И уж конечно, Злата Юрьевна даже предположить не могла, что всю прошедшую неделю Виталя был не так уж далеко от них. Он пил, закрывшись в маленьком домике родительской дачи, сильно пил, беспробудно. Пил и спал, спал и пил, не желая ни думать о чем-то, ни что-то решать. Конечно, он не мог рассказать Злате, каким ударом стала для него вся открывшаяся его жене правда. Та, которую она бросила ему в лицо, потребовав объяснений. Мужчина понимал, что увиливать и врать уже бесполезно, и ему ничего другого не оставалось, как во всем признаться и просить простить. Но Марина простить не смогла. Нет, не измену, а именно Злату Юрьевну Полянскую и маленькую Ульяну. Ему пришлось собрать вещи и уехать в Горновку. Но вот так сразу пойти к Злате или позвонить ей Виталя не смог. Ему необходимо было время. Нужна была передышка, пауза, которая позволила бы ему смириться и принять неизбежность тех перемен, которые следовали после его ухода из дома, из семьи и развала того привычного образа жизни, который он вел много лет и который в общем-то его вполне устраивал. Все свалившееся на него оказалось куда сложнее. Мысли об этом преследовали его, не отпуская, и прогнать их не удавалось. Вот и искал он спасение в бутылке.
— Я уже не надеялась увидеть тебя когда-нибудь снова! Почему-то в этот раз у меня не осталось даже надежды! Ты не звонил… — негромко сказала Полянская, не сводя глаз с его лица.
— Я не мог, — перебил ее мужчина и, наклонившись, поцеловал в нос. — Я, знаешь ли, продрог! Согреешь чаю?
— Конечно! — Злата улыбнулась, хоть на ресницах по-прежнему дрожали слезинки, и, не сдержавшись, обвила руками его талию, прижавшись на мгновение к его груди. — Проходи! — она указала на дверь, пропуская вперед.
…Дети давно спали. Свет в доме погас. Капли дождя все так же настойчиво стучали по карнизу, а ветер завывал в дымоходе. Где-то на улице хлопала незапертая калитка, но в доме было тепло, уютно и надежно. Виталя сидел на диване в столовой, откинувшись на спинку, а Злата, не выпуская из рук его ладони, лежала рядом, пристроив голову на его коленях. Темнота обступала их со всех сторон. Все звуки извне почти не доходили до сознания. В его пульсе, к которому девушка прикасалась губами, слышалось биение сердца. Виталя задерживал дыхание, когда она поворачивала голову и прижималась щекой к его животу, потом прерывисто выдыхал. Она чувствовала, как подрагивают его пальцы, когда легко и нежно Злата касалась их губами. Она не видела, но знала, он улыбался в темноте, и казалось, эта ночь будет длиться вечно… — Я все рассказал своей! — нарушил молчание Виталя. — Собственно, она и так все уже знала. Я думаю, новость эта с опозданием в полгода все же достигла нашей деревни. Даже странно, так долго… Я, признаться, ожидал чего-то подобного раньше, а потом, когда этого все же не случилось в первые недели, я как-то расслабился, решив, что опасность миновала. Но я ошибся. Я ушел из дома. Был у родителей несколько дней, потом приехал сюда. Думаю, здесь пока и останусь. К работе ближе, да и вообще лучше жить одному, чем выслушивать бесконечные расспросы, вопросы и советы матери и отца.
Дорош замолчал, а Злата не нашлась с ответом. Да и что она могла бы сказать? Что сожалеет? Расстроена? Извиняется? Не хотела, чтобы так? Да, возможно, она не хотела разрушать семью Витали. Не хотела его на что-то вынуждать и ставить перед выбором! Но если она сейчас скажет об этом, Виталя вряд ли поверит в ее искренность! Нет, девушка знала это точно, нет! Разве ж не встрепенулось ее сердце, окрыленное новыми надеждами? Да, она хотела, чтобы все было не так! Но все равно хотела его.
— Ты молчишь? — снова заговорил Дорош.
— На самом деле я не знаю, что сказать! Наверное, твой приход сюда сейчас после случившегося кажется еще более странным…
— Почему?
— Ты сам знаешь. Помнится, не так давно ты говорил, что просто голову мне снесешь, если только рождение Бусины хоть как-то повлияет на мир и согласие в твоей семье… Это все игра? Ловко продуманный ход? Понятно, голову в прямом смысле слова ты мне не оторвешь, но ты ведь знаешь, как сделать мне больно! И ты знаешь, как мне может быть больно!
— Что за ерунду вы говорите, Злата Юрьевна? — улыбнувшись, сказал мужчина. — Вы ж знаете, я добрый! У меня самые добрые глаза на свете!
— Да, — согласилась девушка и коснулась пальчиками его лица, пробежав по бровям, дотронулась до ресниц. — У тебя самые добрые, самые ласковые, полные смеха и тепла глаза. Но я видела их другими. Нечасто, всего несколько раз, в них было столько ярости и холода… И этот твой взгляд не предвещал ничего хорошего для меня!
— Глупости! Я никогда не делал подлости людям, по крайней мере, тем из них, которые и ко мне относились по-человечески.
— Правильно. И я признаю, многое сама заслужила… — рука Полянской опустилась чуть ниже, провела по носу и коснулась губ, неторопливо и нежно лаская, обводя кончиком пальца контур.
Его горячее дыхание обожгло ее ладонь.
— Конечно! И свое получишь! — засмеявшись, согласился он и, наклонившись, коснулся ее груди, сильно, до боли, сжав сосок. — Завидую я тебе, золотая моя! — неожиданно изрек мужчина. — Вот правда, без обид, завидую. У тебя вроде уже и есть многое в этой жизни, но, глядя на тебя, реально понимаешь, многое у тебя еще впереди!
В его голосе девушке почудилась некая затаенная горечь.
— А у тебя? — тихо спросила она.
— А у меня все уже в прошлом! Я ведь старый уже и больной!
— Нет! Какой же ты старый?! — запротестовала Злата. — Всего-то за сорок перевалило! Ты еще на многое способен!
— Да что ты? А вот с этого места можно конкретней? — игриво поинтересовался он.
Злата, снова приняв вертикальное положение, уселась ему на колени, приблизившись к его лицу, и обхватила руками шею, прижавшись к нему. Руки мужчины тут же обняли ее талию и забрались под рубашку.
— Конкретней, ты говоришь? — улыбнувшись, спросила она. — То есть перечислить? Детально? С подробностями? Ты ж знаешь, я могу! Я ведь писательница!
— Писательница! — подразнил ее мужчина. — И какая ты писательница? Зеленая ты еще совсем, чтоб писательницей зваться!
— Что? — едва сдерживая смех, возмутилась девушка. — Ну ладно, писательница, может быть, звучит слишком громко… Я — автор!
— Ну… — с сомнением протянул Дорош, — я бы сказал, соавтор! Не больше!
— Соавтор? Ешкин кот, это вы сейчас на что намекаете, Виталий Алексеевич? Я, что ли, роман не писала свой или писала в соавторстве? А с кем, интересно?
— А это не я намекаю! Это люди говорят! А то ведь и пишешь, и поешь… Не слишком ли много для тебя одной?
— Ах, люди! Ну, люди… — не сдерживаясь более, Злата рассмеялась. Она даже возмутиться по-настоящему не могла или обидеться. Все, что говорил сейчас Виталя, было просто абсурдным и смешным! Надо же, а она и не знала, что о ней такое говорят! Но она легко могла предположить, кто и почему о ней такое говорит! Виталя сильнее прижал ее к себе и уткнулся лицом в ложбинку на шее.
— Ты так пахнешь… — негромким, севшим голосом сказал он, покрывая легкими поцелуями ее шею.
— Как?
— Чем-то до боли знакомым и полузабытым. «Испахан». Кажется, так назывались эти французские духи, которые лет тридцать назад были довольно популярными, но и дорогими тоже. Я их девчонкам дарил!
— Девчонкам? Тридцать лет назад тебе сколько было? Ты мог позволить себе дарить девчонкам «Испахан»? — уточнила Злата.
— Конечно, мог! — смеясь, заявил мужчина.
Совершенно неожиданно он опрокинул Злату на диван и, наклонившись, прижался к ее губам страстным горячим долгим поцелуем. И вдруг где-то рядом, на диване, веселой трелью залился его мобильный. Время приближалось к полуночи.
— Черт возьми, и кому там не спится! — раздраженно пробормотал мужчина, не отпуская Злату от себя. Пошарив по дивану, он нашел мобильный и, мимоходом взглянув на экран, поднес его к уху.
— Витька, тебе чего не спится? — начал он.
Злата, не в состоянии лежать и ждать, беспокойно зашевелилась и, приподнявшись, коснулась губами уголка его губ.
— На стакане? Понимаю! — продолжал разговор Дорош. — Сам недавно… Не-не, завязал…
Не встретив сопротивления, девушка, проделав дорожку из поцелуев по щеке мужчины, добралась до уха и, захватив зубами мочку, нежно прикусила…
У Витали участилось дыхание.
— Хочешь приехать? Сейчас? На такси? Нет, это не самая лучшая идея! Нет, я не дома! Да, я занят… Чем занят? Ну…
Ладонь ее стремительно соскользнула вниз, забралась под резинку спортивных брюк и нежно погладила набухшую пульсирующую плоть… Стон удовольствия вырвался из груди мужчины.
— Чем я могу быть занят ночью, как ты думаешь? Что за вопросы ты задаешь?
Вернувшись к его губам и не обращая внимания на телефонный разговор, Полянская завладела ими, подразнив его языком…
— Нет, я не с Мариной сейчас… — с трудом оторвавшись от ее губ, снова заговорил Дорош. — Нет, я с другой! Хочешь поговорить с ней? — Виталя поднес телефон к Злате, но девушка, не произнося ни слова, лишь покачала головой. — Она не хочет с тобой разговаривать! — сказал он, возвращаясь к телефону и пытаясь одной рукой справиться с пуговичками на рубашке Златы, чувствуя возрастающее нетерпение…
Его пьяный друг еще что-то говорил, но Виталя его уже не слышал. Девушка, взобравшись на него, нетерпеливо повела бедрами, да так, что в глазах у мужчины потемнело. Откинув с лица распущенные длинные волосы, она стала расстегивать пуговички на рубашке, потом сбросила ее. Выключив и отложив в сторону телефон, мужчина потянулся к застежке бюстгальтера, освобождая полные упругие груди. Виталя сжал их. Злата с легким стоном наслаждения выгнулась ему навстречу. Дорош обхватил ее талию и нетерпеливо потянул к себе…
Много позже, разгоряченные и утомленные, они лежали на диване, тесно прижавшись друг к другу, и молчали. Злата, пережив всплеск невероятного, острого наслаждения, тяжело дыша, прижималась к его груди, слышала, как часто и громко бьется его сердце. Ему тоже было хорошо с ней. Ему всегда было хорошо с ней…