— Этот груз, как ты сказал, всегда был, я несла его и не замечала. А теперь он стал для меня непосильной ношей. Мне кажется, я сражаюсь с ветряными мельницами, разрываюсь на части, ничего не успеваю, все идет кувырком. Я не могу победить время, а оно неумолимо над Горновкой…
— Может быть, все оттого, что раньше ты позволяла мне нести этот груз с тобой? Почему ты мне не позвонила, когда баба Маня заболела? — спросил неожиданно Блотский, не глядя, однако, на нее, не поворачиваясь от окна.
«Потому что тогда еще верила, что Виталя поможет и поддержит, но этого так и не случилось!» — с горечью подумала она, но вслух этого не сказала.
Она промолчала, а Леша догадался. Конечно, рядом был Дорош, к нему она теперь обращалась за помощью. А потом Блотский припомнил один из тех одиноких дождливых унылых вечеров, когда он оставался один, наедине со своими мыслями и чувствами, которые перед собой не было сил скрывать… Он вспомнил, как, спасаясь от одиночества, бродил по просторам соц сетей и увидел мигающий огонек напротив ее аватарки. Злате тоже не спалось… Повинуясь порыву, он собрался написать и увидел, как она набирала ему сообщение, которое он так и не получил…
Что она хотела написать ему среди ночи? Может быть, как раз и собиралась рассказать о бабе Мане? Попросить помощи или совета, или же просто, как и ему, ей хотелось поговорить…
Леша вздохнул и на мгновение закрыл глаза.
— Может быть, не стоит рубить с плеча, а попробовать все исправить? — снова заговорил он. — Знаю, многое не вернуть, но позволь мне разделить с тобой проблемы! Уверен, вдвоем мы найдем выход из положения, даже самого безнадежного! Раньше нам это всегда удавалось!
— Мы остановим время? — с какой-то томительной обреченностью спросила она.
— Нет, просто попробуем исправить положение! Злат, ты пойми, тебе только кажется, что бегство из Горновки облегчит твою жизнь! Ты устала, поэтому ищешь простейший выход из сложившейся ситуации, но это не спасет ни тебя, ни тех, кто здесь остался. Более того, ко всему другому прибавятся невыносимая тоска, раскаяние и угрызения совести. Ведь ты же понимаешь, ты — последнее связующее звено, огонек, надежда и опора всех тех, кто все же остался, кто еще живет и верит. Помнишь, бабульки всегда говорили, только мы… — Блотский запнулся, — только ты сможешь спасти эту деревню. Твое присутствие здесь не даст ей умереть… Ты своим примером, образом жизни и верой подаешь пример, тем более сейчас, когда ты стала публичным и известным человеком! В твоем случае Горновка и твоя жизнь здесь — это уже образ жизни, сложившийся стереотип, это то, что у тебя уже не отнять. Столько лет ты делала все, чтобы привлечь внимание к проблеме вымирающих деревень, своим примером показывала, что жить вполне возможно даже здесь. Твое творчество, как литературное, так и сценическое, связано с деревней. И теперь ты хочешь все это перечеркнуть? Злата, ты понимаешь, возможно, ты решишь некоторые проблемы личного характера, — продолжил он, и Полянская вспыхнула, — а мне почему-то кажется, дело и в этом тоже, уж извини… Возможно, ты многое для девчонок сделаешь в городе, но ты предашь себя и не простишь себе этого… Более того, поверь, ты все равно не сможешь без этой деревни, но когда все же захочешь вернуться, будет уже поздно! Возвращаться будет некуда, и все то, что пока еще есть благодаря тебе, исчезнет безвозвратно очень скоро. И с чувством раскаяния придется жить до конца дней! И поверь, зная тебя, могу предположить, что оно окажется сильнее и тяжелее того, с чем тебе сейчас приходится бороться! Ты потеряешь себя…
— Откуда ты знаешь, Лешка? И зачем ты мне сейчас все это говоришь?
— Еще вина? — спросил он, медля с ответом. Злата кивнула, а он подлил ей и наполнил свой бокал. — А ты когда-нибудь думала о том, что чувствовал я, покинув эту деревню? Вероятно, нет. Ты осталась здесь, а я как будто душу свою потерял, расставшись с этим особенным миром! Я не хочу, чтобы ты испытала то же, через что пришлось пройти мне! Поверь, ни творчество, ни чувство долга, ни любовь не смогут заполнить образовавшейся пустоты. Именно поэтому я прошу тебя позволить мне помочь!
— Прости меня, — вырвалось у Златы.
— Не надо, Злата, — только и сказал он. — Давай-ка все сначала. С самого начала. Перво-наперво, как и уговаривались изначально, ты не станешь больше подстраиваться ни под школу, ни под чьи-то выходные. Давай договоримся, до конца месяца ты отдыхаешь и приводишь нервы в порядок, а первого марта мы встречаемся в Минске и принимаемся за работу! Дальше, если я не смогу приехать и побыть с Маняшей, пока ты записываешься в студии, выступаешь или даешь интервью, значит, ты забираешь ее с собой. Вопрос со школой мы уладим. Вопрос с занятиями в музыкальной студии или художественной все равно можно будет решить только в сентябре, сейчас уже все группы сформированы и идут занятия. Но при этом ты ведь сама можешь прекрасно позаниматься с Маняшей на фортепиано дома, разучить нотную грамоту и октавы, я же, в свою очередь, могу сводить ее к нашим знакомым педагогам по вокалу. А в сентябре мы решим, как совместить ее учебу в обычной школе и музыкальной, более того, после окончания начальной школы мы в самом деле могли бы перевести ее в городскую школу. Это было бы разумней, чем мотаться туда-обратно. Знаю, с нашими графиками это сложно, но мы могли бы нанять шофера, разве нет? Так же, как и няню, с нашей профессией это вполне нормально!
— Мама в мае уходит на пенсию, она поможет с детьми, только бы до мая дотянуть! — отозвалась девушка.
— Вот тем более! Теперь о деревне, Злат! Ты ведь наверняка уже думала о том, что можно сделать и как помочь тем, кто остался здесь? Есть какие-то предложения?
— Да, ты прав, у меня есть кое-какие мысли по этому поводу, но опять же, не уверена, что на практике их можно осуществить. Ты сам знаешь, в силу обстоятельств бабушки в Горновке одиноки и по большому счету беспомощны. Они ведь оттого и уезжать собираются, что здоровья и сил с каждым годом меньше, а помощи нет. Дети далеко, да и у каждого свои проблемы, и здоровье шалит, не молодые ведь тоже, и бывать часто не могут, а старушкам нужна каждодневная помощь: дрова принести, воды вытащить из колодца, пол подмести, грубку растопить, снег расчистить, за лекарствами в город съездить. Им соцработник нужен, да такой, который жил бы в деревне. Ты ведь сам знаешь наших бабушек, они не очень-то захотят постороннего человека. Вот если бы Алку Масько оформить соцработником в деревне, они бы согласились. Маськов со всеми их недостатками очень не хватает в Горновке. Но чтобы оформить ее здесь, им необходимо сюда переехать, а им некуда. Дом Максимовны для них идеальный вариант, но так просто туда их не пустят, да и не захотят они идти в этот дом как постояльцы. Им нужен свой угол здесь, да только за что они его купят? Им нужна, наконец, прописка! Достаточно уже мытарств! Слава богу, хоть паспорта им сделали… Знаешь, они ведь так радовались, когда им дали дом в той деревне, да только радость эта недолгой была… Дом ведь все равно чужой, их даже туда не прописали, так, всего лишь пожить пустили, пока Толик трудится в колхозе. А дом большой, топить надо, а нечем, лес далеко, не то, что здесь, в Горновке — дорогу перешел и дровишек притащил. Да и кто только в том доме не жил! Электричества там тоже нет, а как поехали в районный Энергонадзор, оказалось, в этом доме за свет годами не платили, и долг там огромный. Чтобы электричество подключить, сначала надо его выплатить, а с чего? В общем, рано радовались Маськи, уезжая из Горновки. Ничего хорошего из этого не вышло. Сейчас бы назад, да вот только некуда. Та деревня чужая им, все чужое, и люди их не принимают. Дни напролет работают, магазина нет, а попросить хлеба в автолавке купить некого, все отворачиваются от них, чужаки они там… Вот так вот!
— Так, может быть, стоит поехать в сельский совет? Поговорили бы с председателем, глядишь, чего-нибудь и решили бы, — задумчиво предложил Блотский.
— Нет, ничего мы не решим, пока не устраним главную проблему. Видишь ли, с бабульками в деревне мы часто говорим о Маськах, и они согласны, чтобы Алка была здесь соцработником. И если надо, председателю напишем коллективное письмо, с этим проблем не будет. Надо с домом решить проблему. Надо узнать адрес и поехать поговорить с внучкой бабы Ариши. Дом на нее переписан, а она хочет за него пару тысяч долларов!
— Сколько? — поперхнулся Блотский.
— Да, ты не ослышался! И если мы решим эту проблему, Алка и Толик вернутся обратно, в деревне появится свой соцработник, старушки вздохнут с облегчением, и к весне, глядишь, все проблемы разрешатся! Единственное — это деньги…
— Это тоже в общем-то не проблема… Две тысячи, так две тысячи, хотя, возможно, нам и удастся убедить внучку эту неведомую в том, что и сотни долларов по большому счету этот дом не стоит!
— Сколько бы она ни попросила, делим сумму пополам! — сразу предупредила Злата.
— Злата… — попробовал было протестовать Блотский, но девушка лишь покачала головой, не принимая возражений. — Ну что ж, тогда давай за успех нашего предприятия? — Блотский разлил остатки вина и протянул свой бокал, легко коснулся им края Златиного бокала. — Все будет хорошо! — сказал он и улыбнулся.
Они выпили еще, не торопясь расходиться. И вроде бы сказано было много и главные проблемы озвучены, а они так же продолжали сидеть, что-то припоминая. Чувствуя невероятное облегчение и слегка захмелев, Злата улыбалась, слушая Лешу, но мысли ее были о другом. Встречая его взгляд, она чувствовала, как в присутствии Блотского к ней снова возвращается уверенность в себе. Леша не спросил, но Злата задавала себе этот вопрос: почему, теоретически зная, как решить проблему Маськов, да, собственно, и свои проблемы тоже, она предпочла трусливо спрятать голову в песок, как страус, не предприняв попыток что-то исправить? Ведь могла же она и сама поехать к внучке бабы Ариши и купить этот дом? Да, могла! У нее были свои деньги, и ей не нужно было за них отчитываться перед Дорошем. Да и с учебой Машки можно было все решить и не доводить до того, что случилось сегодня… Наверное, она действительно просто устала! Да, устала, но дело ведь не только в этом…