— Зерно, зерно берегите, — шёпотом командовал Подберёзкин. — Стёпка, подводы отгоняй!
— Готово? — спросил Антипов у мужиков, укладывавших солому.
— Сей минут, — произнёс Кобылин. — Всё! Можно поджигать.
Подберёзкин чиркнул спичкой.
Тревожно было на душе у Фомы Рябого, оттого и не спалось ему. Он вышел из избы на воздух. Скрутил папироску-самокрутку, стал прохаживаться по аллее бывшей усадьбы. И вдруг его привлёк звук внезапно скрипнувшего тележьего колеса.
— Кто там? — крикнул он, вглядываясь в темень.
Снова всё затихло.
— Чёрт! Хоть бы одна звёздочка на небе была. Темно, как в бочке, — чертыхнулся Рябой и повернул назад, к флигелю.
В этот момент он и увидел огонёк от чиркнувшей спички.
— Кто там огнём балует? — снова крикнул Рябой. — Коньков, ты что ль?
И в этот момент, одновременно с нервным выкриком Подберёзкина: "Поджигай!" — вспыхнул огонь вокруг всего флигеля. Это с разных сторон подожгли солому.
— Именем революции, стоять! — завопил Рябой, хватаясь за кобуру.
Но в тот же момент в его сторону грянул выстрел. Рябой упал на землю, затем приподнял голову. Раздался ещё один выстрел. Во флигеле поднялся шум. Из дверей и окон стали выскакивать продотрядовцы, но тут же натыкались на мужицкие выстрелы. Проснулась вся Вернадовка, залаяли собаки, замычали коровы, заблеяли козы и овцы. Рябой вскочил на ноги, но тут же почувствовал острую боль в плече — шальная пуля всё-таки достала его. Рябой пощупал плечо и понял, что пуля прошла навылет. Он облегчённо вздохнул, оторвал кусочек от подола рубахи и прикрыл рану. Затем стоял несколько минут и смотрел на полыхавший флигель. Он понял, что это месть мужиков. Возвращаться и, значит, подвергать и себя смертельному риску не имело смысла. С другой стороны, он вернётся сюда с отрядом милиционеров или красноармейцев и тогда же отыграется по полной. Он ведь знает зачинщиков этого пожара. Он повернулся и побежал прочь отсюда.
— Кажись, всё? — глянул Антипов на Подберёзкина.
— Кажись, да, — кивнул тот. — Кто не успел выскочить, просто сгорел.
— Как там зерно, Стёпка? — оглянувшись назад, крикнул Антипов.
— Всё цело, батяня, — ответил Степан.
Подошли остальные мужики. Собрались в круг. Молча выкурили самокрутки. Молча смотрели на огонь. Кто-то крестился, кто-то ехидно поплёвывал на землю.
— А что теперича, мужики? — спросил Ефим Кобылин. — Большевики ведь этого так не оставят.
— Ой, не оставят, — кивнули другие.
Они вдруг испугались содеянного.
— Я вот что мыслю, мужики. Слыхал я намедни, что в Кирсановском уезде, в лесах, собирает недовольных советской властью бывший начальник милицейский. Шурка Антонов. Из местных, говорят. При царе на каторге был. Вы как хотите, а я к нему пойду.
— Так и мы с тобой, Устин. Мы ж теперь одной общей кровью повязаны, — поддержал соседа Антипов. — Да и не с пустыми руками придём: вона, сколько хлеба с собой привезём.
— Мы с тобой, Устин! — кивнули остальные.
— Вот и добре! — погладил Подберёзкин ложе своего жакана.
Рябой услышал за спиной топот конских копыт. Даже не оглянувшись, он припустил ещё быстрее. Всего в ста саженях от него была западина-лиман, поросшая ивняком. Там он и отсидится. Слава богу, ещё не совсем рассвело. Авось, его не заметят. То, что это была погоня за ним, он почти не сомневался. Наган свой он выронил ещё там, у флигеля, когда пытался спасти свой отряд. Поэтому даже застрелиться было нечем.
Но всадник приближался к Рябому быстрее, чем он сам к лиману. Давало себя знать ранение и потеря крови. Будь что будет, решил Рябой и, отпрыгнув чуть в сторону, грохнулся наземь, накрыв голову руками. Наконец, всадник поравнялся с ним и спешился. Он также видел бежавшего человека и его заинтересовало, куда это он вдруг исчез. Взяв в руку наган, всадник стал не спеша, сантиметр за сантиметром, обследовать местность, пока не наткнулся на лежавшего человека.
— Кто здесь!? — задрожавшим от нервного перенапряжения голосом спросил всадник. — Именем революции, встать и повернуться ко мне лицом!
— Слава богу, свой, — мелькнула мысль в голове у Рябого, да и голос ему показался знакомым.
Он медленно, стараясь не раздражать без надобности больное плечо, поднялся.
— Руки за голову! — командовал всадник и, на всякий случай, отступил на шаг назад.
— Коньков, ты, что ли? — наконец узнал всадника Рябой.
— Я, а ты кто?
Коньков удивлённо стал всматриваться в незнакомца.
— Это же я, Рябой, твой командир.
— Фома Авдеич, — голос Конькова снова задрожал, на сей раз от неожиданной встречи. — Вы тоже живы?
Коньков заплакал и бросился обнимать своего командира, но тот аж застонал от боли.
— Осторожнее, Коньков!
— Вы ранены?
— Да, в плечо.
— Так я сейчас осмотрю рану и перевяжу вас. Вы разрешите?
— Валяй, Коньков, — кивнул Рябой и сел на землю.
Коньков опустился на колени рядом с ним, оторвал от своей рубашки несколько полосок и оголил плечо Рябого.
— Как тебе-то спастись удалось?
— Так я это, до ветру вышел. Терпеть уж боле не мог. И, как говорится, бог спас. Да ещё рядом с лошадьми оказался. Отсиделся какое-то время и вперёд. А тут скачу, и чувствую, что впереди меня кто-то пеший бежит... А это вы оказались.
Коньков завязал на узел импровизированный бинт.
— Не больно?
— Всё нормально! Помоги-ка мне подняться, Коньков. Хорошо, что у тебя лошадь. На ней мы быстрее доберёмся до Тамбова.
— Вот и я говорю, хорошо, что возле лошадей оказался.
46
Антонов почувствовал запах крови. Пусть первый опыт закончился практически ничем, но это тоже опыт. Он понял, что с большевиками на местах можно бороться. Нужны только люди, оружие да положительный пример. Но и то, и другое, и третье возможно только в процессе действия. Сидя в лесу, ничего не приобретёшь. Получался замкнутый круг.
Наступила зима 1918 года. Тёплым своим одеялом матушка-зима заботливо укрыла степь и луга, а в лесах одарила кроны деревьев такими белыми, пуховыми платками, что им позавидовала бы любая модница-красавица. Птичий щебет да сорочий стрекот замерли до весны, лишь воронье, собираясь в кучи, сердито каркало на чью-то судьбу. Медведь залёг в свою берлогу сосать лапу, голодные и злые волки с лисами, в поисках пропитания, вынуждены всё чаще покидать лесные чащи и наведываться в крестьянские хозяйства. Впрочем, теперь уже и крестьяне не всегда могли "порадовать" зверье своей домашней живностью: частью живность погибла от суровых будней войны, частью её реквизовали новые власти, частью погибали на многочисленных войнах сами хозяева и хозяйки, чтобы хоть как-то прокормить немалочисленную семью, продавали, резали, кололи скот.
Разведка у Антонова изначально была поставлена на уровне. Поручик царской армии, крестьянский сын Токмаков смог убедить своего друга в старой, ещё римской, истине: кто владеет информацией, тот владеет миром. На информаторов не нужно жалеть ни денег, ни усилий. И первые плоды уже приносили прибыль — информаторы донесли Антонову, что в волостном центре с красивым и дорогим названием Золотое коммунисты перегнули палку. Особенно зверствовали 2-3 члена волостного Совета. Тамошние мужики уже созрели для того, чтобы покончить с ними. Выслушав донесение, Антонов переглянулся с Токмаковым.
— Сколько у нас сейчас людей? — спросил Антонов.
— Около ста уже будет? — ответил Токмаков.
— Как думаешь, Пётр, справимся с золотовскими?
— Запросто. Тем более, что особой красноты там пока не наблюдается. Один лишь взвод вохры охраняет волостной Совет.
— Тогда готовим операцию, и — вперёд!
Как всегда в подобных случаях, основная ставка делалась не внезапность нападения. Вохровцы даже толком не поняли, что произошло, как их несколько человек положили. Остальные просто попрятались и, дождавшись темноты, подались в Кирсанов, докладывать о своём позоре. Три члена волостного Совета тоже положили свои жизни, правда, обменяв их на нескольких антоновцев.
— Всё, мужики, советвласть в вашем селе свергнута! — Антонов был явно доволен собой. — Коммунистов объявляю недействительными. Никакой продразвёрстки отныне у вас не будет!
— Мы, антоновцы, теперь власть! — радовался, словно мальчишка, первому успеху Митяй Антонов.
— И то верно! — подхватил один из золотовских мужиков. — Что за власть была при коммунарах? Ты не мог собираться на мирные беседы, свободно думать, размышлять, говорить о правде, жаловаться на несправедливость, защищать свою личность, ибо за всё это тебя назовут контром, арестуют, посадят в подвал и поставят к стенке.
— Даёшь власть Шурки Антонова! — закричали сразу несколько мужиков.
Золотовские мужики встретили освобождение с радостью, мигом накрыв стол в сельской корчме. Там, за стаканом водки и хорошей закуской, решались и серьёзные дела.
— Я думаю, что нужно укрепить наши успехи в Золотом, — взял слово Ишин. — Надо бы организовать здесь штаб самообороны и следить за порядком, чтобы ни одна краснота сюда не пробралась.
— Так это, мы ж не против. Токмо как? — озадачился один из угощавших.
— Надоумьте, коли знаете, — поддержали его другие.
— А за нами не заржавеет, — Ишин допил стопку водки, закусил квашеной капустой, вытер руку о штанину и достал из кармана заранее заготовленный листок бумаги.
— Предлагаю избрать членами штаба восставших крестьян следующих мужиков: Ивана Николаева и Семёна Шквырина. Ставлю на голосование.
Оба были как раз осведомителями Антонова, разумеется, на них он и сделал ставку. А поскольку мужики были местными, уважаемыми людьми, то вроде бы и возражать ни к чему. Подумать, однако, надо было. Сход собрать. Хотя бы для приличия. Но думать-то им как раз и не дали.
— Кто за утверждение штаба, предложенного нами? — Митяй Антонов обвёл глазами присутствовавших мужиков.
Те молчали.
— Кто против?
Снова молчание.