А над деревней прокатились первые раскаты грома. Небо все еще было затянуто тучами, и где-то вдали слышались отзвуки грома. В синих сумерках этого душистого влажного вечера лились и лились трели соловья. Они единственные нарушали тишину, царившую над Горновкой, да еще, пожалуй, майские жуки, привлеченные светом, то и дело бились в стекло. Запоздалая первая майская гроза ушла, освежив воздух, придав запахам остроты и насыщенности.
После грозы Леша ушел домой. Закончив мыть посуду, Злата пристроилась к столу, где родные собрались к чаю. Она улыбалась, но почти не поддерживала разговор. Полянская знала, что должна улыбаться, но сердце сжималось от тоски и печали. Разочарование и разбитые иллюзии сводили горло судорогой. Мама, пребывая в эйфории от праздника, который, безусловно, удался, все же то и дело поглядывала на дочь, вероятно, ожидая момента, чтобы спросить, но Злата не могла и не хотела ни сейчас, ни в ближайшем будущем обсуждать с кем-либо свою личную жизнь и отвечать на вопрос, куда делся Дорош и что произошло. И уж тем более она не могла признаться матери, что Виталя ее просто бросил. Для начала ей самой нужно было осознать сей факт, вызывающий скорее смех, чем слезы.
Ей хотелось побыть одной, сбросить маску безмятежности и посмотреть реальности в лицо. Май кружил голову, но действительностью было ее одиночество. Извечная дилемма, не дающая покоя на протяжении многих лет, разрешилась ничем. И сейчас, как и почти десять лет назад, она все так же не знала ответа на вопрос: что же такое ее любовь? Это тихая гавань, единение душ или все сметающая на своем пути, обжигающая страсть? Потому что страсть давно остыла, а может быть, в силу возраста и жизненной умудренности уже не казалась столь важной и волнующей. Она не затмевала собой весь мир и не была главным призом для Златы Полянской. Мечта сбылась, Дорош остался с ней, но счастливой она от этого не стала.
Нет, это не значит, что на протяжении этих двух лет ни разу не была. Была, да только Виталя к этому отношения не имел. Более того, все случившееся определялось пословицей: «Что имеем, не храним, потерявши, плачем». Ведь на протяжении всех этих лет помимо воли она не единожды сравнивала обоих мужчин. Их поступки говорили сами за себя. Конечно, Виталя проигрывал Блотскому. Чтобы начать что-то ценить, надо это сначала потерять. Сложно себе было признаться в этом, но Злата никогда не боялась смотреть правде в глаза, пусть эта правда и была горькой. В последнее время почему-то особенно ценно стало то, что давал ей Блотский, сводя к нулю присутствие Витали в ее жизни. Это не значило, что она вдруг постигла всю глубину того, что делал для нее Алексей. Просто вдруг все чаще стала задумываться о том, что на самом деле ей необходимо, чтобы стать счастливой. И чем больше думала, тем больше убеждалась, что ничего из необходимого ей нет в ее отношениях с Виталей. Все, в чем она нуждалась из года в год, давал ей Леша, да только она, принимая это как должное, втайне мечтала о другом. Все эти годы в ней жили воспоминания о той первой весне, о тех мгновениях безоблачного счастья, которое она познала, полюбив Дороша. Все остальное память услужливо стерла. И подсознательно рядом с Дорошем Злата всегда искала то, что было, не понимая, что к прошлому возврата нет. Потому что время неумолимо, и его не повернуть вспять…
Дети давно спали, родители и родственники, те, кто остался, тоже. Время было позднее, а ей не спалось. Чтобы никого не тревожить, набросив на плечи шаль, Злата вышла на веранду, прихватив с собой чашку с чаем и мобильный. Бесцельно блуждая в соцсети, она то и дело отвлекалась на собственные мысли, а подумать было о чем. Время близилось к полуночи. Даже сквозь закрытые двери были слышны трели соловья в саду, в которые девушка могла вслушиваться хоть всю ночь напролет. Но внезапно открывшаяся дверь заставила ее испуганно вздрогнуть. На пороге появилась Анька, в пижаме и с бокалами, наполненными до краев красным вином.
— Ты чего? — спросила ее Злата.
— Да так, что-то не спится! — пожала плечами сестра, ставя перед ней бокал. — Тебе, вижу, тоже! Или ты ждешь кого-то? Я помешала?
— Нет, — покачала головой Полянская, откладывая в сторону телефон и пододвигая бокал.
Анька присела за стол и обхватила свой бокал ладонями.
— Слушай, Злат, а ты куда сегодня так неожиданно пропала?
— Так, надо было отойти… — ответила девушка, не желая вдаваться в подробности.
— Понятно, — кивнула сестрица. Отхлебнув вина, она какое-то время молчала, ожидая, что Злата что-то к этому добавит, или просто собираясь с мыслями.
— Слушай, все собиралась спросить, а куда делся Дорош?
— Ушел, — ответила Полянская.
— То есть? Как? Куда?
— Молча, насовсем, с вещами! Еще в апреле, а сегодня мы встречались с ним, чтобы этот факт обсудить. Вернее, обсуждать было нечего. Виталя позвал меня в лес, чтобы сообщить о своем решении.
— А как это? — все не желала поверить новости Анька. — С чего вдруг?
— Не вдруг… Не хочу об этом говорить…
— Ладно, — кивнула Анька. — Ты расстроилась? — тут же поинтересовалась она.
Злата лишь неопределенно пожала плечами.
— Не знаю, нет, конечно, расстроилась, но думать сейчас об этом не могу, как не могу и сожалеть. Просто потому, что подсознательно я всегда знала, что этим все и закончится. Сижу вот сейчас и пытаюсь осознать и привыкнуть к мысли о другой жизни, где уже не будет Дороша. Где я буду одна…
— Почему ж одна?
— Знаешь, вот сейчас мне меньше всего верится в то, что снова полюблю, встречу в своей жизни человека, с которым пойду по жизни… И вообще, все как-то слишком сложно сейчас…
— Да зачем тебе кого-то искать, если есть Лешка, который все так же любит тебя, который по-прежнему рядом? Блин, Златка, ты прикидываешься или в самом деле не замечаешь, какими глазами он смотрит на тебя? Вы по-прежнему женаты, у вас есть дочка, да и Ульяшу он любит. Уверена, если только ты сделаешь ему навстречу полшажка, все будет, как раньше… — убежденно и горячо говорила Анька, но Злата лишь покачала головой.
— В самом деле? Как раньше? А я не могу и не хочу так, как было раньше, понимаешь? Да, Лешка ко мне хорошо относится, и мы с ним друзья, всегда ими были, всегда друг друга понимали. Да что там скрывать, Лешка — единственный человек, который меня понимает и поддерживает во всем. Который готов прийти на помощь во всем и в любое время дня и ночи. И может быть, он действительно смог простить, и пусть даже ты права, возможно, он действительно любит, но он заслуживает много больше, чем я могу ему дать! Понимаешь? К тому же я боюсь ошибиться. Я знаю, как любить Дороша, знаю, что такое любовь с ним. Когда я вышла замуж за Лешку, ждала того же. Может быть, оттого и случилось у нас все снова с Виталей, потому что не родилась во мне такая любовь к нему, и я не смогла забыть того, что было у нас с Дорошем. Теперь я знаю, как ошибалась, теперь я знаю, как мне необходимо Лешкино присутствие, его поддержка, но я боюсь ошибиться и снова причинить ему боль… Да и не поверит он мне, ведь я сама себе не верю…
— А ты спрашивала его об этом? — сказала Анька, не совсем поняв все то, что наговорила ей двоюродная сестра. — У тебя как-то замудрено все, Злата! Сомнения, терзания… Пойдем лучше спать! Говорят, утро вечера мудренее, а жизнь сама все расставит по местам… — добавила она и, допив вино, поднялась из-за стола.
Глава 32
— Девки, слезайте с крыши, провалится навес! — призывал Полянский, поглядывая на Злату и Аню, которые, забравшись на крышу старого дровяного навеса, собирали созревшие вишни, из которых планировали сварить варенье, а вечером, на ужин, угостить всех варениками. Июль перевалил за середину, лето было в зените. В доме пахло укропом и малосольными огурчиками, грядки радовали обильным урожаем, несмотря на жаркое, засушливое лето. Вся семья, как и прежде, снова была в сборе. Все дружно работали по утрам в огороде, отдыхали в обед, прикрыв ставни, и таким образом спасались от зноя. Вечером поливали огород, а потом еще долго засиживались на лавочке. Вот на одной из таких посиделок Юрий Полянский решил, наконец, заняться забором, который уже не первый год требовал ремонта, а в последний раз ремонтировался еще покойным дедом. Но тут возникла проблема: требовался помощник. Заикнулся он о Михалыче, но Елена Викторовна сразу эту идею пресекла, указав на Лешку, который после «Славянского базара» вместе со Златой вернулся в Горновку и стал частым гостем в их доме.
Блотский отказываться не стал, пришел к назначенному времени и теперь подносил и поддерживал доски, которые Полянский усердно заколачивал гвоздями, вытирая пот со лба и критически щуря глаз.
— Дядь Юра, как вам Турция? Как отдохнули? Все забываю спросить… — поинтересовался Блотский, то и дело поднимая глаза к навесу и встречая взгляд Златы.
Ее огромные голубые глаза блестели от смеха. Папа, как обычно, припрятал в косах ивы бутылочку вина и теперь откалывал еще те номера. Девчонки смеялись до слез, и Блотский вместе с ними. Но улыбка, которая дрожала у Златы на губах, каждый раз, когда они встречались взглядом, казалась парню какой-то трогательной и беззащитной…
— Я тебе так скажу, Лешик, не для нашего народа все эти заграничные курорты, вот так! — заявил Полянский.
— А что так, дядь Юра?
— Папуль, а ты поведай Леше, что натолкнуло тебя на сие размышление! — поддела отца Злата.
— Ну, вот скажи мне, Лешка, какой нормальный мужик устоял бы против бара, где все бесплатно? Хотя, конечно, выпивка у них так себе, так на халяву ж… Ну я там и отдыхал, пока Лена на пляже загорала. Однажды не смог сам до номера дойти, помогали, а на следующий день похмелиться не дали… Сказали, сволочи, отдыхающие, не знающие меры и засыпающие у барной стойки, портят репутацию их отеля… В общем, все последующие дни томился я на лежаке у моря, пил сок, а вечером пялился в телик, а там русскоязычных каналов не было…
— Леш, маме очень понравился отдых, она до сих пор под впечатлением! — перебила папу девушка.