Совершенно естественным и небрежным жестом он обнял Полянскую за талию и легко коснулся ее бокала.
— Но это все так, отступление. Сейчас хочу просто еще раз поздравить тебя с днем рождения и с такой шикарной премьерой музыкальной программы!
— Спасибо, Леш! — девушка улыбнулась и сделала глоток вина.
— Леша, ты знаешь, наблюдая за тобой и за Златой на сцене, я размечталась о возможности проведения сольного концерта Златы на «Славянском базаре». Программа «Там, за зорями» очень бы подошла для этого, но сегодня, глядя на тебя, на вас обоих, таких талантливых и красивых, я подумала, а почему бы не сделать новую программу? Чередовать ваши выступления или же наоборот, начать со Златы, потом в середине пустить блок ваших дуэтов, а потом оставить тебя одного! Более того, летом проходит много фестивалей, где бы вы могли и выступить с этой программой, а потом пойдут Дни города, Дожинки… Нет, это не значит, что вы не сможете выступать и гастролировать порознь, понятно, у тебя, Леша, свой концертный администратор и свои планы, но мне кажется, более того, я просто уверена, ваша совместная программа станет бомбой! Я понимаю, стили и направления у вас разные, но мы реально можем найти компромисс. По крайней мере, в записи дуэтов. К тому же мы сможем предложить их радио! Мне кажется, это может стать еще одним витком в вашей карьере! Что вы об этом думаете?
— Да я, собственно, не против! Помнится, было время, у нас получались замечательные дуэты, и пусть они были на любительском уровне, народу нравились! — согласно кивнул Блотский, вспомнив, вероятно, то же, о чем десять минут назад говорила Полянская.
Он чувствовал, как шелковистые волосы Златы касаются и ласкают его ладонь, вызывая чувства и ощущения, нет, не забытые, просто надежно спрятанные и бережно хранимые. Ирина Леонидовна правду сказала: он выглядел вполне счастливым, довольным жизнью, успешным. Он занимался любимым делом, которое приносило ему удовлетворение и деньги, но только он один знал, чего ему стоило все это. Предательство Златы стало для него ударом, которого он не ожидал, который даже в страшном сне не мог бы ему привидеться. Он верил ей беспрекословно, поэтому, когда вдруг все сломалось, в один момент разбившись вдребезги, Блотский оказался к этому не просто не готов, он просто перестал быть. Он понимал, что тонет и ему не за что ухватиться, ведь Злата, Маняша, Горновка и белый кирпичный дом стали неотъемлемой частью его самого. Это был его мир, который он вдруг потерял. Он не мог быть вне его, без людей, бесконечно ему дорогих. Поэтому, вероятно, он не смог сразу понять и постичь всю глубину того, что произошло. Леша знал лишь одно: Злата нужна ему, пусть даже беременная от другого. Пусть даже тем другим был Дорош. И только потом истины одна страшней другой открылись ему. Она никогда его не любила, просто не смогла полюбить, потому что в сердце у нее всегда жила любовь к другому мужчине. Вся их жизнь была обманом, а он, жалкий и ничтожный, готов был принять все это как данность и продолжать жить с ней, довольствуясь иллюзиями.
Наверное, когда, наконец, прошли потрясение и растерянность, на смену боли, заглушая ее, спасая, пришли злость и желание доказать ей и себе, что ее предательство — это не конец света, не так все это и важно для него, и он будет жить, и все будет у него хорошо. По крайней мере, Злата никогда не узнает, как плохо ему было. Именно поэтому он позволил Маше быть в своей жизни. Именно поэтому он согласился принять участие в телешоу, а потом, как когда-то со Златой, появился со своей партнершей не в одной программе, заставив многих поверить в их роман. А хотелось, чтобы увидела Злата, чтобы поверила она. Ей и воспоминаниям о ней Леша Блотский объявил войну, о которой, возможно, она и не подозревала даже, но это спасло его и помогло выжить.
А потом она снова появилась в его жизни, предложив продолжить работать вместе и дружить. Блотский согласился, да и мог ли он отказаться? Не понимая до конца, что из этого выйдет, он четко осознавал, что ради Маняши ему придется дружить со Златой или изображать дружбу. Вернее, учиться дружить по-новому, не забывая о некоторых рамках, границах, заходить за которые нельзя ни ему, ни ей. По большому счету, сейчас их объединяли работа и благополучие их дочери. Они были так далеки друг от друга, но вместе с тем Леша благодарил бога и за это. Он мог обмануть окружающих и Злату, но не себя. Себе-то он проигрывал каждый раз, заводя новую интрижку. Каждый раз, когда она снилась ему, снился белый кирпичный дом и ласковый, волшебный мир, в котором он жил все эти годы. Как наяву он слышал дыхание, Злата была рядом. Во сне он обнимал ее, тонул в ее шелковистых волосах и аромате полевых цветов, которыми пахла ее кожа. Чувствовал пальцами ее вдох и выдох, а потом понимал, это всего лишь сон, но и за это был благодарен богу, ведь это было так правдиво. Злата предала его, обманула и разбила сердце, а Леша смотрел на нее и понимал, что она лучшая в мире и по-другому не будет никогда.
— Я тоже, собственно, не против! — согласно кивнула Полянская. — Ох, но ведь получается, после Нового года все начнем по-новому? И в первую очередь надо начать с программы?
— Да, потрудиться придется на славу, но изначально следует обсудить реальную возможность вашего участия в программе фестиваля! Я свяжусь с Министерством культуры и нашим районным отделом культуры, за которым Злата закреплена. А еще переговорю со знакомыми поэтами-песенниками, нам нужен хит! Извини, дорогая, что на этом празднике мы о работе, но, если честно, мне уже не терпится взяться за дело! Предлагаю выпить за успех нашего совместного мероприятия! — с улыбкой предложила Ирина Леонидовна.
— Поддерживаю! — согласно кивнул парень и сделал глоток вина.
Пригубила шампанское и Злата и обернулась, увидев входящего в зал Виталю, прижимающего к уху мобильный. И невольно закусила нижнюю губу, чувствуя, как сжимается сердце. Он был таким красивым сегодня. Она ведь только вчера вернулась из Минска, пробыв там почти две недели, а сегодня с утра уже была в ДК. Они, конечно, общались по телефону, но вырваться домой не получалось. Ульяша, как обычно, была с ней, Маняша, будучи на осенних каникулах, гостила у Леши. Дорош был один в Горновке. У него была работа, и приехать в Минск даже на выходные он не мог. У Златы дух захватило, когда он поднялся на сцену с огромным букетом цветов, гладко выбритый, подстриженный, в новом костюме цвета мокрого асфальта, рубашке мятного оттенка и шелковом галстуке в тон костюму.
Мужчина разговаривал по телефону и даже не смотрел в ее сторону, а она смотрела на него и понимала, что он здесь один. Все, включая ее и детей, часть чего-то общего, единого, сплоченного. Чего-то, во что Дорош не вписывался, чему не принадлежал. Более того, что считал чуждым для себя. Это причиняло ей боль. Так хотелось, чтобы он стал частью ее мира, но почему так не случилось, Злата не знала. Она старалась быть снисходительной, пыталась понять и оправдать. Щемящее чувство жалости, когда особенно явно, вот так, как сейчас, эта его отстраненность вставала перед ней, сжимало сердце. И девушка поспешила высвободиться из Лешиных объятий.
— Простите, я отойду! — сказала она и поспешила к Витале. Он как раз закончил разговаривать по телефону, который убрал в карман брюк.
— Не пригласите меня на танец? — с улыбкой, несколько игриво, поинтересовалась она, взяв его под руку.
— Что-то не хочется! — с улыбкой ответил он.
— Что? — сделав огромные глаза и притворно надув губы, возмутилась она. — У меня сегодня день рождения! Мне отказывать нельзя!
— Да неужели? — мужчина поднял руку и взглянул на часы. — Действительно, еще пять минут твоего дня рождения! Так уж и быть, потанцую с тобой!
Не совсем понимая, говорит он это всерьез или шутит, Злата позволила Витале обнять себя и вывести в центр зала. Она обняла его и прижалась к плечу щекой, чувствуя тепло его рук. Некоторое время они вот так и двигались в ритме музыки, тесно прижавшись друг к другу.
— Я так соскучилась по тебе! — чуть отстранившись и глядя в его лицо, сказала она. И это было правдой.
— Да неужели? — усмехнулся он, переводя на нее взгляд. — И когда ж ты успела? Тебе ведь и по телефону некогда было со мной поговорить!
Что-то почудилось Полянской в его взгляде, голосе… Горечь, обвинения, сожаления, разочарование, недоверие, ирония?
— Да, наверное, но я все равно скучала по тебе! Я всегда по тебе скучаю! — сказала она и закусила нижнюю губу.
— Когда все это здесь закончится? Детям спать пора! Не понимаю, зачем ты вообще их взяла сюда! — как будто не слыша ее, заметил Дорош.
Злата ничего не ответила ему, чувствуя, однако, как отчаяние не в первый раз закрадывается в сердце.
…Из ресторана они вышли уже за полночь. Ульяша уснула у бабушки на руках и не проснулась, даже когда ее одевали. Вот так, сонную, мама и передала ее из рук в руки Злате, когда они усаживались в машину, чтобы ехать в Горновку. И сейчас дочка безмятежно посапывала, прижимаясь к ее груди. Не успели они выехать за черту города, как Маняша свернулась калачиком на заднем сиденье авто. Родители остались в городе, а в деревню вместе с ними поехала Катерина.
Фары автомобиля рассекали непроглядную ноябрьскую ночь, в салоне царило молчание.
— Твоя мать могла бы уйти домой пораньше и забрать детей. Неужели обязательно было оставаться до конца? Я так понимаю, и в Минске раньше полуночи ребенок не ложился спать? — первым заговорил Виталя, поглядывая на Полянскую, прижимающую к себе безмятежно посапывающую дочку.
В интонации его голоса Злате явственно послышалось раздражение. Но оправдываться и что-то выяснять ей совершенно не хотелось, тем более в присутствии Катерины.
— Ты мне так и не сказал, почему бабульки не приехали на мой концерт, — вместо этого вспомнила она.
— Откуда я знаю? Сказали, что не могут! Я не уточнял, а они были немногословны!
— Злат, да просто баба Маня заболела совсем. Она еще с лета, если помнишь, жаловалась на боли в суставах, а сейчас, мне баб Валя говорила — она ходила делать ей уколы — совсем ей худо стало. Скрутило ее… Вот она и не поехала, ну а без нее, конечно же, баба Нина и баба Валя тоже не поехали!