— Блин, «Ромашкааа», — протянула Катерина. — Я от нее балдею! Слушай, ну а мы послушать не сможем?
Полянская с сожалением покачала головой.
— Как так?
— У нас не ловит… — пояснила она и не стала рассказывать подруге, как расстроил ее сей факт, ведь это было совершенно несправедливо.
И вместе с тем во всем этом был один бесспорный плюс — Виталя тоже не услышит «Ромашку».
О дуэте с Лешей, как и о многом другом, происходящем в ее жизни последние два месяца, Дорош не знал. И у Златы не было желания рассказывать ему об этом. Она знала, что так нельзя. Но также знала и другое. Тот день, когда Дорош смог бросить Маняшу и уехать в командировку, и сделал это по большому счету Полянской назло (ну не верила она в то, что выбора у него не было), стал как будто днем обратного отсчета. В тот день он перешагнул черту, в тот день и она сама вышла за пределы того, что было их семьей, а проще говоря, просто вы рвалась из клетки. Она не знала, чем все это обернется и какие будет иметь последствия. Злата просто жила и делала то, что считала нужным и правильным. Но при этом знала, что стоит на краю пропасти. Это угнетало, не позволяло радоваться тому, что действительно дарило радость…
Их с Лешкой дебют на радио с «Ромашкой» был как раз из разряда тех самых радостей, а еще, конечно, возвращение Масько в деревню, в дом бабы Ариши, который стал теперь их домом. Алка после того, как предъявила в сельский совет справку о кодировке, была принята соцработником. Злата просила их не распространяться о том, какую роль во всем этом сыграла она сама, и Маськи обещали ей. Но и для них самих ведь это было такой радостью, таким счастьем. Как же тут смолчать? Как не поделиться? Наверное, Дорош знал обо всем или, по крайней мере, догадывался, но у нее не спрашивал, а она не спешила ему что-то рассказывать. Злата гордилась своими достижениями в творчестве, своим карьерным ростом и успехом у зрителей и читателей. И тем, каким зажигательным и искренним вышел у них дуэт. Они и сами не ожидали, что получится так здорово. Все же они работали в совершенно разных направлениях, и Алексею было непросто подстроиться под народные мотивы, пусть и в современной аранжировке. Но он справился, замечательно справился. Ирина Леонидовна уверяла, что на концерте в честь празднования Дня Победы, где они должны будут впервые представить «Ромашку», песня произведет фурор, потому что, ко всему прочему, они еще и очень гармонично смотрятся на сцене. Но и это вряд ли могло понравиться Витале. Он не понимал приятельских отношений Златы и Блотского, не забывая о том, что они даже не развелись. Нет, он не ревновал, просто для него это было неестественно.
Ведь с Мариной он не общался, она не могла простить ему предательства, и это было нормально. Это было понятно ему и правильно. А вот как мог Блотский, который так любил Злату, через все перешагнуть? Справился с собой? Он должен был ненавидеть Полянскую, разбившую ему сердце, он должен был мечтать отомстить ей, а он произносил тост у нее на дне рождения, выступал с ней на одной сцене и записывал дуэт! Дорош не понимал, что за этим может крыться лишь любовь, настоящая любовь, способная понять и простить, принять и продолжать жить, несмотря ни на что. Злата понимала, что каждым своим решением, шагом усугубляет и без того натянутые отношения с Дорошем. Но по-другому не могла, потому что, если идти ему в угоду, наперекор себе, она снова зайдет в тупик, утонет в депрессии, потеряет себя. Будет так, как предсказывал Блотский. А она обещала прежде всего себе больше никогда не ломать себя в угоду кому бы то ни было.
Будучи человеком неконфликтным, Злата не хотела выяснения отношений с Виталей, не хотела ему что-то доказывать и извиняться перед ним все время тоже не могла, предпочитая просто молчать, становясь от него все дальше. Именно поэтому она облегченно вздохнула, когда узнала, что «Ромашка» будет звучать на радиоволнах столичных радиостанций и Дорош ее не услышит. Она знала, что это малодушно, и подобная черта была ей вовсе не свойственна, ей нужно было принять решение, но она не знала, какое. Болью отзывалась в сердце мысль, что им придется расстаться. Снова вспоминалась та ночь, холодная, злая, царапающая колючими снежинками по стеклу, завывающая вьюгой в дымоходе, стонущая дубами за околицей и стучащая яблоневыми ветками по крыше, ночь, когда Виталя вернулся из командировки. Ночь, когда они лежали в одной постели, прислушиваясь к хоровому выступлению февраля, дыханию друг друга и мыслям, не дающим уснуть. На губах таяли осколки любви. Ветер за окном напоминал ветер, круживший в ее судьбе. Она шла по ветру за Дорошем, всегда так было. Преодолевая сложности и боль, она видела свет, но слишком часто погружалась во тьму, искала какие-то ответы и чуточку тепла. Просто хотелось знать, что ему не хватает ее, где бы она ни была. Хотелось чувствовать тепло его любви даже на расстоянии. Но этого не было, и сердце Златы замерзало. Время замирало, и остывала душа. И одиночество снова подступало к ней. Весь вечер, вернувшись, он усиленно делал вид, будто ничего не случилось. Но при этом он не попытался ни поцеловать ее, даже в щеку, ни обнять. И она тоже отлично играла похожую роль, а обида давила на сердце. Ей не нужны были его объяснения, ей хватило бы одного-единственного «Прости!», но Дорош, видимо, не считал, что виноват перед ней или перед Маняшей.
Он вел себя так, как будто ничего не случилось, только в его взгляде, чудилось Злате, была некоторая настороженность, и она не проходила. Казалось, он наблюдал за ней и чего-то ждал. Как будто она должна была сделать тот последний шаг, который бы все решил. Ее угнетала атмосфера между ними. Казалось, с каждым днем она накаляется все больше, хотя внешне это никак не проявлялось. Да только ночью они засыпали по разным краям кровати.
— Слушай, а правду говорят, будто это вы с Лешей помогли Масько вернуться снова в деревню? — спросила Катерина, прерывая молчание.
— Ну, в каком-то роде правда! — уклончиво отозвалась Злата.
— А Дорош в курсе?
— Нет! Думаю, что нет…
— Меньше знает, крепче спит?
Злата неопределенно пожала плечами.
— Заканчивай ты с ним, Злата, мой тебе совет! — только и сказала Катя. — Жизнь одна, и тратить ее на какого-то придурка…
Полянская ничего не сказала. Да и что она могла сказать? Знала ведь, права подружка. Они замолчали, думая о своем.
— Привет, дорогая! — услышала Злата у себя за спиной знакомый голос и, не оборачиваясь, узнала в нем бабу Валю. Ее манеру разговаривать вряд ли можно было спутать с кем-то еще. — Рада тебя видеть! Иду, смотрю, ты это или не ты… Подругу твою и не признала ведь сразу, а девочка… Это Ульяна? Так выросла? А я вот пришла маму и тетю навестить… Конфет принесла им… Памятник у вас красивый, у бабы Сони… А я вот каждую весну собираюсь поставить маме памятник, да вот все никак…
— Здравствуйте, баб Валя! А когда ж вы вернулись? Я ж вот только на днях видела Масько, и они мне не говорили, что вы уже дома… И не пришли, как так? Как ваши дела? Как здоровье?
— Я два дня назад приехала. Из Лиды приехала, больная, и пока еще ни к кому и не ходила. Лежала эти два дня. Только вечерами, когда уже сумерки, пройдусь на деревню, да и обратно. Тетя у меня умерла, а ей почти сто лет было. Я за ней ухаживала до самой смерти. Она и умерла при мне, вот я здоровье и подорвала там… Таскала ее на себе…
— Так, может, к врачу? Я могла бы вас отвезти, если надо! — тут же откликнулась девушка.
— А… — махнула рукой старушка. — Какой мне доктор, я сама медсестра… Отлежусь пару деньков, а потом и за работу примусь… Приятельниц моих навещу. К Демидовне наведаюсь… К тебе приду в гости… Соскучилась я очень по всем! — Да уж, это вы обязательно!
— Ну, а если соскучились, чего все по свету бродите, а, баб Валь? — спросила ее Катерина, порой бывая до неприличия прямолинейной. — У вас же дом крепкий, пенсия приличная, живи и радуйся, как говорится! Не можете сами за ней ездить, вон Златка на машине вас свозит! Не надоело вам по чужим хатам мыкаться?
— Больше уже никуда не поеду, здоровья уже нет. Натаскаю дров и буду сидеть в своем углу. Как ни крути, а лучше своего угла нет… Ты тоже ведь, Злата, здесь останешься? Ты ж не уедешь в город? А то ведь поговаривали еще с осени…
— Нет, не уеду. Не собиралась и не собираюсь, как же я оставлю деревню…
— И правильно, лучше Горновки нет места… Вот скажи, Злата, хорошо здесь жить и быть своей, правда? — то ли спрашивая, то ли утверждая, сказала баба Валя.
— Еще как, баб Валя, еще как! — с улыбкой отозвалась Полянская. — Вы не торопитесь? Побудьте с нами, мы здесь хотим еще несколько могил убрать…
— Да куда ж мне торопиться… Расскажите, какие новости-то в деревне? Про Маськов я знаю, а как другие, живы-здоровы? Говорят, многих похоронили за зиму… На кладбище новые могилы… Некоторых я и не знаю вовсе… А как дела с книгами у тебя, Златуля? Новую написала? Я тут пока в Лиде была, вспоминала то, что мама и тетя рассказывали. Ты обязательно про дядю Лешу нашего запиши в своей новой книге и про папу моего… Он же тоже воевал… — присев на лавочку и протянув Уле конфетку, все говорила и говорила баба Валя, не особенно нуждаясь в ответе.
Тихо было еще в деревне, безлюдно. И только высоко в небе не смолкал щебет птиц. Дрожали на ветру нежные лепестки крокусов, танцевали золотистые «сережки» у ольхи, хорохорились «котики» на вербе, да по березовым веточкам стекал сок. Ветер гулял за околицей, лаская темные борозды влажной земли и еще голый лес, но деревня была жива, еще жива и готова распахнуть объятия весне. Они неторопливо шли домой, подстраиваясь под шажки Ульяны и наслаждаясь этим ласковым теплым деньком. Злата шла, то и дело поднимала лицо к небу и, закрывая глаза, улыбалась. Так хорошо было, здесь ей всегда было хорошо… И она была счастлива. Они задержались на кладбище, не особенно торопясь, и, как бывало не раз, прошлись среди могил, вспоминая. Иногда Злата отвлекалась на сообщения, которые приходили на телефон. Сообщения присылал Леша, это были скриншоты, комментарии слушателей после премьеры их песни, к которым прибавлялись и Лешины, вызывающие у нее улыбку. Он знал, что для нее важны эти отзывы и то, что думали об их дуэте слушатели. Ей важно было знать, как восприняли новую композицию, и нетерпелось заглянуть в соцсеть, чтобы посмотреть, что думали о таком неожиданном подарке ее поклонники.