— А почему Леша один? — спросила Злата, нарушая молчание и с улыбкой наблюдая, как обмениваются поцелуями папа и дочка. — Куда делась Маша?
— Маша? — переспросила Ирина Леонидовна. — Ах, Маша! Ну, после Маши у Леши была еще Таня, а потом Света. Так, ничего не значащие интрижки. Как-то отец попробовал поговорить с ним, но он заявил, что жениться более не намерен, как и связывать себя серьезными длительными отношениями. Но он же все-таки мужчина, оттого периодически в его жизни появляются девчонки! Но это ровным счетом ничего не значит. Сердце же свое он отдал дочери, и ничего менять не собирается! Ребенок — самое ценное и дорогое, что есть у него в этой жизни!
— Да, Леша обожает Маняшу, и это взаимно, но это ведь я виновата во всем, Ирина Леонидовна! Я разбила ему сердце, и теперь как он может кому-то поверить? Знаете, мне иногда стыдно за собственное счастье. И, казалось бы, все давно в прошлом и у нас с Лешей вполне дружеские отношения, да только иногда в его глазах чудится мне такая тоска…
— Злата, ну посмотри на Лешу, он выглядит вполне счастливым и довольным жизнью. Хорош собой, талантлив, вполне успешен. Ты же знаешь, помимо творчества, музыкальной карь еры, он с удовольствием принимает участие во всевозможных телевизионных проектах. И на коньках катается, и танцует с профессионалами. А личная жизнь… Все это будет еще у него, поверь мне. Влюбится — и все забудется окончательно. Но вообще я рада, что вы смогли переступить отчуждение, не стать чужими и как нормальные цивилизованные люди продолжить общение.
— Я тоже рада! — Злата улыбнулась и повернулась к Блотскому.
Он сидел на корточках и улыбался, слушая дочку, переводя от нее взгляд на личико маленькой Ульяны, которую Маняша держала за руку.
Вероятно, девочка привела сестренку, чтобы познакомить с отцом. Ульяша, будучи контактным ребенком, смело протягивала ручку, хватаясь за Лешин палец. Злата смотрела на Лешу и во всем соглашалась с Ириной Леонидовной. Блотский выглядел замечательно в своем темно-шоколадном модном костюме-тройке, идеально сидевшем на нем, рубашке на тон светлее и шелковом галстуке в цвет костюма. Аккуратно подстриженный, гладко выбритый, он, как и прежде, являл собой мечту любой девчонки, и вместе с тем Полянская не могла не заметить, что Лешка повзрослел. Он уже не был тем солнечным голубоглазым мальчиком, с которым она познакомилась восемь лет назад, за которого вышла замуж и прожила пять лет.
Сейчас она видела перед собой мужчину, взрослого, широкоплечего, с той же светлой, искренней улыбкой, которая, как и прежде, заставляла улыбнуться в ответ, и с тем же открытым взглядом голубых глаз. О да, Ирина Леонидовна была права, Алексей был вполне счастлив и доволен жизнью, но что-то подсказывало девушке, что он не был тем Лешкой, которого она знала всегда. И казалось бы, все в прошлом, а между тем они, как и прежде, друзья и товарищи, да еще родители Маняши.
Однако Злата чувствовала, что-то умерло в его душе, а улыбка и взгляд не имеют отношения к тому, что творится в его сердце. Это теперь закрыто для всех и вся. Злата смотрела на Лешу и помимо воли вспоминала, каким увидела его впервые после того, как они расстались, и после того, как у нее родилась дочь и Дорош стал жить в их доме. Это было перед Новым годом. Она приехала, чтобы принять участие в новогодних концертах и съемках, организованных Ириной Леонидовной, на центральных каналах. И, как обычно, привезла Маняшу, которую по негласной договоренности Леша забирал к себе на каникулы.
Прошел целый год с момента их расставания, а Злате показалось, прошла вечность. Они ведь даже по телефону почти не разговаривали. В тех редких случаях, когда он звонил, речь шла исключительно о дочке. Блотский даже не спрашивал, как ее дела. Впрочем, Злата тоже не спрашивала. Так получалось, а возможно, так того хотел Алексей, но даже когда он забирал или привозил Маняшу домой, они не встречались. Возможно, парень избегал ее. Впрочем, Злата не возражала. Чувствуя свою вину перед ним, девушка по-прежнему не представляла, как сможет посмотреть в его глаза. Для нее это было самым страшным. Но Ирина Леонидовна, строя грандиозные планы относительно дальнейшей карьеры Полянской и сольной программы, была решительно настроена и дальше сотрудничать с Блотским и его друзьями-музыкантами.
Прошел год. У Леши была Маша. Жизнь продолжалась. У каждого из них своя жизнь, и, кажется, при этом все были довольны и счастливы. Они встретились в кафе. Так было удобнее и правильнее. Сейчас у каждого из них была своя личная территория и жизнь и вторгаться в нее просто так, без приглашения, они больше не имели права. Злата кусала губы, Леша же смотрел исключительно на свои руки, слушая и не перебивая женщину. Полянская из-под опущенных ресниц рассматривала Блотского, внутренне содрогаясь и еще сильнее, чем прежде, терзаясь.
Человек, сидевший сейчас перед ней, так мало походил на того, прежнего Лешку, которого она знала, за которого выходила замуж. Не было больше той безмятежной светлой улыбки, от которой даже самый пасмурный день становился радостнее. Он что-то односложно отвечал, серьезный, замкнутый, похудевший… Ее предательство стало для него ударом, от которого вряд ли он сможет не то что за год, за всю жизнь оправиться. А они тут с Ириной Леонидовной, как будто в насмешку, как будто издеваясь, так просто сидят и предлагают ему продолжить дальнейшее творческое сотрудничество, как будто произошедшее — ничего не значащая ссора, о которой можно забыть, извинившись. Злате хотелось вскочить и бежать отсюда без оглядки, хотелось сказать «прости», но ком, застрявший в горле, мешал говорить, и она продолжала сидеть…
Девушка была уверена, что Леша откажется. Ну кто бы в здравом уме согласился? Ведь ему, несмотря на все заверения Ирины Леонидовны и присутствие в его жизни Маши, все равно было больно. К тому же как можно было просить его о чем-то после всего, что ему пришлось пережить из-за нее? Но Леша согласился. Нет, сейчас не было между ними прежних близких дружеских отношений. Скорее, они приятельствовали, оставаясь прежде всего родителями Маняши. К тому же их музыкальное сотрудничество теперь определялось некоторой суммой денег, которую директор Полянской переводила ребятам. И это было правильно. Леша был с Машей, Злата — с Дорошем. Все вернулось как бы к тому, с чего и началось, как должно было быть, как изначально было предрешено судьбой. Жизнь, как будто спутав однажды карты, теперь все пыталась расставить по местам. Лешка принял предложение Первого канала и стал участником ледового шоу, катаясь в паре с молодой красивой фигуристкой. Маняша, не пропуская, смотрела все передачи, и Злата иногда останавливалась у экрана, глядя, как Блотский, не стесняясь, флиртует с девушкой, обнимает ее, смотрит, как будто стремясь тем самым сообщить всему миру, что он теперь свободен во всех отношениях. Вероятно, у них был роман. Вероятно, из-за этого ушла Маша. Но на нее по большому счету Алексею было наплевать. Он не удерживал ее, как и после шоу легко расстался с фигуристкой.
Злата, глядя на него, видя все это, прекрасно понимала: Леша просто пытается спасти себя. Спасти себя всеми возможными способами, не думая о чувствах девушек, которые были с ним рядом, которые хотели и могли бы подарить ему любовь и нежность. Вот только он в это больше не верил. Им не верил после того, как его предала она, Злата Полянская. Предала его и тот мир, который был их любовью.
— А пойдем-ка, дорогая, к Лешке! — прерывая ход ее мыслей, обратилась к Злате Ирина Леонидовна. — Сегодня смотрела на него, когда он пел на сцене, и у меня появилась идея. Вернее, две. Вы ведь с Алексеем пели когда-то вместе? Дуэтом?
Злата хохотнула.
— Ага! В прошлой жизни. Лет так восемь назад, когда еще и женаты не были! И то это было так, не по-настоящему!
— Но почему? Мне кажется, вы здорово смотрелись на сцене!
— Вы правы! Но, когда мы с Лешкой всерьез занялись своими музыкальными карьерами, стили и направления у нас оказались не просто разными, а совершенно противоположными! И совместить их не получалось! Да, собственно, мы никогда и не думали об этом. Мы были парой в жизни, нам этого было достаточно! А вы к чему клоните, Ирина Леонидовна?
— Пойдем к Лешке, поговорим кой о чем! Извини, что в твой день рождения, но мне прям не терпится кое-что обсудить с вами обоими!
— Вы думаете о дуэте? — спросила Злата, заинтересовавшись.
— Не только о нем! Ну пойдем же!
— Интересненько! — заинтригованно протянула девушка, отправляясь вслед за женщиной. По пути, украдкой оглядев зал и не увидев Дороша, девушка, чувствуя некоторое волнение, хотела было остановиться, сменить направление и поискать его или хотя бы спросить у Кати или Ани, но в последний момент передумала. Сегодня был ее праздник, ее день, сегодня она могла радоваться этому по-настоящему, искренне, от души, наслаждаясь обществом друзей и родных, триумфом и аншлагом, который ей устроили зрители в ДК, при этом не оглядываясь все время на Виталю. Занимаясь любимым делом, получая радость и удовольствие от него, она всегда знала, была абсолютно в этом уверена, что эта радость распространялась на тех, кто был рядом. Им не надо было что-то доказывать и повторять. Эти люди, главные люди в ее жизни, были ее стеной, опорой и оплотом. Тем, чем она дорожила, что ценила больше всего на свете, ее семьей. Это было непоколебимо, и они это знали, как знали и ее. С Дорошем же все было по-другому, но думать сейчас об этом Злате не хотелось.
— Леш, а ведь что ни говори, любит тебя народ! — подходя и улыбаясь, заговорила Злата, протягивая ему бокал с шампанским. — Вот мы сейчас с Ириной Леонидовной обсуждали, как восприняла публика твое возвращение к авторам шестидесятых годов, Окуджаве, Вертинскому, нашим «Песнярам»! Любит тебя наше старшее поколение, любит, и ничего с этим не поделать! Ты им, я думаю, напоминаешь кумиров их молодости, когда выходишь вот так, как сегодня, в строгом костюме и галстуке на сцену!
— Да уж, действительно! Когда на концерт приезжаю и начинаю общаться с публикой, ну, чтобы там прощупать почву и понять, чего ж желают услышать пришедшие на концерт зрители, меня сразу закидывают заявками, и это забытые песни 60-х, песни их молодости, под которые у них есть возможность ностальгировать. Я, кстати, уже завидую некоторым своим коллегам по цеху, у которых на концерте девчонки штабелями, у меня же всего лишь их бабушки и мамы! — самым серьезным тоном и с улыбкой на губах пожаловался им Алексей, заставляя смеяться, взял протянутый бокал.