Дорош протянул ей малышку, которая, сморщив личико, действительно вот-вот готова была заплакать. Лишь на мгновение их руки соприкоснулись. Злату словно обожгло. Сердце подпрыгнуло. Пальцы дрогнули. Но лицо мужчины осталось бесстрастным. Полянская прижала дочку к груди и стала потихоньку укачивать.
— Ты остаешься здесь? — спросил Виталя.
— Да, мы будем здесь. Еще неделю или чуть больше. Потом едем в Минск. У меня диплом. Недели три мы будем в столице. Потом вернемся.
Не говоря ни слова, мужчина извлек из кармана бумажник и стал отсчитывать деньги.
— Вот, — он положил на стол купюры. — И, пожалуйста, давай без твоих извечных «не нужно» или «я сама»… Раз коляску и колыбельку уже купили, подумай, что нужно ребенку, да и тебе самой тоже… Где вы будете жить в Минске?
— У Ирины Леонидовны!
— Хорошо, — Дорош взглянул на часы. — Мне пора! Пока!
Девушка лишь кивнула в ответ.
— Спасибо! — все же сказала она, когда Виталя направился к выходу. На мгновение обернувшись, мужчина как-то неуклюже махнул рукой, мол, не стоит благодарностей, и вышел. А Злата так и осталась стоять у гладильной доски, укачивая ребенка, кусая губы и чувствуя, как соленые ручейки бегут по щекам.
Глава 22
Злата вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь, когда раздался громкий звонок домашнего телефона. Задумавшись, девушка даже вздрогнула и поспешила в столовую, чтобы снять трубку. Ульяна только уснула. Мама и папа на огороде поливали. На землю опускался неспешный мягкий июньский вечер.
— Алло! — сказала она.
— Значит, Масько не врут, ты действительно вернулась! — послышалось в ответ.
Виталя. Сердце дрогнуло, услышав его голос, нет, не сдержанный и бесстрастный, лишенный каких-либо эмоций, а тот, прежний, нежный, негромкий, пронизанный теплыми искорками и улыбкой. Тот, от которого у нее ноги подкашивались и сбивалось дыхание. Сейчас коленки не ослабели, но девушка все равно пододвинула стул и присела.
— Вчера утром!
— Вот как? А мне сказали, сегодня… Что делаешь?
— Только вот уложила Бусину спать.
— Ага! А я вот уже несколько дней здесь, на даче. У меня отпуск… Ты придешь? — без перехода спросил Виталя.
— Я? — растерянно переспросила Злата, решив, что ослышалась.
— Да.
— Уль спит…
— Пусть спит. Ты ведь можешь оставить ее на час-другой? Твоя мама сможет за ней присмотреть?
— Думаю, да!
— Значит, я жду тебя?
— Да.
— Сколько тебе нужно времени? — не унимался Дорош.
— А что за срочность? — в свою очередь поинтересовалась Полянская.
К его предложению прийти она отнеслась бы настороженно, ожидая каких-то новых претензий и разбирательств, если бы не тон, которым все это произносилось. Он приглашал ее на свидание? Честно говоря, в это после всего случившегося ей и вовсе невозможно было поверить.
— Совершенно никакой срочности! Просто вечера сейчас такие, ну просто невозможно встречать их в одиночестве или в обществе Масько и Гуза. Хочется общества красивой женщины, а здесь, в Горновке, я знаю такую только одну!
— Неужели? — чувствуя, как на лице расплывается улыбка, парировала Злата.
— Конечно! — с уверенностью заявил он. Правда, улыбку скрыть не смог. И девушка почти почувствовала ее. — Полчаса тебе хватит?
— Вполне! Положив трубку, девушка, боясь потревожить ребенка, потихоньку переоделась в своей комнате. Сменила шорты и футболку на длинное платье из тонкого хлопка ярко-алого цвета, украшенное огромными набивными цветами и листьями. Расчесала волосы, решив оставить их распущенными, быстренько подвела глаза и брови, коснулась запястья капелькой духов, сунула ноги в шлепанцы и вышла из дома.
Родители, как раз закончив поливать огород, стояли у теплицы и восхищались огурцами, которые уже радовали первыми плодами.
— Мам! — окликнула девушка родительницу.
Елена Викторовна обернулась, и Полянская махнула ей рукой, призывая оторваться от огурцов и подойти к ней.
— Ну как там Ульяша? Уснула? — подойдя, спросила женщина.
— Уснула. Я покормила ее, и она сдалась… Мам… — не зная, как и что сказать, начала Злата.
— Ну? — женщине хватило одного взгляда на дочку, чтобы все понять.
Нет, дело было даже не в том, что она сменила наряд и явно куда-то собралась. Ее глаза так и сияли, и это сказало женщине о многом, пусть и не обрадовало.
— Что? Звонил?
Злата кивнула, чувствуя неловкость.
— Ты не присмотришь за Улей? Я уйду ненадолго…
— Я присмотрю, и покормлю, и переодену, не волнуйся, иди!
— Я скоро вернусь!
— Конечно.
Злата пошла к калитке, а мама лишь покачала головой да сильнее сжала руки на груди, глядя ей вслед.
Ей не нравился Дорош. Причем совершенно. И даже рождение Ульяны ни на йоту не прибавило ему ее расположения или оправдания. Он был, как говорили у них в Горновке, обычным «потягайлом» и испортил жизнь их дочери. И теперь, несмотря ни на что, Злата все так же бежала к нему, стоило только ему позвать. И глаза сияли счастьем и любовью, которой он не заслуживал! Вот интересно только, сколько все это будет продолжаться? И чем все закончится?
Подобные мысли мелькали и в голове Златы Полянской, когда она шла по улице, утонувшей в косых лучах предзакатного солнца, купаясь в сладком запахе цветущей липы, росшей у дороги. И пусть они не были такими же категоричными, но им все же удалось отравить это радостное долгожданное предвкушение встречи. Чего уж греха таить и обманывать саму себя? Она надеялась, хоть и не очень-то верила, что однажды он простит ее и позовет. Ведь что бы ни произошло, каких бы обещаний она себе ни давала, смириться с неизбежностью все равно оказалась не в силах. Как и не смогла она заглушить в сердце тоску. Трезвые доводы разума спасали, давая возможность жить дальше и смотреть вперед ради детей, себя самой и карьеры. Вот только ее желание быть с ним, жить с ним, любить и радоваться этому никуда не делось. Просто в очередной раз она запрятала его глубоко внутрь, понимая, что по-другому нельзя. Но стоило ему позвать ее…
Она шла к нему и не желала думать ни о чем. Почему-то, несмотря ни на что, верилось: еще все возможно. Ведь она любит его, да и Виталя тоже, и у них есть Бусина…
О его жене и сыне Полянская старалась не думать. И о гордости, которую пришлось переступить, тоже. Желание увидеть его, оказаться наедине было сильнее всего… Злата не взглянула на соседей Дороша, которые с внуками и своими соседями в этот летний вечер сидели у себя на лавочке и бесспорно узнали ее. Она даже голову не повернула в их сторону. Просто открыла калитку и скрылась под сенью огромной липы у Дороша во дворе.
Как и прежде, как и в те ее нечастые приходы в этот пряничный домик, во всех маленьких окнах горел свет. И только на веранде, где раньше так любил сиживать Виталя, было темно. Полянская без стука вошла в дом и, миновав темную веранду, открыла дверь.
Виталя стоял в проеме межкомнатных дверей, опершись о косяк рукой, и, по-видимому, смотрел телевизор. Когда она вошла, он обернулся и улыбнулся, а Злата, сделав пару шагов, застыла посреди комнаты, сцепив ладони в замок.
— Привет! — поздоровался он так, как будто они не разговаривали полчаса назад по телефону.
— Привет! — сказала она, не сводя глаз с его лица.
Он тоже смотрел на нее. Внимательно, не мигая, как будто желая понять и прочесть ее мысли и желания. И этот его взгляд, как и улыбка красивых губ, заставляли сердце Полянской биться быстрее. Ладони увлажнились, дрожь прошла по телу, и чтобы как-то унять ее, девушка поджала пальцы ног.
— Ну что же ты стоишь? Проходи, присаживайся, рассказывай, как дела! — с улыбкой сказал он.
Злата огляделась вокруг и, сбросив шлепанцы, забралась с ногами на небольшой диванчик, стоящий у печки.
— Мама не возражала? — спросил он, направившись к буфету.
Проходя мимо, он неожиданно наклонился к ней и протянул руку, намереваясь то ли потрепать ее по щеке, то ли дернуть за волосы, а может быть, коснуться груди. Правда, ни то, ни другое, ни третье ему не удалось. Злата резко отшатнулась, легко ударив его по руке, и, когда он рассмеялся, показала в ответ язык.
И почти сразу поняла, чем же вызвано столь игривое состояние мужчины. От него пахло спиртным. Он не был пьян, но рюмку-другую водки или коньяка успел пропустить. Пьяным Дороша Злата видела всего два раза. И было это давно. Еще в начале их отношений. Впервые, когда она вернулась из Минска и застала его пьющим у нее на крыльце. Тогда бушевала гроза и в душе мужчины, кажется, тоже. Он приревновал ее тогда к Лешке и говорил ужасные слова… Второй раз это было у нее на свадьбе, и те мгновения Злата и вовсе не хотела вспоминать. Сегодня это было в третий раз, и что это могло повлечь за собой, девушка не знала. Правда, сейчас он был не то чтобы пьян…
— Нет, не возражала. Я пообещала вернуться через час!
— Ну уж нет, так скоро я тебя не отпущу!
Удивленно вскинутые брови Златы были ему ответом. Такой резкий переход не мог не удивлять и не озадачивать. Дорош вел себя сейчас так, как будто не было всех этих прошедших месяцев, ссор, резких слов, холодного отношения, обвинений и безразличия. Он вел себя так, как будто они просто не виделись несколько недель, расставшись после очередного жаркого свидания, и предлагал ей вести себя так же… Это было как будто какой-то игрой, правил которой Полянская не знала, но быстро улавливала подсказки. Это было чем-то вроде побега от реальности, самообманом, и этот летний вечер, пронизанный ароматом липы, и сиреневые сумерки, и взгляды, и улыбки мужчины — все было как будто под стать, и все было неправильным. Злата Юрьевна Полянская была не из тех, бегающих от реальности. К тому же существовала Ульяша, и если Виталя мог так просто забыть об этом, Злата только об этом и думала. Поэтому правила его игры были неприемлемы для нее. Сейчас, как никогда, ей хотелось стабильности и определенности. Как и любой нормальной женщине.