— Нет, есть. Господин Веллингтон, — ответил Имбата. — Другого такого хозяина не сыщешь. Вот кто умеет наживать добро. Я против него ничего не стою.
— Какой он там хозяин, мошенник он и больше ничего. Теперь, кажется, на твой мускатник зарится. А богатством ему все равно с тобой не сравниться, — загорячился Амбало.
— Да что мы об этом паршивом англичанине говорим. Тут и еда в горло не полезет, — сказал гость, сидевший слева от хозяина дома.
— А что тут плохого, Гапипо? — поинтересовался Имбата.
— А то, что я никаких дел с этим самым Веллингтоном не имел и иметь не хочу. Подлый он человек. Попадешь к нему в руки, наплачешься.
Имбата беспокойно выпрямился.
— Должен признаться, друзья мои, — произнес он таким тоном, будто его поймали с поличным, — вначале я думал, что лучше жить с Веллигтоном в дружбе, что от этого нам всем будет большая выгода. И, наверное, многим показалось, будто мы с англичанином друзья и мне дела нет до тех, кого он обманул.
— Какое там показалось, — прервал его Гапино. — Я сам не раз слышал, как ты его защищал.
— Я защищал Веллингтона? Что это ты выдумываешь? — возмутился Имбата.
— Говорят, — спокойно продолжал Гапино, — что, если бы не ты, Веллингтона давно уже не было бы на Лонторе.
— Вы, конечно, воображаете, что выгнать человека проще простого. А вот и нет! Не то время. Теперь все люди считаются братьями. И чтобы изгнать отсюда англичанина, нужна причина. А причин-то у нас и нет. Потому я и не мог ничего сделать.
Гапино, которому не терпелось высказать все, что он думает, опять перебил старосту:
— Пусть так, но с сегодняшнего дня ты должен делать все, чтобы он убрался отсюда. И уж конечно, не пытайся задерживать его.
— Ну это само собой, Гапипо! Само собой! — поспешно согласился Имбата, чуть не поперхнувшись: рот его был набит едой. — Пусть убирается подобру-поздорову.
На какое-то время все умолкли, с аппетитом поглощая разнообразные закуски. Первым нарушил тишину Ламбару:
— Пора бы об этом англичанине забыть. Сейчас мы должны думать о голландцах. Это для нас теперь самое главное. Они не то что Веллингтон, их сюда послал сам голландский принц.
— О чем тут еще думать, Ламбару? — спросил Имбата.
— А вот о чем. Я, как ты знаешь, немало пожил на свете, немало повидал на своем веку и должен тебе сказать, что эти голландцы совсем не похожи на тех европейцев, которые бывали у нас раньше. Англичанин приехал сюда, чтобы грабить нас. Испанцы и португальцы пришли к нам с мечом, как враги. Голландцы — другое дело. Они поднесли тебе богатые дары. Предложили дружбу. Вот я и думаю, чтобы все это могло значить!
Едва дослушав последние слова Ламбару, Имбата торопливо стал объяснять:
— Ты же сам сказал, что голландцы непохожи ни на англичан, ни на испанцев. Они пришли к нам с миром. И мы их так же должны встретить. Ведь ты знаешь, что на добро надо отвечать добром. Вот я и предложил в знак того, что мы принимаем их дружбу, построить им дом. Разве для Веллингтона мы стали бы делать такое?
Разговор опять смолк. Долго все были заняты едой.
Наконец раздался голос Гапипо:
— Когда начнем работать?
— Сегодня, — коротко бросил Имбата.
— Что тянуть-то, сейчас и начнем, — послышалось с разных сторон. Все были согласны немедля приступить к работе.
— Только сперва, конечно, надо покончить с едой, — улыбнулся хозяин дома. — Давайте-ка, друзья, подналяжем.
— Ну, об этом нас просить нечего, — ответил Маруко, сидевший в стороне и до сих пор не сказавший ни слова. — Да, Имбата, я тут не вижу одного человека, который должен быть сегодня с нами.
— О ком это ты, Маруко? — спросил Имбата. — Если кто и не пришел ко мне — не моя вина. Ты же знаешь, я рад принять всякого, кто заглянет ко мне.
— Впрочем, он и не мог прийти. Его нет больше в кампунге, — продолжал Маруко.
— Кого нет?
— Шурина твоего, Свамина.
Имбата растерянно замолчал.
— И верно, — подхватил Амбало. — Где же Свамин?
— Он ушел из дому, — выдавил из себя староста.
— Ушел? Куда?
— Откуда мне знать. Ухожу, говорит, из дому, совсем, а куда — не сказал.
— Я его встретил сегодня утром, — проговорил Маруко, — он шел с дочкой по северной дороге.
— Что это он вдруг вздумал покинуть кампунг? — удивился Гапипо. — Если брат твоей жены уходит из твоего дома — это нарушение адата[10]. Почему ты, Имбата, не остановил его?
— Как же его остановишь, если ему вдруг захотелось пожить в другом месте.
— Вот уж чего никто не ожидал! — покачал головой Амбало.
— Конечно, старый обычай требует, чтобы мы жили вместе, в одном доме. Но Свамин уперся на своем. Хочу, говорит, пожить в других местах. Что я мог с ним поделать! Разве бы я сам когда-нибудь нарушил адат?
На минуту вновь воцарилось молчание.
— Ну что ж, так, значит, тому и быть, — промолвил после недолгого раздумья Ламбару.
— Свамин просил меня поговорить с тобой, — сообщил Маруко, обращаясь к старосте.
О чем? — спросил Имбата.
— Это я одному тебе могу сказать.
— Ну что там еще, говори. У меня от друзей секретов нет.
— То, что я должен тебе передать, касается только тебя и Свамина. Так что уж лучше я расскажу тебе об этом, когда все уйдут.
— Э-ге, слышите, друзья? — воскликнул Ламбару. — У Маруко завелись секреты! Ладно уж, пусть остаются одни. Да нам тут и делать больше нечего. Наелись досыта, поговорили в свое удовольствие, теперь можно и поработать.
Вслед за Ламбару все поднялись и стали расходиться. В доме остались только Имбата и Маруко.
— Ну, выкладывай свой секрет, — приготовился слушать Имбата.
— Вышел я сегодня из дому, гляжу — идет Свамин. Расстроенный такой. И дочку ведет за руку. «Ты, спрашиваю, куда» — «Ухожу, говорит, от вас насовсем. Собрались мы с дочкой в спешке…» Так было дело?
— Ну, так.
— «И забыл я, говорит, попросить у Имбаты одну вещь. Надо бы вернуться, да, пожалуй, не стоит». — «Вы что-нибудь забыли, учитель?» — спрашиваю я у него. «А вот видишь, — отвечает он, — какой на моей дочке старенький кайн?» Посмотрел я, и правда, уж такой плохой кэйн на ней! «Вы хотели попросить кайн, учитель?» — «Да, говорит, забыл впопыхах, а возвращаться не хочется». Ну я и предложил: «Давайте, учитель, я к Имбате зайду, кайн попрошу для вашей дочки». Он обрадовался. «Сходи, говорит, пожалуйста, добрый человек. Мы тебя здесь подождем».
— Где это здесь?
— Я их к себе в дом пригласил. Там они и ждут.
— Выходит, Свамин послал тебя…
— За кайном для Ваделы. Я думаю, ты не откажешь, ведь Вадела тебе родная, и ты должен о ней заботиться. А если ей нечего будет носить, тебя осуждать станут. Именно об этом я сразу подумал. Поэтому и пошел к тебе.
— Бедная Вадела! Мне ее очень жалко.
— Вот и помоги ей.
— Подожди минутку, пойду посмотрю, что бы ей такое дать.
С этими словами Имбата скрылся в соседней комнате и вскоре вернулся с куском материи в руках.
— Вот, Маруко, возьми. — Староста протянул сверток и добавил: — Но отцу ее передай, сам он пусть ничего от меня не ждет.
— Что ты, что ты, Имбата, Свамин для себя ничего и не просил. Он беспокоился только о дочке.
— Еще бы! Ему стыдно попрошайничать.
— Верно, верно, Имбата. Ну что ж, я, пожалуй, пойду, а то они, наверно, заждались меня.
Маруко вышел от старосты с высоко поднятой головой: как ловко сумел он надуть и Имбату! А еще говорят, будто он, Маруко, неудачник. Что-что, а удачу он умеет поймать за хвост. Веселый подходил Маруко к своему жилищу.
Хижина Маруко стояла на отшибе, прилепившись к подножию холма. Она была тесная, грязная и неприветливая. На дворе валялся всякий мусор, объедки. В комнатах по углам висела паутина; семейство Маруко, видно, не очень заботилось о чистоте. Домишко был маленький, семья у Маруко большая: девять душ, а мужчин только двое — он и его сын Кависта.
Едва Маруко вошел во двор, навстречу ему с радостным визгом кинулась маленькая девочка.
— Папа пришел! Папа что-то принес!
В одно мгновение все обитатели хижины высыпали наружу.
Увидев в руках у мужа два свертка, жена Маруко выхватила один и развернула.
— Смотрите-ка, материя! — воскликнула она обрадованно.
— Кто тебе дал? — спросила сестра Маруко.
— Это мне, это мне! — запрыгала его младшая дочка.
— Тихо, вы! Ишь разгалделись! — прикрикнул на них Кависта. — Что, понравилась материя? Работать надо, тогда всего будет вдоволь. А вы сидите целыми днями дома и изнываете от безделья.
Потом, обратившись к отцу, спросил:
— Где ты все это взял?
— У тех, кому добро девать некуда, — ответил Маруко.
— У Веллингтона?
— И у него тоже. Да и староста расщедрился.
— Как это ты сумел?
— Очень просто. Они у других берут, а я у них. Да что это вы все дома? Почему не идете дом гостям строить?
— Еще чего! — презрительно бросил Кависта. — Что мы, рабы этих голландцев? Я никого из домашних туда не пустил.
— Конечно, Кависта, мы не рабы голландцев, но…
— Рабы старосты, да? — резко оборвал его сын.
— Ах, сынок, — вздохнул Маруко, — мы ведь живем не одни. Другой раз так что-нибудь не хочется делать, а приходится. Соседи-то что скажут?
— Значит, ты пойдешь строить этот дом?
— Я уже стар, Кависта, мне трудно себя переделать. Будет нехорошо, если я не пойду вместе со всеми. К тому же я сейчас от Имбаты. Чем только он нас не угощал! Подумай сам, какими глазами я буду на него глядеть, если после такого угощения не пойду со всеми на работу.
— Ну и ступай к своему Имбате. Ловко он тебя заманил! Но знай, никого из дому я с тобой не пущу!
На том разговор и кончился. Приказав жене убрать пока материю подальше, Маруко отправился на берег.
На месте будущего дома народу собралось порядочно. Работа шла уже полным ходом. Одни волокли из лесу деревья, другие тащили длинные прутья, третьи плели стены. Каждый делал что мог.