Имбата не ответил.
— Ну а скажи мне, например, что думает Кависта? — продолжал свое ван Спойлт. — Как он отнесся к нашим условиям?
Староста молчал.
Тогда ван Спойлт, опершись локтями о стол, приблизил свое лицо к лицу Имбаты и тихо спросил:
— Он, конечно, не хочет их принять, а?
— Наверное, не хочет, — еле слышно прошептал Имбата.
— Ну и отлично. — Ван Спойлт встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен. — Я благодарен тебе за то, что ты мне сказал правду. В тебе я уверен, ты не станешь долго раздумывать насчет контракта.
Имбата попрощался с хозяином дома и вышел.
Не прошло и десяти минут, как ван Спойлт опять услышал стук в дверь.
— Войдите! — громко сказал он.
На пороге появился Тамбера.
— A-а, ты! Что-нибудь случилось?
Смущенно кашлянув, юноша тихо проговорил:
— Я хочу работать у вас, в вашей крепости. Вы позволите мне?
— Конечно, Тамбера, — обрадовался ван Спойлт. — Всякое желание трудиться — похвально. Но какая же работа тебя привлекает?
— Мне хотелось бы стать солдатом. Охранять крепость.
— Солдатская служба — дело нелегкое, Тамбера. Солдат должен подчиняться строгим порядкам.
— Я буду стараться, господин.
— И все-таки тебе будет трудно. К тому же и лет-то тебе еще мало. Но… ладно, так и быть. Я беру тебя, только сначала придется подучиться.
— А когда можно начинать?
— Да хоть сегодня.
— И я буду жить в крепости?
— Разумеется.
— Спасибо вам, господин. Я только сбегаю сейчас домой, скажу родителям.
Не помня себя от радости, Тамбера опрометью выскочил за дверь и тут же наткнулся на Клару.
— Ну как? Взяли тебя?
— Взяли.
— Правда?
— Не веришь — спроси своего дядю.
— Ой-й!..
— Мне домой надо быстрее.
И с этими словами он помчался к воротам крепости, даже не оглянувшись ни разу. Но он чувствовал на Себе взгляд Клары и знал, что она довольна.
Тамбера мигом очутился дома. Не обращая внимания на отца, он сразу же бросился к матери.
— Я теперь буду жить в крепости, ма. Мне ван Спойлт дал работу, — залпом выпалил он.
Вубани только рот раскрыла от изумления, зато Имбату это известие взорвало.
— Что-о? Работать в крепости? Ах ты негодный мальчишка! Отец голову ломает, что делать с голландцами, как с ними быть, а он работать у них собрался!
Ну вот, опять отец назвал его мальчишкой… Тамбера проглотил обиду и спокойно ответил:
— Я буду зарабатывать деньги, отец.
— Ха! Деньги! Можно подумать, дома тебя не кормят.
Тамбера промолчал. Бесполезно спорить с отцом, с ним не договоришься. Ладно, в таком случае Тамбера и спрашивать его не будет. Отец все еще расстроен и ни о чем пока здраво судить не может. На его слова не надо обращать внимания. Пусть сердится, сколько хочет. Успокоится отец, одумается и, конечно, одобрит его поступок. В этом нет сомнения.
Тамбера жестом позвал в сторонку мать, чтобы поговорить с ней наедине.
— Ты позволишь мне жить в крепости, ма?
Она долго не отвечала, потом промолвила печально:
— Значит, ты покидаешь меня, сынок? Покидаешь родную мать ради чужой девушки. Ох, вот уж не думала я, не гадала, что так дело обернется.
И хотя Вубани решила больше не запрещать сыну видеться с Кларой, считая, что сама судьба послала ему это испытание, она по-прежнему считала эту девушку своим врагом, врагом заклятым, ненавистным и… непобедимым. Вубани была уверена, что Клара — злое чудовище, появившееся у них на острове, чтобы погубить ее единственного сына. И сейчас, отвечая Тамбере, мать чувствовала уныние и скорбь, как бывает с человеком, вынужденным признать свое поражение.
Сын уловил эту нотку отчаяния и покорности судьбе в словах матери.
— Я надеюсь, ма, — мягко сказал он, — ты уже перестала думать плохо о Кларе. И судишь теперь о ней справедливо, как и другие наши жители.
— А по-твоему, я была несправедлива к ней, сынок? Если б ты знал, сколько разговоров о тебе в кампунге. Как осуждают тебя люди за дружбу с этой голландской девчонкой! Чего только я не делаю, чтобы замять эти разговоры! Нет, сынок, и я, и все наши лонторцы судим о ней справедливо, и все мы считаем — не пара она тебе.
— Просто все завидуют мне, ма. Ведь Клара больше ни с кем не дружит.
— Завидуют, говоришь? Чему же могут завидовать старые люди, матушка Ивари, например?
— Нашла о ком говорить. У матушки Ивари, наверно, уже и губы от болтовни стерлись.
Разговор умолк. Прошло несколько томительных минут. Наконец Вубани, словно очнувшись от забытья, сказала:
— Я так боялась огорчить тебя. Ты хотел видеть Клару каждый день — я не запрещала тебе. Ведь у меня одна забота — чтобы ты был счастлив. Я даже успокоилась, считала, что ничего страшного нет, если вы будете видеться. Разве я могла подумать, что ты решишься уйти из родного дома, поселиться в крепости, далеко от материнских глаз.
— Далеко? Голландия от Лонтора куда дальше, и то голландцы добрались до нас.
— Не сравнивай чужеземцев с нами, сынок.
— Но я ведь не буду все время жить в крепости, ма. Я буду часто приходить домой. Я обещаю тебе, ма. Неужели ты не отпустишь меня?
Вубани ответила не сразу. На глаза у нее навернулись слезы, она постаралась незаметно смахнуть их.
— С того дня, как ты появился на свет, сынок, мы с тобой не расставались. И я мечтала, что мы всегда, всегда будем вместе. Если ты уйдешь из дому, мне будет так тяжело. Все станут спрашивать о тебе, а что я им скажу?..
Слезы матери, ее дрожащий голос, поникший вид терзали душу Тамберы. И он больше ничего ей не сказал.
На этом и кончился их разговор. Тамбера молча прошел в свою комнату. Мать осталась одна. Через какое-то время, стряхнув с себя наконец тягостное оцепенение, Вубани поднялась, посмотрела печально на дверь, за которой скрылся ее сын, прислушалась. Было тихо. Она вышла из дому и отправилась в соседний двор.
Ламбару сидел на террасе и усердно чинил сети.
— Жена твоя дома? — спросила Вубани.
— Дома. Входи, пожалуйста.
Ивари она застала за шитьем.
— Какая красивая материя, — сказала Вубани, усаживаясь рядом с хозяйкой. — Что это ты шьешь? Можно посмотреть?
— Ты и не поверишь, что я шью, — горько усмехнувшись, ответила Ивари. — Не зря люди говорят, что я из ума выживаю. Но разве есть на свете что-нибудь сильнее материнской любви?
— Что же ты все-таки делаешь?
— Платье, о котором столько плакала Ривоти. Она вернется домой, я знаю. Я так жду ее, вот и готовлю ей подарок. Да, Вубани, иной раз слишком поздно мы начинаем понимать, что были не правы.
— Детей воспитывать нелегко, — вздохнула Вубани. — Они одного хотят, мы — другого. Как тут быть? Вся душа изболится…
— У тебя хоть сын, не дочка.
— Какая разница?
— Будь у меня сын, Вубани, и уйди он сейчас из дому, я не стала бы так переживать.
— Ах, Ивари, мое горе больше твоего. Эта девчонка, племянница ван Спойлта, совсем ему голову закружила. А сегодня он мне такое сказал, что я до сих пор опомниться не могу.
— Что еще случилось?
— Говорит, буду теперь в крепости жить. Работать к голландцам нанялся.
— Вот горе-то!
— Час от часу не легче!
— Говорила я тебе, жени его поскорее.
— Не хочет он.
— Значит, будет в крепости жить?
— Ума не приложу, что мне с ним делать. Разрешить — язык не поворачивается, запретить — боюсь, убежит из дому, как твоя Ривоти.
— Я бы на твоем месте, Вубани, не стала ему запрещать, чтобы потом не раскаиваться.
— Стало быть, ты думаешь, я должна согласиться? — задумчиво промолвила она.
— Не знаю, что другие скажут, но я бы отпустила его. Вот как дукун на это посмотрит.
— Я больше не верю ему.
Ивари взглянула на соседку с удивлением.
— Ни разу он мне не помог, — сказала Вубани. — Уж как я его просила, сколько всякого добра перетаскала! Только бы наставил Тамберу на путь истинный. А что толку!
— Да, ты права. Нельзя дукуну верить, — подумав, согласилась Ивари. — Когда Ривоти пропала, дукун сказал, что через неделю она будет дома. Неделя прошла, я опять к нему. «Подожди, говорит, вызову сейчас кого-нибудь из твоих предков. Он нам скажет, что с твоей Ривоти». И вот чей-то голос вдруг забормотал: «Не печалься, дочь моя, наберись терпения. На роду написано Ривоти убежать из дому, но скоро она вернется к тебе». Ну, а по-моему, ничего такого Ривоти не было на роду написано. Если бы я сшила ей тогда это несчастное платье, горя бы не случилось. Дочка моя и сейчас была бы дома. Сами мы во многом виноваты. Надо делать так, как сердце подсказывает. Своему сердцу надо доверять, а не чужим людям, не дукуну. И брат твой нас тому же учил!
— Свамин?
— Да, он ведь наш учитель. Ты хоть раз виделась с ним, с тех пор как он от вас ушел?
— Нет, все никак не выберусь. Да ведь у них все еще вражда с моим мужем.
— Скажи пожалуйста! — сокрушенно покачала головой Ивари.
— А из-за чего все это? Почему Свамин с Имбатой поссорились? Почему твоя дочка из дому ушла? Почему мой сын с пути сбился? Все из-за европейцев. Зачем только они появились на пашем острове! — с ненавистью проговорила Вубани.
— Истинную ты правду говоришь, Вубани. И нечего на судьбу ссылаться, как дукун делает. Этим не поможешь.
Вубани, казалось, не слыхала последних слов хозяйки. Она сидела молча, вперив в пространство неподвижный взгляд.
— Поешь тапиоки, Вубани, — встрепенулась Ивари.
— Не хочу я ничего. Домой пора.
Вубани встала и направилась к выходу.
— Насчет сына-то хорошенько подумай, как поступить, — сказала Ивари на прощанье.
— Да уж придется…
Вернувшись домой, Вубани сразу же пошла к сыну, но дверь, его комнаты оказалась запертой.
— Иди сюда, сынок, — позвала она.
— Чего ты хочешь? — послышался недовольный голос Тамберы.
— Иди сюда, что ты сидишь взаперти?
Молчание.
— Когда ты собираешься в крепость? — спросила мать. Опять из-за двери ни звука.