромат, Злата едва не обожгла пальцы и, вскрикнув, чуть не уронила ее.
— Вот черт! — пробормотала она и, поставив форму на плиту, подбежала к раковине и включила холодную воду.
Она нервничала. Определенно нервничала, хоть и пыталась казаться спокойной, веселой, счастливой оттого, что любимый муж, наконец, вернулся с гастролей и снова рядом. Еще там, на перроне, она боялась встретиться с ним взглядом.
Казалось, как только Блотский увидит ее глаза, он все поймет…
Но Леша ничего не понял, ни о чем не догадался, он просто счастлив был снова видеть ее. Молодой человек, сойдя с поезда, бросил вещи прямо на перрон и с ходу заключил ее в объятия. А Злата ужаснулась, ощутив вдруг странную пустоту внутри себя. В тот момент Алексей Блотский показался ей таким далеким и совершенно чужим.
Он уехал две недели назад, а ей казалось, прошла целая вечность. Злата заставила себя засмеяться, обвить руками шею мужа и ответить на его поцелуй. Но искренности в ее поступке не было, и это потрясало. Всю дорогу, слушая ребят, наперебой пытавшихся поведать ей о своих приключениях, Полянская старалась совладать с собой, собраться и унять нервную дрожь, не дающую сосредоточиться, но у нее это плохо получалось. И сейчас, готовя ужин в маленькой кухоньке, где со времен бабушки и деда Блотского ничего не изменилось, она чувствовала, как ее начинает трясти.
Леша был в ванной. Приехав с вокзала, они с ребятами перво-наперво сняли чехлы с музыкальных инструментов и разобрали сумки со шнурами, проводами, переходниками. Потом, выпив по бутылочке ледяного пива, ребята разъехались по домам, а Леша отправился в ванную, заявив, что только об этом и мечтал последние сутки, пребывая в душном и пыльном вагоне поезда.
Как будто откликнувшись на ее вскрик, дверь ванной в глубине квартиры открылась и закрылась, а через несколько секунд на пороге кухни возник Блотский.
— Моя любимая цветная капуста, — потянув ноздрями воздух, сказал он и улыбнулся. — Как же мне не хватало еды, которую ты готовишь! — сказал он и взобрался на широкий подоконник. От него повеяло едва уловимым запахом мыла и чуть более сильным — лосьона после бритья. До боли знакомые запахи, ставшие родными. Блотский не пользовался гелями для душа, предпочитая мыло, да и парфюмом практически тоже. Он часто повторял, что всем искусственным ароматам предпочитает естественный запах чистоты.
Злата знала это, и ей это нравилось. Но не пробуждало бурю…
— Что, все настолько плохо было? — спросила девушка, мельком взглянув на него.
Леша сделал такое лицо, что Полянская не смогла сдержаться и рассмеялась искренне, заразительно.
Рассмеялась и почувствовала, как нервное напряжение, сковавшее ее, потихоньку отпускает.
— А ну-ка, давай рассказывай мне о ваших гастролях! — скомандовала она, доставая из холодильника помидоры, моцареллу, рукколу, собираясь сделать свою любимую закуску.
— Таких гастролей, хорошая моя, у нас еще не было! Мы ведь с ребятами думали, что, отправляясь на юг, едем в своеобразный отпуск. Понятное дело, мы собирались и в море искупаться, и на пляже поваляться. Два дня мы пылились в купе вагона, приезжаем в Алушту, а там дождь и довольно-таки прохладно. По крайней мере, не то, что у нас, жара. А у них циклон! Выходим мы из поезда со всеми нашими баулами, оглядываемся и видим паренька с картонкой, на которой написаны мои имя и фамилия. Ну, мы подошли, поздоровались, топчемся на месте, не зная, нас встречают с транспортом или нам самим придется такси вызывать. Ну и, естественно, интересуемся, в какой же нас отель заселят в Рыбачьем, куда мы и должны отправиться, где и запланировано первое выступление. А тот нам: «Жить будете в профилактории». Профилакторий так профилакторий, ты же знаешь, я человек не привередливый, мне главное — чтобы чисто было. Загрузились мы в микро автобус, нас все же встречали с транспортом, и поехали в Рыбачье. Дороги в Украине ужасные, и в России они тоже не лучше. Приехали, расселились, умылись, сходили покушать и стали готовиться к концерту. В Рыбачьем какой-то праздник, вечером концерт на площади администрация сказала провести, а дождь все идет и идет. А бюрократизм, он ведь везде одинаков, и началось: сцену не привезли, а та, которую привезли, очень маленькая. Ну, мы с ребятами пришли, посмотрели, говорим, мы работать не можем на этой сцене, на ней лужи, а у нас музыкальные инструменты, аппаратура, провода. Нам говорят: «Спокойно, сейчас все организуем!» — и находят какую-то бабу Шуру. Она приходит такая: зубов нет, перчатки розовые резиновые по локоть, косынка на голове и синий халат в пол, как при Советском Союзе еще уборщицы носили. Вот она и говорит нам: «Сынки, вы не переживайте, я двадцать пять лет в дет саду уборщицей проработала, щас все сделаем». А у нее такая швабра железная, как раньше были: тряпку кладешь и — бимс! — замыкаешь! Ну, она сцену помыла и вроде как ушла. Нам нечего делать, пришлось концерт начинать, вышли на сцену, начали, а дождь-то идет и идет… Короче, в какой-то момент я понимаю по поведению народа, что что-то не так. Оборачиваюсь, а эта баба Шура со своей шваброй трет сцену. Мне надо петь, но я чувствую, как у меня начинается ржач. Все ржут. И парни мои за инструментами, и за кулисами тоже… Я, конечно, кое-как допел и представил ее. А она поняла, что я ее сейчас представлять буду, так выпрямилась вся. Я говорю: «Вас как зовут?» А она: «Александра Николаевна я!» А я ей: «Александра Николаевна, вы сегодня неотъемлемая часть нашего коллектива! Вы сегодня будете спасать нас!» Вся площадь, конечно же, разразилась бурными аплодисментами! А она вся красно-синяя, как ее халат, блин… И каждый раз, как баба Шура выходила на сцену со своей уборкой, все повторяла: «Сынки, вы не переживайте, я знаю, как все это делается! Я двадцать пять лет в детсаду отработала! Вы не переживайте, вы только пойте!» — жестикулируя и строя смешные гримасы, все говорил и говорил Алексей.
Ошалевшими, блестящими от веселья глазами Злата смотрела на мужа, закусив нижнюю губу.
А потом, не выдержав, засмеялась.
— Такого просто не может быть! — сквозь смех выдохнула девушка. Леша тоже засмеялся.
— Вот я и говорю, гастроли удались! Мало того, что плохая погода как будто следовала за нами, так еще что ни поселок — какое-нибудь приключение. Знаешь, Злата, я вздохнул с облегчением, когда мы, наконец, приехали в Феодосию, — Леша соскочил с подоконника и подошел к Полянской.
Коснувшись ее пшеничных волос, он провел по ним пальцами.
— А как я был счастлив, когда сквозь пыльное стекло вагона увидел на перроне тебя. Я так скучал по тебе, девочка моя! — обхватив ее обеими руками, Блотский прижал Злату к своему плечу и коснулся губами макушки.
Злата украдкой вздохнула и на мгновение затихла в его объятиях. Потом чуть отстранилась и заглянула мужу в лицо.
— Давай садиться ужинать, и я расскажу тебе о Горновке, и вообще мне столько всего надо тебе рассказать, ночи не хватит! — улыбнувшись, сказала она. — К тому же надо успеть позвонить маме и пожелать сладких снов нашей лапочке!
— Давай, — молодой человек разжал объятия. — А знаешь, я привез из Крыма бутылку хорошего вина. В Феодосии купил! Давай продегустируем ее, что ли? — предложил он. — Продавец меня уверял, что такого вина я еще никогда не пробовал, вот мы и проверим, не соврал ли он!
— А давай! — согласилась девушка и, отступив от мужа, стала искать бокалы, запрятанные где-то в верхних шкафчиках старого кухонного гарнитура.
За окном медленно угасал вечер, сгущались сиреневые сумерки, во дворе зажигались фонари, лавочки у подъезда покидали старушки, уступая место молодежи. Время близилось к одиннадцати, когда они с мужем, наконец, встали из-за стола. Леша остался убирать со стола и мыть посуду, а девушка отправилась принять душ.
Злата выходила из ванной, когда услышала, как на тумбочке в прихожей заливается ее мобильный. Придерживая одной рукой чалму из полотенца, сооруженную на голове, Полянская прошла в прихожую и взяла в руки телефон, удивляясь, кто может так поздно звонить, да так и замерла на месте. На экране высветился номер Дороша. Сердце подпрыгнуло в груди и с перебоями забилось где-то в области горла. Колени подкосились, и телефон едва не выскользнул из ослабевших, влажных рук. Ее всю как будто горячей волной окатило, и на мгновение показалось, сейчас она лишится чувств.