Это было так неожиданно, что у Златы чуть телефон не выпал из рук. Наверное, даже если бы позвонил Виталя, она не была бы так удивлена. Звонка Дороша она ждала, пусть и уверяла себя в обратном. С Лешей же после того последнего разговора, который положил конец их семейной жизни, они не виделись и не разговаривали, даже по телефону. Леша не звонил, да и не ждала девушка от него звонков, и сама молчала, понимая, как жестоко и бестактно она бы поступила, позвонив ему, чтобы просто поболтать. А иногда хотелось, ведь Блотский в первую очередь был ее самым близким и самым лучшим другом, он понимал ее лучше, чем кто-либо другой…
Но звонить было нельзя. Даже на дружбу его она не могла надеяться, просто не заслуживая ее. Злата молчала, но предполагала, что с Маняшей Алексей общается. Они разговаривают по телефону, но не дома, у Тимофеевны, куда Машка бегает. Леша передал девочке новогодние подарки, но даже с ней все эти месяцы он не встречался. Алексей в Горновке не появлялся, и Злата понимала, как сложно ему будет вернуться туда после всего. Полянская ведь ни на минуту не забывала, какую боль причинила мужу, разбив сердце, и это мучило ее…
Звонок Леши, раздавшийся сейчас, был странным и неожиданным, и он испугал девушку, почему-то сердце испуганно екнуло и первая мысль, пришедшая в голову, была: что-то случилось!
Поэтому и ее «Алло!» прозвучало хрипловато и взволнованно.
— Здравствуй, Злата! — голос Алексея, наоборот, был спокойным, ровным и бесстрастным.
— Здравствуй, Леша! — прочистив горло, сказала она в ответ и, перестав собирать вещи, села на кровать. — Что-нибудь случилось?
— Нет, не случилось. Все в порядке. Просто… Я тут у отца сегодня был и услышал, что он поедет в Горновку за Ириной Леонидовной. Признаться, был удивлен. Как-то сложно представить эту женщину в Горновке, но, оказывается, она неделю там, потому что с Машкой некому быть… Злат, мы с тобой пусть уже не муж и жена, но Маша… Она ведь моя дочь. И то, что у нас все вот так сложилось, ни в коей мере не касается Маняши. Я так же, как и ты, несу за нее ответственность, а ты почему-то забыла об этом. Ты же знаешь, если нужно было, я приехал бы…
— Я знаю, Леш, но… — начала девушка и замолчала, прикусив нижнюю губу.
Да, она хотела позвонить ему, но не посмела. Ей так стыдно было перед ним, к тому же она понимала, как должно быть больно ему вернуться в Горновку, туда, где он был так счастлив, туда, где все так неожиданно оборвалось. Не хотелось ей бередить раны, которые еще и не зажили…
Злата так думала, но даже не предполагала, как Алексей скучает по Горновке, по их дому, по их дочке. Как всего этого ему недостает и как хочется вернуться хотя бы на мгновение, на час, на день. Вернуться туда, где он был так счастлив, где остались самые дорогие его сердцу воспоминания, где прошли лучшие годы его жизни. И пусть он знал, будет больно, он готов был к этому, ведь эта боль была ничем по сравнению с той тоской, которая не отпускала его ни на мгновение. Не мог больше Блотский без Горновки, любовь к которой привила ему самая лучшая и необыкновенная девушка — Злата.
И Леша знал: это навсегда. Не вырвать ему ее из сердца, не забыть, не вычеркнуть из своей жизни. Как бы ни повернулась жизнь, а большая часть его души навсегда осталась в Горновке, и куда бы он ни уехал, кого бы ни встретил, его будет всегда тянуть туда. Правильно когда-то сказала Злата: это лучшее место на земле для тех, у кого чистые помыслы и открытая, чувствительная душа. Кто способен оценить красоту и историю этих мест, кто может понять людей, доживающих свой век… Ведь любовь к этой деревне и этой земле, к этим людям и этим бескрайним просторам навсегда останется в его сердце и в каждой клеточке тела, как что-то совершенно необходимое и важное, то, без чего невозможна жизнь.
Задыхаясь в городе среди тех людей, с которыми приходилось общаться все эти месяцы, Блотский много раз собирался приехать в деревню. Просто приехать и пройтись по окрестностям, вдохнуть полной грудью морозный воздух, послушать тишину, окунуться в то звенящее безмолвие, ложившееся на душу так ласково, так успокаивающе…
Леша порывался приехать много раз, но мысль о том, что в деревне он может встретить Дороша, увидеть их двоих, узнать, что в дорогом его сердцу доме теперь живет другой мужчина, была невыносима. Леша не был трусом, но едва ли смог бы это вынести.
— Я еду сегодня в Горновку с отцом! Тебе незачем везти Машку в Минск. Думается мне, лишние волнения и беспокойства тебе тоже ни к чему. Я побуду с ней. Мы, наверное, переселимся на эти две недели к моей бабушке…
— Ты можешь жить в нашем доме. Я не против. Ведь кроме вещей к Тимофеевне придется тащить еще и кота, книжки, игрушки… И ты сам знаешь, какой они могут устроить переполох. К тому же и дом будет под присмотром. Сейчас такие морозы, остынет, поди потом натопи его… Нет, ну если ты настаиваешь, я пойму…
Леша закрыл глаза и крепче прижал телефонную трубку, вслушиваясь в звуки Златиного голоса. Как же он соскучился… Господи, как же хотелось слушать и слушать ее голос, такой родной, такой любимый…
А главное, как он жил все эти месяцы без нее? Нет, не жил, выживал, все эти месяцы просто пытался не скатиться в бездну отчаяния. Ведь со Златой они были половинками единого целого, идеальной парой во всем, но почему же так вышло… Почему же так вышло, и они беспощадно разделились на мужчину и женщину, перечеркнув тем самым все, что было у них? Она не любила его. Каждый раз, вспоминая об этом, Леша содрогался, как будто слыша это впервые. Не мог поверить, как бы ни пытался, в то, что Златы уже нет в его жизни и никогда больше не будет. Это было страшно и несправедливо, но она не любила его, а это значит, все эти годы были обманом.
Обида сдавливала горло. Именно она в ту ночь, накануне Нового года, толкнула его в объятия Маши, именно ее «по-прежнему люблю» стало тем самым бальзамом для его раненого сердца, но как же глупо было думать, что рядом с ней он действительно сможет забыть Злату.
Леша слушал сейчас голос Полянской и со всей отчетливостью понимал, что его попытки обмануть самого себя потерпели крах. Ему не нужна Маша со своей любовью и преданностью, она никогда и ничего не будет значить для него и не сможет заменить Злату, занять в сердце место, которое никогда не станет свободным. А Злата не скучала, не звонила, не писала, оставив его в прошлом, она шла вперед, как шла всегда, смело глядя жизни в лицо. Он так не мог. Все никак не мог отделить себя от нее, мысленно разговаривая с ней, думая о ней и дочке, тоскуя по их дому и тем счастливым временам, когда они были семьей.
— Я не настаиваю, — после короткого молчания согласился Алексей. — Я приеду и побуду с дочкой в на… — парень осекся, — …в вашем доме, — после секундной заминки договорил он.
Леша никогда бы не поверил, если бы однажды ему сказали, что Злата Полянская способна предать их семью и разбить ему сердце. Кто угодно, но только не она. Но так случилось. И Леша, наверное, должен был бы презирать и ненавидеть ее, а он не мог. Прежде всего он восхищался ею как человеком. Ведь такого доброго, самоотверженного, благородного, светлого, позитивного человека, как она, он не встречал. И что бы ни случилось между ними, это чувство восхищения ею осталось неизменным.
— Спасибо, Леша.
— Не стоит, Злата. Я соскучился по дочке и с нетерпением жду, когда смогу обнять ее. Уверен, у нас с ней будут замечательные две недели… Ты не беспокойся и сосредоточься на сессии. И еще, Злата, побереги себя! — поколебавшись немного, все же сказал он.
— Да, конечно! И я на связи, если что! Звони в любое время…
— Позвоню. Удачи! — сказал Алексей и отключился.
— Спасибо, — уже коротким гудкам ответила Полянская и спрятала в сумочку мобильный. Чувство вины перед Алексеем снова больно кольнуло в сердце.
Злата знала: никогда, проживи она хоть не одну жизнь, оно не станет меньше. То, как она поступила, тяжким крестом ложилось на душу, и нести ей этот крест до конца. Благородства Лешке не занимать, она всегда это знала, вот и сейчас…
И, наверное, не так больно это было бы, если бы он презирал ее, проклинал и ненавидел. Она бы приняла это, потому что ничего другого и не заслужила, а он… Ведь ему больно, она знала, что больно, и все же… Тяжело вздохнув, Злата снова принялась собирать вещи. Две недели в Минске пролетели как одно мгновение. Впрочем, так всегда бывало, когда Злата приезжала на сессию. Занятия, зачеты, экзамены, общение и посиделки с однокурсниками затягивались до позднего вечера. Учиться в этом удивительном месте, наполненном невероятной энергетикой и пропитанном искусством, было интересно. И девушка не заметила, как пролетели пять лет. Казалось, вот только вчера она пришла на прослушивание, отчего-то уверенная, что ее не примут, а ее приняли, распознав и расслышав и голос, и слух, и талант. К тому же именно Университет культуры подарил ей знакомство с потрясающе талантливыми людьми, общаться и дружить с которыми Злата считала за честь. В эту последнюю сессию они, собираясь уже образовавшимися за время учебы компаниями, снова и снова погружались в воспоминания и как будто прощались и, воскрешая в памяти те или иные случаи или моменты, пытались пережить их заново, и снова было весело и одновременно грустно…
Домой, в Горновку, Злата Полянская вернулась в начале февраля. Домой ее вез Лешин отец, он же должен был обратно забрать сына. Иногда обмениваясь какими-то незначительными фразами, они почти всю дорогу молчали. Неловко было обоим. Блотский-старший помог ей с вещами, высадив у дома, где она не была уже больше месяца, а сам поехал к Тимофеевне. Алексей, отвезя сегодня утром дочку в школу, собрал свои вещи и ушел к бабушке. Встречаться со Златой один на один в их доме он не мог, пусть и хотелось ее увидеть. Конечно, все эти две недели они периодически перезванивались, разговаривая о Маняше и ее успехах в школе. Леша не был многословен и почти сразу передавал трубку девочке, а Злате все время хотелось многое ему рассказать, зная, как ему интересно, ведь это касалось их творческой деятельности, музыки и людей, с которыми они были знакомы лично или заочно.