— Леш, а ты не проводишь меня домой? Нам ведь, как и прежде, по пути. Я живу все в том же районе, нашем районе!
Зима пришла в этом году как-то сразу, без репетиций и предупреждений. С первого декабря ударили морозы, закружили метели, укутав поля, леса, дороги и деревню снегами, и послаблений не было. А для Златы Полянской этот декабрь, как, впрочем, и декабрь прошлого года, был с плотным графиком, заполнен съемками, елками и предновогодним чёсом, как у артистов называются предпраздничные гастроли по стране и зарубежью. Да еще подготовка к последней сессии, которая начиналась в середине января.
Правда, не то чтобы Злата усиленно готовилась. Просто иногда просматривала кое-какой материал, проигрывала, разучивала. Она не боялась провалить последнюю сессию — знала, что справится. Куда важнее, казалось, справиться со всеми приглашениями. Злата понимала: то, что ее хотели видеть везде, заслуга Ирины Леонидовны. Это она там, в Минске, пробивает для нее пути-дорожки, не приемля отказа. Но не в одной настойчивости директора тут было дело.
Злату Полянскую уже многие знали, слышали, да и патриотизм в стране стал пробуждаться. Эстрада — это, конечно, здорово, ее никто не отменял, и ее хватало и на радио, и на телевидении, и на открытых площадках, и в клубах. И белорусской хватало, и российской тоже. А хотелось чего-то такого, для души, народного…
А что было народное в Беларуси? «Бяседа»? Да, она единственная была на слуху, но и она была неформат. А тут Злата Полянская — веселая, зажигательная, озорная, талантливая, молодая, да и манера, в которой она работала, нравилась и старшему поколению, и молодежи, что было немаловажно. И пусть ее упрекали, что народные песни она пытается вроде как «опопсить», осовременить, делая аранжировку старой мелодии. Она доносила эти народные песни до молодежи, они слушали, им нравилось, они проникались нашей культурой, фольклором, пусть даже в таком виде, но они его воспринимали. И это уже было победой.
Декабрь был напряженным для Златы, но вместе с тем, погружаясь в работу, отдавая себя этому без остатка, она чувствовала себя счастливой. Она много работала в два предновогодних месяца, понимая, что крайне важно сделать больше. Потом, после Нового года и сессии, ей придется на время забыть о сцене. Пока еще срок в пять месяцев при ее сложении и правильно подобранной одежде не бросался в глаза. И кроме Ирины Леонидовны и еще нескольких близких людей из ее окружения никто не догадывался, что она ждет ребенка. Благо, токсикоз первых трех месяцев остался позади, и Злата не жаловалась на здоровье, совершенно нормально перенося беременность. Как будто пытаясь сделать сразу все, Злата много работала. Пусть и уставала очень, зато сил думать о чем-то другом уже не оставалось. Кто-то из однокурсников порекомендовал талантливого баяниста, который учился у них же, в Университете культуры. Парень был младше Златы, но инструментом владел в совершенстве. Бывают талантливые люди, которые не просто знают музыкальный инструмент, они просто чувствуют его, как нечто живое, одухотворенное, любимое. Послушав его, Злата тут же загорелась выступить с ним в дуэте с такой вот неосовремененной, а настоящей народной песней, под настоящий народный инструмент. А если б можно было к нему еще и домру с цимбалами добавить, как бы зазвучала, как бы полилась песня…
Погруженная в творческие проекты, планы и выступления, Злата Полянская не оставляла себе места ни на что другое. И пусть это напоминало бегство от себя самой, что ж, девушка признавала его и не противилась. Слишком уж запутанным был тот клубок чувств, живший в ее душе. А разбираться в нем не хотелось. Сил на это не было.
Елена Викторовна, конечно, волновалась за дочь. Гордилась, радовалась тому, как складывается ее творческая карьера, и все равно переживала каждый день. Переживала, когда Злата садилась за руль, думала о том, как ей приходится таскать в дом дрова и топить грубки, чистить снег, когда заметало, а заметало часто. Они с папой приезжали каждые выходные, чистили снег, таскали дрова в кладовку, чтобы Злата не выходила лишний раз на улицу. Елена Викторовна волновалась и ночами не спала, переживала и боялась, а вдруг что-нибудь случится, а вдруг машину занесет, когда она будет везти Маняшу в школу, а сейчас, зимой, на той дороге, где ездила Злата, едва ли можно было за день повстречать встречный автомобиль. Кто ей поможет, если вдруг, спускаясь со ступеней, она поскользнется, ведь в такую погоду те немногие жители Горновки и из дому-то выходили по крайней необходимости, а в гости и по соседям и вовсе не ходили. Кто поможет дочке, если вдруг станет плохо? Эти мысли сводили с ума женщину, но она держала их при себе, не собираясь заражать своими страхами и психозом дочь. Она звонила каждый день, приезжала на выходные, была с Маняшей, когда девушка уезжала в Минск, но при всем этом старалась держать себя в руках, прекрасно понимая, что Злате и так не сладко.
Она не спрашивала больше дочку о Дороше, но подозревала, что, узнав о беременности девушки, он просто исчез. У него была семья, был ребенок, и менять что-то в своей жизни он не собирался. Елена Викторовна переживала и за это, никак не желая смириться с таким несправедливым поворотом судьбы, с тем, что пришлось выбирать…
А как бы было замечательно, если б Злата ждала ребенка от Леши! Как бы счастливы они были! И женщина не волновалась бы так, зная, что Блотский ни на минуту не оставит Злату одну. К Дорошу Елена Викторовна испытывала неприязнь, граничащую с ненавистью. И неважно было, что у Златы будет от него ребенок. Она и не воспринимала этого ребенка иначе, как часть ее дочки, часть и продолжение их жизней, их рода, как будто Дорош и вовсе не имел к этому никакого отношения. Если бы Дорош знал, какие мысли бродят в голове Златиной родительницы, возможно, и порадовался бы, возможно, и не стал бы возражать.
То, что Злата ждала ребенка от него, сразило, отрезвило и испугало его. Он не был готов к такому повороту событий. Он любил Злату, да. Но она сама, его любовь к ней и Горновка как бы были неким другим миром, параллельным, немного нереальным, куда приятно было погружаться, возвращаться, о чем хотелось думать и мечтать. Да, даже мечтать. Это был мир Златы Полянской, и Виталя это понимал. И пусть было время, когда он пытался с этим бороться, но уже тогда, много лет назад, он подсознательно понимал, что проиграет. Она завладела этим миром, став его полноправной хозяйкой. И, несмотря на скепсис и иронию, мужчину тянуло всегда в этот мир. Нет, он не хотел стать его частью и знал, что не станет никогда, но и без него не мог, без нее не мог…
И не зря он сказал однажды Злате, что она приворожила его. Но был еще другой мир, реальный. Мир, в котором ему было комфортно жить. Где его все устраивало и ничего не смущало. Мир, населенный такими же людьми, как он сам, стремящимися к реальным, вполне земным целям, не отягощенными муками совести и гипертрофированным чувством справедливости. Его дом, семья, работа, друзья, какие-то цели, желания и достижения были понятны тем людям, среди которых он жил. Высокая зарплата, новая машина, большой дом с хорошим ремонтом, отдых за границей, учеба сына в столице — это было то, чем он жил, чем гордился, что его по-настоящему волновало. Какие-то повседневные незначительные заботы, события в семье, собственные радости и волнения, похожие на те, коими жили и соседи, было тем главным, что составляло жизнь Витали. И его это устраивало. Более того, обретя вновь Злату, ему и вовсе на миг показалось, что он достиг полной гармонии в своей жизни.
И вдруг все это рухнуло. Реальностью вторглось в тот, другой, мир. Реальностью стал уход Блотского и ребенок, которого ждала Злата. Его ребенок. В том, что так случилось, он виноват, конечно, больше, чем Злата. Все то, что он наговорил ей при последней встрече, было от безысходности.
Это он потерял бдительность, это ему нужно было быть осторожным… Переложить всю вину на Полянскую было подло и малодушно с его стороны. Сейчас, по прошествии нескольких месяцев, он это понимал. Но тогда, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног, и не зная, что делать и как это остановить, Виталя не думал, что говорил, какую боль причинял девушке. Он был растерян и зол. Он хотел бы все изменить и повернуть время вспять…
Понимая, что изменить что-либо уже нельзя, он сходил с ума. Но и сейчас, немного успокоившись, он по-прежнему не знал, как быть и что со всем этим делать. Прошло два месяца со времени их последнего разговора, а он так и не смог заставить себя приехать в Горновку, прийти к Злате, даже позвонить ей не мог. Не хотел, не мог пересилить себя. Продолжая жить так, как жил, Дорош вместе с тем понимал, что обманывать себя и делать вид, что ничего не произошло и не происходит, не получится. Надо было что-то решать. Надо было выбирать. Принудительно выбирать, не по собственному желанию, вот это бесило его больше всего, раздражало и претило.
Его устраивала его жизнь в его мире, в его доме, с его семьей. И что-то менять он не хотел. Вот поэтому и игнорировал упорно звонки и сообщения Златы Полянской. Как быть с ней теперь и ребенком, которого она ждала, он не знал.
В канун Нового года Злату пригласили в сельский центр фольклора. Вот уже который год работники центра во главе с начальницей, по совместительству еще и участницей самодеятельного коллектива «Околицы», устраивали импровизированные новогодние «Огоньки», как когда-то при Советском Союзе. Расставляли столики, наряжали елку, а все желающие, в основном жители ближайших деревень, приходили со своей выпивкой и закуской, чтобы отдохнуть, повеселиться, посмеяться, попеть, потанцевать, встретиться со знакомыми и просто вспомнить молодость. Безусловно, работники центра готовили программу, наряжались в Деда Мороза и Снегурочку, пели песни и устраивали конкурсы, а под конец была и дискотека. Злата никогда не отказывалась принять участие в таких мероприятиях местного масштаба и с удовольствием принимала приглашения.
В старом клубе, куда еще ее мама