, будучи девчонкой, бегала на танцы и в кино, когда училась в школе и жила зимой при интернате, всегда царила теплая атмосфера. Женщины эти, участницы музыкального коллектива, вдохновляемые лишь энтузиазмом и любовью к творчеству, делали все возможное, чтобы поддержать и привить людям любовь к творчеству, к родной культуре, не дать исчезнуть традициям и местному фольклору. Они устраивали концерты по любому поводу, пытаясь таким образом внести в жизнь людей, проживающих на территории сельского совета, прекрасное… Они устраивали праздники — Масленицу и проводы зимы, Купалье и Коляды, они организовывали концерты к Международному женскому дню и ко Дню защитника Отечества. Именно благодаря им в деревне появился такой праздник, как День деревни. Они были талантливы, хотя никогда не учились этому. Злата дружила с ними и восхищалась, понимая, что деревенская культура, которую эти женщины пытаются сохранить и поддержать, и есть наша национальная культура, которая исчезает так же, как исчезают деревни. Ведь она и пошла от деревенской хаты наших бабушек…
Злата никогда не отказывалась, если ее приглашали в качестве гостя что-то спеть или быть ведущей на празднике. Она понимала, что, возможно, благодаря ее участию на концерте будет присутствовать больше людей… Концерты и праздники проходили совершенно бесплатно, но народ даже бесплатно не хотел приходить. Женщины из «Околиц» старались, вкладывая свою душу, но чаще всего зал сельского клуба был полупустым. Злата видела это и знала, как это расстраивало и как опускались руки. В такой уж век мы живем: народ сейчас вообще сложно оторвать от телевизоров, планшетов, ноутбуков и телефонов. Скептицизм, с которым они относились к народному творчеству и фольклору, своим корням и малой родине, которую покидали без сожаления, пугал. И обнадеживало лишь то, что однажды любовь к родной земле и отчему дому, которая с детства живет в сердце, проснется и даст о себе знать… В родной деревне к «Околицам» относились с пренебрежением, зато коллектив с удовольствием приглашали на всевозможные районные праздники.
Они ездили с концертами по всей области и показывали Злате Полянской дипломы и грамоты, которыми были награждены. Им не платили за это деньги, но что бы ни говорили, а моральное удовлетворение все же было куда важнее.
Новый год Злата Полянская встретила на главной сцене родного районного центра. До полуночи шел концерт, на главной площади, у елки, и девушка в длинной цветастой юбке, коротенькой рыжей дубленке, валенках и рукавичках, закутанная в цветастый павловопосадский платок, украшенный бахромой, вместе с двумя ребятами, ведущим местного телеканала и солистом студии при районном ДК, поздравляла, объявляла, шутила, смеялась, пела, танцевала, аплодировала. На площади перед импровизированной сценой собралось много народу — молодежь, взрослые, дети, люди пожилого возраста. Запах мандарин, витая в воздухе, казалось, ощущался даже на губах. То и дело зажигались бенгальские огни, взлетали в воздух конфетти, люди пели и аплодировали, что-то пытались сказать, перекричать…
А в полночь в ясное звездное небо над площадью взметнулись кометы праздничного фейерверка. Впервые за много лет Злата встречала Новый год не в Горновке. Она до последнего сомневалась, соглашаться или нет на участие в этом концерте, понимая, что в ее положении это может быть опасно. И все же согласилась.
Дома, в Горновке, еще на Рождество они нарядили с Маняшей елку, а все подарки, приготовленные для девочки и переданные Лешей, Злата привезла с собой к родителям, чтобы новогодним утром порадовать ими дочку. Машке сегодня разрешили не ложиться рано спать, и вместе с бабушкой и дедом они часов до десяти гуляли на площади, смотрели концерт, а потом пошли домой, потому что девочке все же надо было укладываться спать. К тому же на улице было холодно. Елена Викторовна собиралась дождаться дочку, да и тетя Люда хотела после полуночи заглянуть к сестре. И Аня с мужем обещали быть.
Поэтому сразу после фейерверка Злата поспешила домой. Автобусы, конечно, уже не ходили, но они жили недалеко. Злата уже и не помнила, когда встречала Новый год в родительском доме. Будучи еще студенткой педагогического университета, она праздновала Новый год у кого-то из подружек, а то и вовсе уезжала с однокурсницами куда-нибудь за город, где они веселились. Потом уже, вечером, первого, появлялась дома, и праздник продолжался в кругу семьи. А уж когда поселилась в Горновке, когда вышла замуж за Лешу, Новый год они встречали неизменно в большом кирпичном доме и всегда в тесном кругу их маленькой семьи. А уж потом, первого января, шли традиционно поздравлять старушек в Горновке и Лешиных бабушку и деда и только второго числа ехали в районный центр к родителям Златы. На Рождество старались собраться у кого-то одной большой семьей, пригласить друзей, родных. Злата к этому привыкла, а потому испугалась сейчас одиночества большого кирпичного дома, воспоминаний и того, единственного, чего она будет ждать всю ночь, — звонка или сообщения от Витали.
Ей хотелось, чтобы Машке было весело, чтобы радость девочки не затмили ее печали и волнения. Елена Викторовна, безусловно, обрадовалась их приезду. Но Злата, сидя за праздничным столом среди родных, смеясь и улыбаясь, хотела домой. Нет, с родственниками, которых она очень любила, было хорошо, и тепло, и уютно, как и в любом семейном кругу, вот только дом из белого кирпича в Горновке давно стал ей родным, в душу закрадывалась тоска, а еще какое-то странное чувство предательства.
Завтра же с утра Злата пообещала себе отправиться домой, чтобы вместе с Маняшей навестить бабулек, подарить, как уже принято было, небольшие подарочки, которые она из года в год покупала для них. Она знала, что завтра в каждой из тех хат ее будут ждать. Завтра к бабе Мане придет баба Нина, прихватив с собой бабу Валю, заглянет и Тимофеевна, позвонят Злате и снова, как и прежде, соберутся за одним столом. Она знала, что и баба Ариша будет завтра ждать ее со съедобными гостинцами, а Масько уже с утра, как только рассветет, появятся на пороге ее дома и, переминаясь с ноги на ногу, поздравят с Новым годом. Все это было неизменно, надежно и так необходимо, что сейчас казалось странным, как она могла уехать, поддавшись слабости. Как могла забыть, что в Горновке и одиночество, и страх, и боль, и печаль как бы преломлялись сквозь призму первозданной красоты, покоя, умиротворения, коими дышало все вокруг, и уже не имели ни своей силы, ни значения?
Они засиделись допоздна в новогоднюю ночь. Было весело, и расходиться не хотелось. Потом, когда ушли родственники, Злата с мамой еще убрали стол, вымыли посуду и сели на кухне, чтобы выпить чаю и развернуть подарки. Время близилось к утру. Спать они с мамой легли около четырех. Злата почти сразу уснула, едва только голова коснулась подушки, а проснулась от странного ощущения давящей тяжести внизу живота. Сейчас, будучи беременной, она вообще очень чутко спала и могла пробудиться ночью, едва почувствовав, как ребенок шевелится внутри.
Но теперь ощущение было новым, неприятным и тревожным. Нет, она прекрасно понимала, что первая беременность в тридцать лет может быть дополнена всевозможными непредвиденными и неожиданными проблемами. И высокое давление, и угроза выкидыша, и тонус, и низкий гемоглобин, и рецидив какай-то инфекции, и неожиданное воспаление, и неправильное предлежание плода, и бог знает что еще. И то, что Злата, ведя подвижный образ жизни, в течение пяти месяцев всего этого благополучно избежала, не могло не радовать. Посещая врача, она знала, как часто и по любому поводу беременных отправляли в патологию, пугая всевозможными последствиями отказа. Беременные даже шутили между собой, называя отделение патологии не иначе как санаторий «Три сосны» — рядом с роддомом действительно рос сосновый лес. И там каждая из них за время беременности побывала не раз.
Злата, которая вообще никогда не лежала в больнице и на дух ее не переносила, очень на деялась, что ей удастся до самых родов избежать участи других беременных, ведь после трех месяцев токсикоза она замечательно себя чувствовала, и ее всерьез ничего не беспокоило…
Но сейчас Злата сразу поняла: что-то не так. Она встала с кровати и тут же согнулась пополам от неожиданной тупой тянущей боли внизу живота. Сердце с перебоями забилось в груди. На лбу выступили капельки пота.
— Ешкин кот! — пробормотала девушка. — Кажется, ты допрыгалась, Злата Юрьевна!
Не разгибаясь, девушка пошарила рукой у прикроватной тумбочки в поисках мобильного, поняв, что доехать до больницы сама не сможет. Да и надеяться на то, что все пройдет само собой, было глупо и безрассудно. Следовало немедленно вызывать скорую и думать о ребенке, который из-за ее легкомысленного решения выступить ночью на центральной городской площадке в двадцатиградусный мороз может пострадать, а не о том, что в больницу она не хочет и Машку после праздников надо будет с кем-то оставить, потому что родители работают и сидеть с ней не смогут. К тому же через несколько дней ее надо будет и в школу отвозить, а у самой Златы с середины января начинается последняя сессия. О том, что ребенка она и вовсе может потерять, Злата не могла и не хотела думать, свято веря, что бог, подарив ей это чудо, не может так жестоко его отобрать.
Глава 18
Вот уже которую ночь Злата стояла у окна в больничном коридоре. Стояла, глядя, как за окном свирепствует вьюга, метет снег в тусклом свете уличного фонаря. Днем, когда туда-обратно сновал медперсонал, когда ставили капельницы и приходили с уколами, девушке строго-настрого запрещали вставать. Ей был прописан постельный режим. Вставать разрешалось только в туалет, в душ и в столовую. Все остальное время надо было лежать. Ведь угроза выкидыша на шестом месяце беременности — это не шуточки, врач ей так и сказал. В ее возрасте с этим шутить опасно. Слишком велика вероятность и вовсе остаться бездетной. О чем она вообще думала?!
«О чем она вообще думала?» — этот вопрос на протяжении всей недели Злата и задавала себе. Правда, ответить на него однозначно было сложно! Возможно, погрузившись в работу, она тем самым пыталась отгородить себя от всего мира, а главное — старалась в первую очередь не думать о Витале, не чувствовать обиды, сжимающей горло, при воспоминании о том, как все было и чем все закончилось. Не вспоминать его глаза, злые, холодные и чужие, и то, как резко и отрывисто он произносил слова, которые так больно ранили. Нет, она думала о ребенке, ни на секунду не забывая о маленьком существе, которое росло и развивалось внутри. Она чувствовала его в себе и была совершенно уверена, что она-то не причинит ему вреда. Спрятанный и отгороженный от всего мира у нее под сердцем, ну где еще малышу может быть так безопасно? Но оказалось, что и там небезопасно, и виновата во всем этом она сама.