— Травки нарвала! — невозмутимо отозвалась баба Валя.
— Ох, тваю матніхай! А яму што, травы мала? Во прыедзе Арыша, а індыка няма!
— А она не вернется уже сюда! Я разговаривала с Фаинкой, ее дочерью, и она сказала, что заберет мать. Слабая она совсем. Присмотр за ней нужен. Вот она и оформит опекунство над ней.
— Нада яна там Фаінцы! У той самой мужык — стары пень, глядзець трэба, а тут яшчэ і гэта размазня!
— Нет, она заберет! — настаивала на своем баба Валя.
Баба Нина лишь рукой махнула.
— Той Арышы даўно на кладбішча пара! Будзе там сядзець у Фаіны да ваняць! — безапелляционно заявила баба Нина.
— Кирилловна, туда мы всегда успеем! — не осталась в долгу баба Валя.
И могла бы разгореться ссора, одна из тех, которые вспыхивали между бабой Ниной и ее соседкой, если бы не вмешалась Златина родственница, тетя Валя, вертлявая, говорливая женщина, которая вот уже несколько лет, похоронив отца и мать, сажала огород и проводила лето в Горновке.
Их большой добротный дом с белыми ставнями стоял в другом конце деревни, как раз напротив дачи Дороша. Кажется, тетя Валя даже дружила с его родителями, ведь они тоже жили в районном центре, а вот со своими двоюродными сестрами, Леной и Людой, не сказать чтобы очень была близка. Она была старше их, и они никогда особенно близко не общались. Как-то даже больше она забегала к Злате, поэтому и была, наверное, сего дня здесь. В деревне поговаривали, будто тетя Валя — страшная скупердяйка. Проработав всю жизнь медсестрой, она и сейчас не отказывалась делать уколы старушкам в деревне, но лучше всего у нее получалось торговать на рынке. Торговать всем, что бы она ни вырастила на своем участке или собрала в лесу. А вырученными деньгами она помогала внучке, которая училась на платном отделении университета. И в этом не было бы ничего плохого, даже наоборот, если бы в своем стремлении получить и продать тетя Валя не доходила до абсурда. Прошлым летом, когда стояла жара, она, таская воду из колодца, пыталась полить картошку, накрывала тюлевыми занавесками грядки с помидорами, пытаясь спасти их от солнца, а осенью, когда неожиданно грянули первые заморозки, а перец еще не дозрел, прикрывала его сверху соломой.
Тетя Валя снова вспомнила своего отца, любимицей которого была. Михаил, бывший родным братом деда Вити, был занятный. Их дед пил и дебоширил, но при этом был хозяйским мужиком, лесником и никогда в жизни не взглянул ни на одну женщину, кроме бабы Сони. Михаил в хозяйстве не отставал от брата, пил умеренно и не скандалил с женой Катериной, но всю жизнь любил другую женщину и не скрывал этого ни от людей, ни от жены.
Та жила недалеко от Златиной бабушки и в молодости была малосимпатичной дородной девушкой. А Михаил был красавцем, и что он в ней нашел, неизвестно, ведь жена его Катерина была стройной, невысокой, миловидной девушкой. Но женился он на ней потом, после того как случился у них с Зиной бурный роман. Но как и почему все разладилось, они и сами не могли сказать. Она уехала к родственникам за реку, где и вышла замуж за Захара, которого совсем не любила. А Михаил женился на Катерине. Но зачем-то Зина все же вернулась в Горновку. И прежние чувства меж ними вспыхнули вновь. Ох, чего только не было у них: и Катерина пыталась выдернуть космы сопернице, и товарищеским судом их судили, собирая всю деревню, которая должна была повлиять на них. И Захар их по лесу гонял на тракторе, и на сенокосе караулил. Но ничего не помогало. Михаил встречал детей в поле и спрашивал, дома ли отец. А не позовут ли они мать? Он и через соседок передавал ей просьбы прийти. И она шла. Однажды даже Захара в погребе заперла и убежала. И долго у них все это было. В конце концов, уже и Захар, не выдержав неверности жены, стал встречаться с другой.
А когда старшая дочь Зинаиды и Захара выходила замуж, Михаил сидел на лавочке у дома напротив и, вытирая слезы, говорил, что Ленка-то не Захара дочь, его она кровинушка, вон, даже похожа на него. И ведь действительно была похожа. Да, многое, многое видела и знала Горновка, многое, тайное, унесли ее жители с собой в могилы, а те, кто остался, теперь, извлекая из глубин памяти воспоминания, могли лишь удивляться, неужели действительно все так было. Впрочем, даже сейчас, несмотря на то, что в деревне осталась лишь горстка людей, продолжали кипеть страсти.
Текло время. Смех и веселые голоса звенели в воздухе. Тосты и шутки, остроты и анекдоты, воспоминания и чьи-то мечты сменяли друг друга, и сам воздух, казалось, был пронизан добром. Почти не принимая участия в общей беседе и потихоньку покачивая коляску, Злата Полянская с улыбкой наблюдала за присутствующими и осознавала, что все эти люди, ее семья и друзья, самые любимые и родные, самое дорогое, что есть в ее жизни, а эта земля и деревня, где живет ее душа, и есть ее судьба. И быть среди этих людей для нее настоящее счастье. Она улыбалась, слушая их разговоры и смех, наслаждаясь каждой минутой, понимая, что вот так опять они могут уже не собраться или собраться, но через год кто-то уйдет из их круга навсегда. А посему каждая минута, проведенная с ними, была для Златы Полянской бесценна.
— Ну что, товарищи, споем? — весело спросила девушка, когда разговоры потихоньку стали смолкать. Когда съедено и выпито было столько, что дальше, казалось, уже и некуда. Когда мама ушла с Ульяной домой, а Маняша, собрав букет цветов, сосредоточенно сплетала их в венок. Когда мужики, захмелев, растянулись на траве, да и старушки, пригревшись на солнышке, погрузились в легкую дрему.
Но стоило Злате произнести заветные слова, все тут же оживились. Бабушки стряхнули с себя сон, мужчины захлопали в ладоши. Катерина свистнула, Ирина Леонидовна наполнила рюмки.
— Ну што, Ніна, тваю «Рабінушку»? — обратилась баба Маня к своей родственнице и лучшей подруге.
— О не, ну яе к чорту, тую «Рабінушку»! — отмахнулась баба Нина. — Помніш, як за тую «Рабінушку» мяне мой гнаў дадому? — Помню. Тэта ж было ў мяне на юбілеі. Калі шэсцьдзесят мне было! Стась прасіў спець, а ты не хацела…
— Ага! Не ў голасе была! За тое і гнаў мяне дадому, а там па мордзе надаваў! Яшчэ сястрыца яго прыйшла заступіцца, дык як даў і ёй, што ляцела цераз парог!
— Тетя Нина! В жизни б не подумала, дядька Стась? — удивилась тетя Люда.
Она, как и все в деревне, знала Стася как спокойного улыбчивого хозяйственного мужика. И никогда бы не подумала, что он мог поднять руку на свою жену. Или что было меж ними не все так ладно, как казалось. Впрочем, пример их семьи еще раз доказывал избитую истину: «Чужая душа — потемки!».
И жизнь бабы Нины не была легкой. Как, впрочем, и каждой присутствующей тут старушки.
И у бабушки Златы она не была легкой. Дед не был подарком.
— О, Людка, я б табе магла багата чаго пераказаць пра дзядзь ку Стася, да не хочу ўжо! Хай ляжыць сабе… Бог з ім! Толька во цяпер не магу зразумець, і чаго я за яго пайшла замуж? У мяне ж столька кавалераў было! Толпамі бегалі, праходу не давалі, сцярэглі, калі дадому ішла, біліся за мяне. Я калі ўжо і замуж выйшла, у акно стукалі. Я з мужыком у краваці ляжу, а адзін стукае, кажа, выйдзі хоць на хвіліну!
— Баб Нина, так вы были нарасхват! — поддела пожилую женщину Злата.
— А то! А як мы пелі, як пелі! Манька, скажы, у нас у дзярэўні лепш чым дзе пелі! Як сабяруцца дзеўкі ды як пачнуць спяваць… У Маскалях чулі… У іх дзеўкі так не спявалі… А якія вячоркі ўстрайвалі! Як плясалі… Я, калі малая была, вельмі любіла наблюдаць з печы, як дзеўкі з хлопцамі пляшуць. У нас у бацькавай хаце часта моладзь сабіралася… I пелі, і танцавалі… Не, у нашу маладосць зусім усё інач было… Лепш…
— А нічога там харошага не было! — как-то горько махнула рукой баба Маня, обрывая воспоминания свояченицы. — Златуля, ну, пачынай, давай маю любимую: «Будзьце здаровы, жывіце багата!», а пасля «Марусю»!
— Златуля, и «Ой, то не вечер…», — попросил Юрий Владимирович, который любил эту песню и, захмелев, часто затягивал.
— И «Виновата ли я», — добавила тетя Люда. Злата улыбнулась и, на мгновение закрыв глаза, запела…
Глава 21
Отгремела первая майская гроза. Тучи разошлись, и в вечернем воздухе разлился неповторимый аромат свежести, приправленный запахом омытой травы и листвы, сырой земли и ландышей, нежное благоухание которых принес в деревню ветер. Сиреневые сумерки неторопливо обволакивали Горновку, дымка испарения плыла над землей. Где-то в зарослях заливался трелью соловей, а из леса ему откликалась кукушка. В сажалке за огородами пытались подать голос лягушки, мошки и комары вились в приоткрытом окне, слетаясь на свет. Звуки природы были единственным, что нарушало тишину этого вечера, и они казались волшебной музыкой. Проводив Аню с семьей в город, Елена Викторовна с сестрой мыли на кухне посуду, оставшуюся после сегодняшнего пикника в лесу, негромко переговариваясь и смеясь. Юрий Полянский и Колян уже давно отошли ко сну, наперебой сотрясая маленькую спаленку мерным храпом. Ирина Леонидовна вот уже около часа разговаривала по телефону в беседке, решая какие-то производственные вопросы. Маняша рисовала в своей комнате, прикрепив к миниатюрному мольберту, который несколько месяцев назад ей купила Злата, лист бумаги, на котором она изображала очередной портрет. Рядом, как обычно, пристроился кот, самый верный, преданный и терпеливый друг девочки. Злата, сидя на кровати, кормила Ульяшу, улыбаясь, наблюдала за тем, как жадно ребенок причмокивает и длинные темные реснички подрагивают на нежных щечках. Это вообще было совершенно удивительным: малышка была светленькой и золотистой, как сама Злата, а ресницы у нее были темными, почти черными, как у Витали.
Прижимая дочку к груди, девушка то и дело нежно и осторожно касалась кончиками пальцев щечки, ушка, волосиков и малюсеньких ручек дочки и, чувствуя, как слезы любви и нежности наворачиваются на глаза, все не могла наглядеться на это маленькое чудо.
Когда Ульяша, насытившись, задремала у груди, Злата осторожно переложила ее на кровать, натянула на головку вязаную шапочку, отделанную кружевом, как чепчик маленькой барышни из прошлого века, и завернула в плед. Потом потихоньку отнесла ребенка в коляску, которая стояла на улице у крыльца.