Думаю, Тамара, что в 1972 году, когда ты в первый раз увидела все собранные в одном большом зале картины, когда смотрела на каждую из них, тебя это до глубины души взволновало.
Работы твоей молодости. Труд, которому ты полностью отдавалась, жертвуя семейной жизнью. Молчаливые и верные свидетели избытка твоей любви, свидетели погибели, безумия.
Эти картины – хранительницы твоего прошлого.
Приглядись к ним, Тамара. Вот они перед тобой, восставшие из пепла, чистые, яркие. Конечно, тебе не удается сдержать волнение.
Через них ты видишь себя такой, какой когда-то была.
Как сквозь странное зеркало, на манер Дориана Грея, ты хотела бы увидеть себя молодой, но это невозможно.
Ведь прошлого не вернуть. И сейчас ты это как никогда понимаешь.
Картины живут вечно. Художники – нет.
Даже ты.
Тамара на вернисаже выставки, организованной Аленом и Мишель Блондель, Ивом и Франсуазой Плантен в галерее «Люксембург» на улице Сен-Дени в Париже. Июнь 1972
Вечером перед вернисажем тебя охватывает страх. А вдруг никто не придет? Вдруг всем наплевать на твою работу?
Когда собирается толпа, ты не веришь собственным глазам. Толпы людей. В зале не протолкнуться. Одна из твоих приятельниц рассказывала биографам, что ты потеряла сознание. Сразу же. Пришлось перенести тебя в прилегающую комнату и подождать, пока ты не придешь в себя.
Это успех. Даже больше чем успех. О тебе снова говорят. Твое имя снова у всех на устах. Впервые после смерти Ролли ты чувствуешь себя счастливой.
Я смотрю на черно-белую фотографию с этого вечера. Ты сфотографирована вполоборота. На тебе элегантная накидка, в ушах – крупные серьги. Волосы тщательно уложены. В руке, как обычно, сигарета. Твоя кожа покрылась морщинами, но профиль по-прежнему орлиный, а глаза сильно подведены черным.
Ты улыбаешься. Ты и правда выглядишь счастливой. За тобой стоит восхищенный картинами мужчина.
Ален Блондель напишет о тебе следующее: «Тамара де Лемпицка – легендарная женщина, которая не всегда могла сделать верный выбор между светской жизнью и амбициями художницы».
Тамара в Куэрнаваке. Фото скульптора Виктора Мануэля Контрераса
В 1978 году ты навсегда переезжаешь в Мексику, в Куэрнаваку. Тут постоянно чудесная погода. Ты всегда обожала это место и часто проводила здесь зимы. Тебе нравится, что сюда едут люди со всего мира, светит солнце, прекрасные виды, что здесь есть люди с художественным вкусом, которые могут оценить твои экстравагантные наряды. Так же ты любила Капри и приморский Амальфи.
Ты по-прежнему каждый год отправляешься в путешествие – проводишь несколько месяцев в Венеции, в Париже, в Цюрихе. Но теперь тебе хочется остаться именно здесь, в Куэрнаваке. Тут живут похожие на тебя люди, элегантные путешественники, известные художники. Тебе хочется укрыться в этом месте от всего мира.
До отъезда из Парижа ты передаешь в дар государству двадцать три картины. Именно так твои работы попали в музеи Бове, Ниццы, Гавра, Сент-Этьена, Парижа, Орлеана, Нанта и Гренобля.
Твой мексиканский дом называется «Трес Бамбус». Он находится в роскошном и тихом месте, откуда виден вулкан Попокатепетль. Зрелище великолепно. Тебе здесь хорошо. Вокруг тебя собирается круг знакомых, среди которых твой верный друг князь Юсупов, несколько представителей элиты и некий Виктор Мануэль Контрерас, скульптор, которого ты уже встречала в Париже двадцать лет назад.
Актриса Ариэль Домбаль, которая жила в семидесятых годах в Мексике, часто встречала тебя на званых ужинах, поскольку ты дружила с ее семьей. Она скажет: «Тамара любила садиться рядом с молодыми людьми. И иногда отказывалась находиться рядом с теми, кто, как ей казалось, ее старит. Она обожала энергию и красоту молодости. Нам с друзьями доставляло удовольствие проводить время в ее компании. Она вела себя, как подобает женщине ее возраста, но была очень любознательной и разносторонней».
Виктор быстро становится твоим лучшим другом, несмотря на разделяющие вас сорок лет. Он тебя смешит, развлекает. С ним ты чувствуешь себя вечно молодой. Он уважает тебя как художника, ты его – как скульптора. Вы говорите обо всем на свете. О прошлом, о твоем будущем. Ведь ты еще хочешь верить, что у тебя есть будущее, хотя тебе уже за восемьдесят!
Это твой наперсник, твой брат. Он будет знать о тебе все. Ты признаешься ему в прошлых ошибках, в том, что слишком много времени тратила на вечеринки в ущерб своей репутации художника. Ты считаешь, что люди творческих профессий должны разделять работу и развлечения. Кокто тебя об этом предупреждал. Нужно было его слушать. И сейчас ты ужасно об этом жалеешь. Но уже слишком поздно.
Ты делишься с Виктором тем, в какое бешенство привела тебя книга, написанная в 1977 году Франко Марией Риччи. В 1973 году, после выставки в Париже, с тобой связался издатель из Милана. Он был потрясен твоими картинами и хотел выпустить роскошный альбом. Тебе польстило внимание этого милого итальянца, акцент которого напоминал тебе о приятных моментах молодости, и ты согласилась.
Потом ты с ужасом обнаружила, что в этом альбоме приведена твоя переписка с Габриеле д’Аннунцио. Полностью напечатаны ваши письма за 1925 и 1926 годы. А также кое-что из личного дневника его отвратительной экономки Аэлизы с касающимися тебя разнообразными скабрезными деталями.
Несмотря на то что сама книга великолепно напечатана и репродукции картин самого высокого качества, ты ошеломлена тем, что твоя частная жизнь выставлена напоказ.
Вы так не договаривались. Франко Мария Риччи тебя предал.
Ты обращаешься к лучшим адвокатам и сопровождаешь официальное письмо следующими словами: «Я считаю, что текст данной книги оскорбляет мою репутацию художника и мое человеческое достоинство».
Тем не менее книга привлекает внимание, и интерес к тебе возрастает. О тебе снова начинают говорить, твоими картинами восхищаться. В газетах и журналах, вопреки ожиданиям, появляются хвалебные статьи. Ты не была к этому готова. Ты вновь начинаешь раздавать интервью. Выступаешь на телевидении и даже категорично заявляешь: «Я рисую людей не потому, что они знамениты. Я создавала портреты и королей, и проституток. Я пишу только тех, кто меня вдохновляет и волнует».
Еще ты не выносишь, когда тебя называют «забытой» или «неизвестной» художницей. Это приводит тебя в бешенство. Ты говоришь одному журналисту, что никогда не была «неизвестной». Ты работала всегда, каждый день. Только эти прохвосты не знают, что и где искать!
Виктор же знает, что ты пишешь каждый день, несмотря на то что у тебя испортилось зрение и стали дрожать руки. Он часто проводит вечера в «Трес Бамбус» и видит, как ты трудишься далеко за полночь. Он замечает в выходящем в сад окне, что ты стоишь в спальне за мольбертом. И пишешь – медленно, но верно.
Как-то утром ты обращаешься к нему с неожиданной просьбой. Ты бы хотела, чтобы он развеял твой пепел над вулканом, которым ты так часто любуешься, над Попокатепетлем.
Вероятно, ты догадываешься, что конец близок. Здоровье подводит, и уже не первый год. Ты несколько раз оказывалась в больнице. Сигареты потихоньку тебя убивают. Но ты не в состоянии бросить курить.
Отношения с дочерью, которая ухаживает за угасающим мужем, по-прежнему сложные. Но когда умирает Фокси, Кизетта перебирается к тебе. Теперь, чтобы дышать, ты пользуешься кислородным баллоном. Что не мешает тебе носить шляпы, драгоценности – и продолжать курить.
После смерти ты не забыта, Тамара. Напротив.
Возникает эффект снежного кома.
В восьмидесятых годах канадец Ричард Роуз пишет пьесу «Тамара». Постановка пользуется успехом. Роль великолепно исполняет Анжелика Хьюстон.
Цены на твои картины подскочили в девяностых, когда твои работы стали коллекционировать Мадонна, Джек Николсон и Барбара Стрейзанд.
Если сегодня набрать твое имя в «Гугле» или «Инстаграме», то можно найти сотни изображений. Самое известное – автопортрет в «бугатти».
Нет, Тамара, тебя никто не забыл.
Ты продолжаешь восхищать, хотя с момента твоей смерти прошло уже почти сорок лет. Ты остаешься вне рамок, стоишь особняком, ты загадочна и непостижима.
Одна из твоих внучек, Виктория, предпочитает не говорить со мной, а рассказывать о тебе в письмах. Например, о том, как она бежала встречать тебя в Хьюстоне, когда ты приезжала на такси из аэропорта. Тогда ты прибывала из Парижа, и от тебя пахло духами «Vent vert». Теми же, которыми пользовалась Дафна Дюморье. Эта деталь заставляет меня улыбнуться.
Колетт об этих духах говорила, что у них «ужасный запах растений, которые сжали в кулаке. Они точно понравятся современным женщинам-чертовкам».
Виктория говорит, что в твоем присутствии смеялись редко. Она не помнит, чтобы все так уж веселились. Ты говорила на французском, английском, польском, итальянском и испанском языках. Выражалась властно и пылко. После каждой фразы можно было ставить восклицательный знак.
Ты водила ее в Лувр, показывала картины, перед которыми мечтала, будучи ребенком. Рассказывала о том, что именно нужно знать о полотнах, какие детали важны.
Когда Виктория малышкой гуляла с тобой по Нью-Йорку, тебя останавливали и просили автограф. Не потому, что узнавали, но потому, что ты источала ауру известности.
Вилла «Трес Бамбус». Тамара разговаривает по телефону в патио; спальня Тамары с двумя кроватями
Кристина и Мариза со своей прекрасной прабабушкой
Тебе не нравилось стареть, признает Виктория. Несмотря на возраст, ты всегда ощущала себя молодой.
В последний год жизни, в 1980-м, ты была удивительной кокеткой. Виктория вспоминает о твоих широкополых шляпах, накрашенных глазах и огромном топазе, подаренном когда-то Габриеле д’Аннунцио. Сейчас это кольцо принадлежит ей.
Я долго разговаривала по телефону с дочерями Виктории, Маризой и Кристиной. Твоими правнучками. Сейчас им обеим за сорок. Одна живет в Аргентине, другая – в США. Старшая, Мариза, помнит тебя лучше. В 1980 году, когда ты умерла, ей было семь лет. Она говорит, что ты всегда заполняла собой все пространство, и это больше чем характер.