Имбата от неожиданности попятился.
— Что случилось? — с беспокойством спросила Вубани.
— А вот полюбуйтесь! — И англичанин указал на Визано, который стоял рядом в изорванной и перепачканной грязью одежде. — Это ваш сын так его отделал. Какая подлость! Бедный мальчик шел себе, никого не трогая, а он напал на него сзади, как последний трус!
Тамбера даже задохнулся от возмущения: надо же придумать такое!
— Ты почему обидел Визано? — набросился Имбата на сына.
Тамбера открыл было рот, но Веллингтон не дал ему и слова сказать.
— Почему? Все из зависти. Мой сын вон как нарядно одет. Тамбера и ненавидит его. Я требую, Имбата, чтоб ты примерно наказал своего сына. И вот еще что. Видишь сам, мы потерпели ущерб. И твой долг возместить его.
— Но, господин… — вздохнул Имбата.
— Многого мне не надо, будет довольно и того кайна[6], который ты недавно получил от меня.
— Ах, Тамбера, Тамбера, неужели ты мог такое натворить! — сокрушенно покачал головой Имбата.
— Все это неправда, отец, — тихо сказал Тамбера. — Я первый не нападал на него.
— Он еще станет отпираться, — завопил вдруг Визано. — Врет, врет он все! Я шел, а они с Кавистой как бросятся на меня. Я знаю его, один бы он испугался.
— Ну ладно, хватит. Дело, по-моему, ясное, — оборвал пасынка Веллингтон. — Подавай-ка, Имбата, сюда мой кайн, да побыстрее!
— Но, господин, я ведь отдал вам за него много мускатных орехов.
— При чем тут орехи? Этим каином ты возмещаешь мои убытки, вот и все.
Вубани тяжело вздохнула.
— Я вижу, Имбата, — продолжал Веллингтон, — ты не из тех, кто помнит добро.
— Как вы можете так говорить, господин.
— Не спорь. Если бы ты помнил добро, не стал бы сейчас увиливать. Ущерб-то я терплю по милости твоего сына. Нет, ты просто хочешь, чтобы я бросил все и уехал отсюда. Надъела, видно, тебе моя доброта.
Не говоря больше ни слова, Имбата ушел в соседнюю комнату, вынес кайн, полученный им в обмен на мускатные орехи, и отдал его Веллингтону, после чего англичанин молча удалился.
— Негодяй! — накинулся Имбата на сына, когда непрошеные гости наконец ушли. — Мало того что никакой от тебя помощи в доме, так ты, видно, решил пустить меня по миру. Ну подожди, я тебе покажу!
Голос его срывался от ярости. Точно тигр, готовый растерзать свою жертву, бросился он к Тамбере, схватил его за руку, но в тот же миг между ними оказалась Вубани. Это не остановило Имбату, и на ни в чем не повинного мальчика посыпались подзатыльники. От боли и обиды Тамбера заплакал. Как ему было сейчас тяжело! Отец и раньше бывал с ним строг и несправедлив, но мальчик терпеливо сносил все: и отцовский гнев, и побои, потому что рядом была Вадела. Теперь она далеко, и некому его утешить в трудную минуту…
Когда отец ушел из дому, Тамбера, у которого еще не просохли на глазах слезы, сказал матери:
— Я ведь правда к нему не лез, ма. Он первый меня ударил.
— Отец и сам знает, что ты не виноват, сынок, — ответила Вубани.
— За что же тогда он так рассердился на меня?
— Не связывайся ты никогда с Визано, сколько раз я тебе говорила. Держись от него подальше!
— А я и не связывался. Знаешь, ма, как все было? Идем мы с Ваделой домой, а он стоит посреди дороги и не пускает нас.
— Ладно, сынок, что теперь поделаешь. Визано скверный мальчишка, вот что значит нечистая кровь. Попомни мое слово, не сносить ему головы.
— Но я не хочу, чтобы отец меня бил. Уйду я из дому, уйду далеко-далеко и никогда не вернусь. Пусть он тогда меня ищет.
Хлопотавшая по хозяйству мать успокаивала Тамберу сперва больше по привычке, но последние слова насторожили ее, и она внимательно посмотрела на сына.
— Не говори так, сынок, — сказала она. — Ты думаешь, тебе будет лучше вдали от родного дома?
— Но я ничего не боюсь, ма. А чем больше я повидаю на свете, тем буду умнее.
— Сколько раз я говорила тебе, Тамбера: все, что нам нравится, что манит к себе, может погубить человека. Ты должен быть очень осторожен. Часто в том, что с виду прекрасно, таится зло.
— Какое зло? — рассеянно спросил Тамбера.
— А вот, например, встретишь что-нибудь такое, что понравится тебе больше всего на свете, и захочешь, чтобы оно стало твоим. Тут и посыплются на тебя всякие несчастья: чахнуть начнешь, лихорадка станет трясти, кровью закашляешь. А то — неровен час — и вовсе сгинешь.
— А если я уйду далеко-далеко, туда, где море сливается с небом? Неужели и море — ведь оно такое красивое — таит в себе зло? Но нет, этого не может быть. Море доброе. Всякий раз, как я вижу его синюю гладь, я чувствую, что оно радуется мне, зовет меня. Ах, как я счастлив тогда! Мне даже хочется петь!
Тамбера говорил, а его взгляд был устремлен в далекую невидимую точку на горизонте. Он не замечал, что мать наблюдает за ним.
— Будь осторожен, сынок, — услышал он голос матери. — Дурное обычно прикрыто красивой оболочкой. Ты знаешь, какие прекрасные вещи европейцы привозят к нам, а сколько ссор, сколько драк бывает из-за них даже между мужем и женой. Самые лучшие друзья становятся врагами. Верно ведь?
— Да, — протянул Тамбера задумчиво, — в тех вещах, которые привозят европейцы, и правда будто сидит дьявол. Он и в отца.» видно, тоже вселился. Вот мне и достается от него ни за что ни про что. Хоть бы этот англичанин со своим проклятым Самбаром убрался поскорее с нашего острова. Чтобы и духу их здесь не было. Мы и без европейцев обойдемся.
Услыхав слова сына, Вубани молча улыбнулась и опять захлопотала по хозяйству.
Европейцы
Поговорив с матерью, Тамбера погрузился в раздумье. Как нагло вел себя Веллингтон в их доме! А отец хоть бы что. Теперь он понимает, почему дядя Свамин ушел от них, хотя это и против обычая. Тамбера вдруг вспомнил Ваделу, свою сестру, которая делила с ним радость и горе. Где она сейчас? Когда они теперь увидятся? Как ему было тяжело. Только что Вадела была рядом, только что они вместе любовались восходом солнца…
Долго думал Тамбера над тем, что произошло в это утро. За какие-то короткие часы жизнь его круто переменилась. Он стал совсем одинок — с кем ему теперь ходить на рассвете к морю, с кем делиться мечтами, кому он может поведать горе. Его верный, единственный друг — Вадела — теперь далеко. Если бы в ту минуту, когда она покидала их дом, Тамбера осознал, что он теряет, — он ушел бы отсюда вслед за Ваделой. Или спросил хотя бы, где их искать. А он стоял тогда как пораженный громом. Слова не мог вымолвить. Расстраивайся теперь, плачь — никто не скажет тебе, где они.
А Свамин и Вадела были уже далеко. Если бы и знал Тамбера, куда они пошли, он не догнал бы их. Наверно, и следы их шагов давным-давно стерлись.
Они шли той самой дорогой, по которой совсем недавно Тамбера с Ваделой возвращались из долины Кубала. Не встретив ни души, отец и дочь миновали то место, где произошла стычка Тамберы с Визано, поднялись на холм и тут увидели потомка испанцев, который понуро брел по дороге. Вид у него был жалкий, и Свамин окликнул его:
— Визано, что с тобой, почему ты такой грязный?
Тот остановился, но ничего не ответил.
— Он подрался, — объяснила Вадела.
— С кем?
— С Тамберой.
— Из-за чего? — поинтересовался Свамин. Драться нехорошо, ты ведь знаешь.
Визано, промолчав и на этот раз, двинулся было дальше, но Свамин удержал его за плечо.
— Подожди, сынок. Послушай, что я тебе скажу. Вы с Тамберой должны жить дружно. Ведь вы родственники: Вадела твоя сестра по матери, а он ей двоюродный брат.
— Очень нужны мне ваши поучения! — буркнул Визано и чуть не бегом бросился от них прочь.
— Да, трудно будет найти путь к его сердцу! — покачал головой Свамин. — Что ж, Вадела, пойдем и мы дальше.
Тропинка взбегала на холм. Они прошли еще минут пятнадцать — и новая встреча: направо от них Кависта с отцом усердно рыхлили мотыгами землю. Свамин повернул к ним. Увидав приближающихся путников, отец Кависты разогнул спину.
— Что ты будешь сажать, здесь, Маруко? — поинтересовался Свамин.
— Уби[7], учитель.
— А семена у тебя есть?
— Есть.
— Дай мне немного.
— Хотите обрабатывать землю, учитель?
— Времена наступили плохие, Маруко. Гибнут в сердцах человеческих семена святого ученья, сколько ни сей. Вот я и решил засевать землю — оно вернее. Посажу для начала уби. Так что дай мне немного семян, если у тебя есть.
Маруко дал Свамину немного уби и спросил:
— Куда вы идете, учитель? Уж не покидаете ли вы совсем наши места?
— Ты угадал, Маруко.
— Почему?
— Потому, Маруко, что я не хочу оставаться под одной крышей с людьми, которые вражду предпочитают миру.
— Где же вы будете жить?
— Еще не знаю. Но я твердо решил, что отныне буду пахать и сеять так же, как ты.
— Это занятие бедняков, учитель.
— Но оно благородное.
— Вы правы, дядя Свамин! — воскликнул стоявший тут же Кависта. — Здесь, на этом поле, я научился понимать, что дает человеку земля. Пот, которым она полита, это дань нашей любви к ней.
— Ты хорошо сказал, Кависта, очень хорошо, — похвалил молодого крестьянина Свамин.
— И когда я узнал, — продолжал Кависта, — что Веллингтон хочет отнять у нас землю, я велел отцу ни за что с этим не соглашаться на сходке.
— Ты молодец, Кависта. Пусть любовь к земле никогда не угаснет в твоем сердце.
Ободренный похвалой учителя, Кависта бросил мотыгу и подошел к нему.
— На вашем месте, дядюшка Свамин, я не отдал бы в чужие руки наследство своего пасынка. Разве Вадела, по нашим обычаям, не имеет права на часть его?
— Многие считают, что я поступил неправильно, — ответил Свамин. — Конечно, Вадела тоже имеет право на наследство. Но мы от него отступились. Пусть моя дочь живет своим трудом, как все.
— Но ведь вам и жить-то теперь негде.