Маруко тут же включился в общую суету. То поможет поднять дерево, то поднесет связку прутьев. Лонторцы трудились изо всех сил, пот лил с них градом; но они не чувствовали усталости. Голландские моряки, которым не сиделось в своих палатках, подходили к работающим. Что-то говорили на своем непонятном: языке. И хотя никто из лонторцев не знал голландского языка, а заморские гости не понимали местного наречия, завязывались знакомства, слышались шутки, смех.
И только двое чужеземцев, Якоб ван Хеемскерк и ван Спойлт, не проявляли интереса к происходящему. Они удалились в стоявшую поодаль палатку и ни разу не вышли оттуда: видно, были чем-то очень заняты. Лонторцы уже поняли, что эти двое — важные господа, не чета прочим голландцам.
Никто не смел нарушить их уединение. Один только Маруко, ничуть не смущаясь, подошел к самому входу в таинственную палатку, откинул полог. И не успели Хеемскерк с ван Спойлтом сообразить, в чем дело, как он уже оказался внутри, отвесил им низкий поклон и уселся на землю, скрестив ноги.
Голландский капитан и его сподручный недоуменно переглянулись.
— Что тебе здесь нужно? — спросил ван Спойлт на своем языке.
Маруко еще раз почтительно склонил голову, приподнялся, выразительным жестом указал на свои старые, потрепанные штаны и снова сел, выжидательно уставившись на голландцев.
— Просит новые штаны, — догадался ван Хеемскерк.
— Нет у нас, нет, — сказал ван Спойлт и для ясности энергично замотал головой. — Уходи отсюда!
Маруко понял, что ему придется уходить несолоно хлебавши. Пятясь к выходу, он бормотал, глядя на хмурую физиономию ван Спойлта: «У-у, камень бесчувственный!..»
— Боюсь, что ты забыл наставления принца Морица, — заметил Якоб ван Хеемскерк, как только они опять остались одни. — Нельзя было так грубо выгонять этого старика.
Ван Спойлт рассмеялся.
— Вы же знаете, капитан, — ответил он, — разговоры о дружбе с туземцами яйца выеденнного не стоят. Дружба, о которой говорил принц Мориц, всего лишь ловкий ход, чтобы привлечь туземцев на нашу сторону. Но это отнюдь не означает, что я должен целоваться с каждым туземцем.
— Хорошо, ван Спойлт, все это так. Но ты должен помнить, тебе здесь придется жить, и не один год.
— Может быть, даже до самой смерти, капитан. Если на то будет воля его высочества, я готов и умереть на Докторе.
— Прекрасно, мой друг! Но, если завтра ты погибнешь, кто будет соблюдать на этом острове интересы нашей страны? Стоило ехать за этим за тридевять земель. Нет, уж впредь постарайся вести себя не так, как ты только что обошелся со своим первым просителем. Иначе не пройдет и года, как жизни твоей будет угрожать опасность. Надеяться на то, что местные жители окажутся образцом учтивости и благородства, не приходится. Скорее наоборот. И, вероятно, убийство здесь не такой большой грех. Ты же сам говоришь — дружба с туземцами нам необходима. Значит, надо расположить их к себе. Каким образом? Относиться к ним мягко, спокойно, без резких нажимов, и мало-помалу подчинить их своему влиянию.
— Правильно, капитан, правильно. Но все-таки надо давать отпор, когда тебе на шею начинают садиться. Какая наглость ворваться без спросу в чужой дом!
— Вряд ли здесь это считается наглостью. Вероятно, таков у них обычай — входить в чужой дом без церемоний.
— Таков обычай! По-вашему, я должен соблюдать их дурацкие обычаи?
— Во всяком случае, знать их, ван Спойлт. В подобных обстоятельствах это необходимо. Подумай, возможно ли приручить дикую лошадь, не зная, что она питается травой!
Ван Спойлт усмехнулся.
— Ваши мудрые рассуждения, капитан, — сказал он, смиренно опустив голову, — заставляют меня признать, что я вел себя подобно той самой лошади, про которую вы говорите.
— Я считал своим долгом дать тебе перед расставанием этот совет, — спокойно ответил Якоб ван Хеемскерк.
— А что еще вы мне посоветуете? — спросил ван Спойлт, по-прежнему чуть насмешливо улыбаясь.
— Вот что. Будет очень неплохо, если ты научишься понимать их язык.
— Это еще зачем?
— Мудрые люди говорят: ни в чем так не сказывается характер народа, как в его языке, А управлять народом, не зная его характера, нельзя.
— Нельзя-то нельзя. Но легкое ли дело — выучить язык. Нет, этот путь к достижению наших целей мне представляется и слишком длинным, и ненадежным.
— Зато он безопасный. Встав на этот путь, ты счастливо и благополучно проживешь здесь долгие годы и сумеешь отправить в Голландию, как верный слуга принца Морица, немало кораблей с драгоценными дарами этой щедрой земли.
— Хорошо, капитан, — согласился ван Спойлт, — я подумаю и над этим вашим советом. А теперь вот еще что. Мне ведь предстоит прожить здесь немалый срок. И я вас очень прошу, пусть с первым же кораблем, который вы пошлете сюда за мускатными орехами, приедет моя племянница.
— Что ж, племянница так племянница. А теперь подумай, не надо ли тебе чего прислать, белья, рубашек?
— Пришлите лучше саван, — невесело пошутил ван Спойлт.
Капитан улыбнулся. Его улыбка означала, что он не принимает эти слова ван Спойлта всерьез. К тому же он был уверен, что ван Спойлт внял его советам. Впрочем, другого он и не ожидал. Ван Спойлт, хотя и был молод — ему не было еще и тридцати лет, — обладал трезвым, гибким умом, умел оценить обстановку и применяться к ней — словом, как говорят, был рожден для политики. Внешность его соответствовала характеру, он был худой, высокий. Маленькие, прищуренные глаза смотрели уверенно; широкий лоб, тяжелая нижняя челюсть, твердая, решительная походка… Капитан Хеемскерк знал, что такие, как ван Спойлт, умеют прислушиваться к тому, что говорят люди, много повидавшие на своем веку.
И действительно, ван Спойлт, не теряя времени, принялся за туземный язык. Пока жители Лонтора строили ему дом, а другие голландцы обживались на побережье, завязывая знакомства и развлекаясь, он с помощью переводчика стал учить слова чужого языка, не раз посылая про себя к черту и капитана, и лонторцев, и самого принца Морица. Но зато ко времени отплытия голландского корабля он мог уже кое-как объясняться с местными жителями. И поэтому решил даже пойти в гости к старосте кампунга, чтобы поближе с ним познакомиться.
Договор вступает в силу
Имбата очень обрадовался приходу нежданного гостя. Он усадил ван Спойлта на циновку, засуетился, велел жене скорей подавать еду, которую она как раз в это время готовила.
— Милости просим, господин. Чем богаты, тем и рады, — говорил он, угощая ван Спойлта. — Если бы мы знали, что вы придете, мы бы уж приготовили для вас что-нибудь повкуснее.
Ван Спойлт с плохо скрываемой брезгливостью разглядывал поставленную перед ним еду: казалось, он боялся к ней притронуться. Однако, поразмыслив, он решил, что отказываться неудобно. Имбата как-никак староста, с ним необходимо наладить дружеские отношения. Придется, видно, отведать местной пищи…
— Я пришел, Имбата, — начал он разговор, немилосердно коверкая слова, — чтобы обсудить с тобой одно важное дело. Но сперва я хочу поблагодарить тебя и всех твоих людей за дом, который вы нам соорудили.
— Ну, об этом не стоит говорить, — великодушно махнул рукой хозяин. — Это дело не хитрое. Я вот боюсь, может, что в доме не так, и господин недоволен нашей работой.
— Доволен, Имбата, доволен. Правда, мы тут думали, хорошо бы построить такой дом, какие строят в нашей стране. И, кроме этого, нужны еще помещения, где будут храниться мускатные орехи и многое другое. Вот об этом я и хотел с тобой поговорить.
— Построить-то можно, да только не из чего, — подумав, сказал Имбата.
— Как это не из чего? Я смотрел: у вас тут есть все необходимое. А у меня есть мастера. Но для склада и нового дома нужен участок, не очень большой, примерно в сотню квадратных тумбаков[11] и хорошо бы на берегу, рядом с нашим домом. Я и хотел узнать, Имбата, могли бы вы выделить нам такой участок?
— Конечно. Это очень просто. Вы можете арендовать у нас какую хотите землю.
— А как насчет рабочих?
— Это легче всего, господин. Мужчин на наших островах много. Сколько вам нужно человек, сто, двести?
— Ого! Сколько у вас народу?
— Тысячи две наберется. На одном только Лонторе человек пятьсот живет. Остальные на других островах. Но и они все под моим началом.
Ван Спойлт довольно кивнул.
— Да, вот еще что, — сказал он, помолчав. — Слышал я, кроме нас, здесь есть еще один европеец. Как к нему относятся в кампунге?
— Господин говорит об англичанине, который живет здесь со своим приемным сыном?
— С каким еще приемным сыном?
— Этот мальчик родился здесь, на Лонторе. Мать его лонторка, а отец — испанец, оба они уже давно умерли. Вот англичанин и взял его к себе. А дело было так. Мальчишка ни с кем здесь не дружил, никого не хотел слушать. Однажды англичанин приплыл на Лонтор, увидел мальчишку и сказал, что согласен взять его к себе, обещал заботиться о нем, как о собственном сыне, если только ему отдадут наследство, которое оставил отец этому мальчику.
— Большое, видно, было наследство! Но ты не ответил мне, какие у вас с ним дела?
— Да почти никаких дел нет, господин. Он все время ездит, не живет на одном месте. И, по правде сказать, никто у нас его не любит.
— Отчего же его не любят?
— Он сам виноват. Мы заключили с ним договор: жить всегда в дружбе и соблюдать интересы друг друга, а он то и дело нарушает договор.
— Соблюдать интересы друг друга? Что же это значит? — полюбопытствовал ван Спойлт.
— Это значит, чтобы всем было выгодно: он нам дает всякие вещи, мы ему за это мускатные орехи — и никакого обмана.
Ван Спойлт задумался.
— Все это правильно, Имбата, — наконец сказал он. — Но этого еще мало, чтобы люди были счастливы и жизнь их была прекрасна.
— А что же нужно еще, господин?
— Знаешь ли ты, Имбата, что такое культура, цивилизация? Конечно, не знаешь. Так вот мы, голландцы, приехали сюда не только за мускатными орехами, мы готовы научит