Он был в светлой рубашке и брюках, гладко выбритый и загорелый. Мужчина как будто в самом деле собирался на праздник. Злата, глядя на него, почувствовала, как угрызения совести закрадываются в душу. Виталя уехал, а она, испытав лишь облегчение, с головой погрузилась в собственные дела, отчего-то позабыв, как нелегко дались им их отношения, сколько пришлось пережить и чем пожертвовать, чтобы быть вместе. Им обоим пришлось переступить через людей, которые любили и доверяли им. Они пожертвовали своими семьями и вынесли немало, чтобы стать счастливыми. Так отчего ж не стали? Дорош стоял у березы, не сводя с нее пристального взгляда. На губах его застыла привычная улыбка, за которой он прятал все, чтобы с ним ни происходило. Злата, чувствуя возрастающее волнение, от которого перехватывало дыхание, на ходу сорвала травинку и опустила глаза, не в состоянии вынести его взгляда…
Девушка подошла к нему и остановилась на расстоянии в несколько шагов. Она вертела в руках травинку, не зная, с чего начать разговор. Все так сложно было, невыносимо, неприемлемо, нетерпимо. И казалось, все, все, все, хватит, больше нет сил! Но сейчас она стояла рядом с ним, стояла на краю, и слезы наворачивались на глаза. Слезы боли и отчаяния. Они могли быть счастливыми, они должны были стать счастливыми. У них все для этого было. Так почему же не стали?
— Зачем мы сюда пришли? — первой заговорила Злата, и голос ее дрогнул.
— Мне кажется, это единственное место в округе, где мы можем поговорить спокойно, без свидетелей! Хотя, знаешь, исходя из последних недель и событий, предшествующих им, я вообще сомневался, нужны ли тебе эти последние слова и объяснения? У меня были некоторые причины, почему мне хотелось бы все прояснить, чтобы потом не возникло недоразумения, но если бы не они, мне было бы просто интересно подождать, чтобы узнать, когда вообще ты мне собиралась позвонить. Ну хотя бы из вежливости. Или из-за дочки, которая нас связывает!
— А у меня встречный вопрос: ты сам собирался позвонить? Ты вернулся из отпуска, но ты не вернулся домой… Ты выжидал, ты пытаешься сейчас в чем-то обвинить меня, хотя мне, честно говоря, непонятно, в чем я виновата перед тобой? Но реальность в другом: уезжая в отпуск, ты забрал все свои вещи из дома, заранее зная, что не вернешься, только поговорить со мной, прояснить проблему ты даже не пытался. Ты все решил…
— Ты права, я забрал все свои вещи, но не потому, что не собирался возвращаться. Просто знал, когда я вернусь, тебя, скорее всего, в Горновке не будет, а дома будут твои родители… И возвращаться мне придется к себе на дачу. Ведь так и случилось!
— Тебя ведь не было здесь! — то ли вопросительно, то ли утвердительно произнесла она.
— Сейчас это уже неважно! Мы расстаемся, Злата, — без перехода добавил он.
— Почему? — только и смогла произнести она.
— А ты сама не понимаешь? — вопросом на вопрос ответил он.
— Понимаю, ты хотел, чтоб я была такой, какой нужна тебе, жила так, как ты решил, делала то, что ты считал верным и правильным, играла роль кого-то, но не была собой, потому что такая я тебе не нужна… — вырвалось у нее.
— Вот видишь, ты сама все прекрасно понимаешь! Тогда зачем и дальше нам напрягать друг друга?
— Но все ведь могло быть по-другому, если бы…
— Если бы что? — перебил ее Виталя. — Если бы я, как Блотский, шел у тебя на поводу?
— Леша не шел у меня на поводу! — возразила Злата.
— Разве? Он с самого начала во всем и всегда соглашался с тобой и поддерживал любое твое сумасбродство. Он и сейчас поддерживает! Ведь это с ним вы провернули покупку дома для Масько, это с ним у тебя программа в Витебске, у вас дуэт, вы друзья, у вас, как и прежде, взаимопонимание, какие-то очередные бредовые идеи и иллюзии…
— Нет, просто мы с ним на одной волне…
— Вероятно, но я не Блотский, и я так больше не могу! Вся эта твоя жизнь… она не для меня! Я задыхаюсь в этом доме, в этой деревне, среди этих людей! Я с тобой задыхаюсь, не живу, просто пытаюсь соответствовать, ведь ты у нас «звезда»! Мы совершили ошибку, Злата Юрьевна! Впрочем, еще тогда, два года назад, я предполагал, что этим все и закончится. Мы разные с тобой, понимаешь? И всегда были разными, с самой первой встречи. Говорят, противоположности притягиваются. Вот нас и потянуло с тобой друг к другу… Я полюбил тебя, правда, полюбил, но сейчас, да, впрочем, и два года назад, ты уже была не той девочкой, которую я однажды повстречал… Знаешь, порой твой напор и твое стремление вверх и только вверх пугают меня. Я понимаю, что должен гордиться тобой, твоими успехами, а я не могу, вот честно, не кривя душой. Мне чуждо все это и неинтересно! Твои романы я еще могу принять, но не твое народное творчество. Я ж мужчиной перестаю себя чувствовать рядом с тобой, потому что единственно правильные решения в вашем доме принимаешь только ты, а я, да и все остальные в вашем доме — всего лишь ничтожное приложение к тому великому и светлому, кем является Злата Юрьевна Полянская. Мне не нужна та жизнь, которой живешь ты, а по-другому уже не будет. Дальше — больше. Гастроли, «Славянский базар»… Что потом? «Евровидение»? Вероятно, мне следует уволиться с работы и следовать за тобой? Вот только в качестве кого? Дополнительной услуги, которую твоя Ирина Леонидовна пропишет в райдере? И, пожалуйста, не надо, не говори сейчас, что все изменится и будет по-другому. Мы оба знаем, это не так. И Ульяну давай сюда не будем вмешивать, я не отказываюсь от дочери… Просто мы с тобой совершили ошибку, собственно, я с самого начала знал, ничего у нас не выйдет. Я знал тебя и не ошибся! — говорил Дорош.
Злата смотрела на него, почти не вникая в смысл того, что он говорил. Она пыталась уловить его взгляд, который он упорно отводил, и понимала: что бы она сейчас ни сказала, что бы ни пообещала, это не изменит его решения. А в том, что он все для себя решил, она не сомневалась. Он произносил слова так, как будто произносил их уже не раз, репетируя. Сейчас это уже были просто слова, за ними не стояли переживания и чувства. Эти слова — заключительный акт, точка, которую Дорош стремился поскорее поставить.
Как-то вскользь пришло на ум, а один ли он был эти три недели? И не спешит ли он поставить точку только для того, чтобы поскорее все начать с чистого листа?
— Ладно, — только и смогла сказать Полянская, глотая слезы, ставшие тугим комом в горле. — Ты ведь уже все решил, не так ли? Уверена, не сегодня… Ладно, если ты так считаешь, что ж, оправдываться и переубеждать тебя не стану… — сказала она и, отвернувшись, пошла по тропинке обратно.
Слезы все же покатились по щекам, хоть Злата и пыталась их сдержать. Было больно и обидно, а еще страшно оттого, что вдруг Дорош, так или иначе бывший почти десять лет частью ее жизни, ушел навсегда…
Теперь ей не о ком мечтать, тайно желать, хотеть, страдать, любить. Не потому, что ее любовь снова по каким-то причинам отнимали у нее, просто любовь прошла… Хотелось развернуться и остановить его, но не потому, что она жить без него не могла, а оттого, что вдруг она осталась одна. Злата шла по насыпной дороге на деревню, забыв свернуть к огородам, и пыталась осознать то, что только что произошло, то, что сказал ей Дорош, и не могла. Девушка вышла из переулка и почти столкнулась с Лешей, который, вероятно, после ее неожиданного исчезновения решил более не задерживаться на празднике.
— Злата, а ты куда пропала? Тебя дома обыскались! — спросил он, внимательно вглядываясь в ее лицо и, конечно, замечая на щеках мокрые дорожки от слез.
— У меня были некоторые дела, мне нужно было отлучиться! А ты почему ушел? — поинтересовалась она. — Там ведь веселье в самом разгаре…
— А я решил пройтись, не мог больше есть и пить… К тому же гроза собирается. Ты не заметила разве? Вон какие тучи клубятся у тебя за спиной! Я беспокоился, ты ведь грозы боишься, вот и решил пойти поискать тебя! — сказал он.
И не стал говорить о том, что ее внезапное исчезновение обеспокоило его, и шел он не домой. Лешка просто бесцельно брел по деревне в надежде встретить ее. Не мог Блотский признаться, что без нее праздник померк, без нее ему везде и всегда будет одиноко…
— Правда? — девушка испуганно обернулась. — А я и не заметила! — призналась она. — Тихо так…
— Да, только тишина эта зловещая… Как перед бурей… Пойдем, я провожу тебя домой!
— А ты?
— Я успею вернуться…
— Нет, зачем, пойдем к нам… Ты торт пробовал? Нет? А он очень вкусный… — Пойдем, поставим самовар и продегустируем его! — предложила она.
— Идем! — взяв его под руку, Полянская развернула парня и повела за собой. Они почти подошли к дому бабы Мани, когда в проеме калитки показался ее сосед. Валерик вышел и остановился, поглядывая по сторонам и шаря в карманах, вероятно, в поисках сигарет.
— А, сосед, здорово! — обратился он к Лешке, когда ребята поравнялись с ним. — У тебя сигарет случайно нет? Нет? Не куришь? А у знакомой твоей? Это дочка Юрика Полянского, что ли, с тобой? А нет, у нее точно не будет, она правильная в этом плане: не курит и не пьет. Но ты, сосед, не ходи с ней, не пара она тебе! Раз рога наставила, с Виталиком связалась, а теперь что? По боку он? Опять в тебя вцепилась? — бубнил он, будучи навеселе. — Брось ее! Она найдет себе другого, а тебя бросит опять! Все бабы одинаковы! Все проститутки!
Леша не произнес ни слова, молчала и Злата, понимая, что мужик пьян и вступать с ним в перепалку сейчас себе дороже. К тому же ей был известен характер соседа бабы Мани…
Леша тоже его знал, и он прошел бы мимо, но при последних Валериковых словах девушка почувствовала, как напрягся парень, но удержать или что-то сказать ему она не успела.
Он развернулся и оказался перед мужчиной. Не ожидая от себя подобного, Блотский ударил мужчину, и тот оказался на земле. Девушка испуганно ахнула, а Леша невозмутимо спросил: — Так что, мы идем пить чай?
Злата лишь кивнула, и они поспешили домой. Валерик, вытирая разбитый нос, не сразу поднялся на ноги. Бормоча ругательства, он снова полез в карманы в поисках сигарет.