Дорогин пробрался в гараж, включил свет и вытащил из‑под металлического верстака глубокий ящик, заваленный грязными болтами, гайками, мотками проволоки, погнутыми гвоздями — теми вещами, которые, конечно же, следовало выбросить. Но их собирают в каждом доме, в каждом гараже. Смотришь, когда‑нибудь и пригодятся!
Веником Дорогин смел пыль, штукатурную крошку с шероховатых некрашеных досок пола и поднял сколоченный щит. Под ним в большом стеклянном цилиндре, накрытом металлической крышкой, под газетой угадывались пачки денег. Дорогин даже не доставал всю емкость. Он снял крышку, отвернул газету и вытянул три–пачки стодолларовых купюр по десять тысяч долларов в каждой. Бросил их в карман куртки и посмотрел в стеклянный цилиндр.
«Меньше их практически не стало, — Дорогин. — Это как банка с вареньем: съел ложку, вроде и меньше, но не заметишь на сколько.Вот и все.»
Он вернул на место деревянный щит, ящик с разношерстными гайками и болтами-
«Наверное, впервые этим деньгам найдется нормальное применение, — решил Дорогин, до этого они приносили мне лишь неприятности и беды.»
Глава 10
Василий Круталевич и Антон Сокол родились и выросли в Браславе. Они уже около двух лет промышляли контрабандой. И если раньше, еще год или два тому, через границу можно было перебираться почти легально, то есть на легковой машине, на мотоцикле, на грузовике, на лошади, запряженной в телегу, то последний год для контрабандистов стал крайне неудачным. Таможенники просто озверели, причем не только свои, но и латыши.
— Ух, эти гнусные, вонючие таможенники! — говорил Антон Сокол, приглаживая непокорную шевелюру. —Как я их ненавижу! Моя бы воля, я бы их всех убивал как бешеных собак.Сами живут, а другим — фигу, — и Антон Сокол, двадцатидвухлетний парень, скручивал мощную фигу и размахивал ею в воздухе прямо перед носом своего компаньона и партнера по нелегальному бизнесу Васи Круталевича.
Вася кивал.
— Сколько ты на их головы проклятий ни шли, сколько их ни проклинай, с них взятки гладки. Давай им баксы — и все, другого разговора они не знают.
— Мы бы с тобой, Вася, давали, если бы они людьми были. А то уж совсем зажрались, что наши, что ихние. Козлы, одним словом. Пойдем сегодня за кордон, как договаривались?
Чего только не возили Круталевич с Соколом на другой берег Двины: продукты, которые стоили в Беларуси подешевле, и водку ящиками, и спирт в пластиковых бутылках, и мануфактуру. В общем, настоящие контрабандисты. Правда, в последние месяцы они перешли на другой товар — возили через границу металл. Дело это было хлопотное, металл — не пух, как‑никак двадцать килограммов какого‑нибудь вольфрама или титана — это уже солидный вес.
А в последние две недели таможенники словно с цепи сорвались, озверели, и договориться с ними было невозможно. Родственник Сокола, который раньше работал и служил сержантом белорусской таможни, разбогател и со службы ушел, отбарабанив три года. Он построил себе роскошный дом на латышской стороне, оформил его на какого‑то родственника и жил безбедно, можно сказать, припеваючи, пару раз в неделю наезжая к родителям. Пьянствовал, кричал, распевал песни, а затем переезжал в Латвию.
Раньше Василий с Антоном платили ему, и все шло у них как нельзя лучше. Тот договаривался с латышскими коллегами, и те закрывали глаза, пропуская «Ниву», груженную контрабандным товаром. Сейчас же у Василия Круталевича и Антона Сокола в сарае хранилось сорок килограммов вольфрамовой проволоки, на которую уже был покупатель в Латвии. Единственным условием, которое было поставлено перед контрабандистами, так это самовывоз, самостоятельная переброска товара на другую сторону Двины.
Самым сложным для контрабандистов была дорога к Двине. По шоссе и по проселкам не пройдешь, там все схвачено. Все дороги и проселки пасут таможенники и милиция. Да еще белорусский президент начал борьбу с вывозом товаров за пределы республики. Президента контрабандисты не то что не любили, они его ненавидели, ненавидели люто — так, как можно ненавидеть своего кровного врага. Они посылали на его голову самые страшные проклятия.
В десять Вечера Круталевич с Соколом загрузили в коляску мотоцикла весь вольфрам, предварительно разложенный в два рюкзака. План у них был прост: перевезти вольфрам на другую сторону Двины, там где‑нибудь спрятать, а затем легально переправиться на пароме на другую сторону и прийти к своему тайнику уже с покупателем. Вручить ему металл, получить деньги и так же вполне легально, паромом, вернуться в Беларусь. Но это была последняя часть операции, а первая и самая важная заключалась в том, чтобы переправить металл на другую сторону Двины.
И здесь Антон Сокол проявил, как всегда, изобретательность и находчивость. Упаковывая металл в коляску мотоцикла, Антон негромко бурчал:
— Ну вот смотри, все просто, как дважды два. Сколько будет дважды два?
— Пять, — шутливо бросил Круталевич.
— Пять… Не пять, братец, полштуки зеленью, понял? С дедом Мазаем я договорился.
— С каким еще, Мазаем?
— Ну с тем Мазаем–Михасем, который живет на хуторе возле малой речки.
— Возле Быстрянки?
— Быстрянка, засранка… Какая на фиг разница? Главное, что у него хорошая лодка.
— Ну и дальше?
— Вода сейчас высокая, ты хоть это усек?
— Знаю, что вода не сильно упала.
— Так вот, по Быстрянке от дедова хутора сплавимся в Двину.
— Ты что, с ума сошел? Речка через болото течет, она вся деревьями завалена!
— Ха–ха, деревьями! — засмеялся Антон. — Ты про это забудь. Дед сказал, на лодке пройти можно.
— Что, волоком лодку переть?
— Зачем волоком? Она нормально проходит. Дед в Латвию картошку возил и сахар. Если он один прошел, то мы с тобой как дважды два четыре.
— Дважды два — полштуки баксов, — мужчины рассмеялись.
— Давай сверху палаточку кинь.
Металл закрыли палаткой, порванной, старой, коричневой польской палаткой. Сунули две удочки, спиннинг, подсак.
— Ну вот, теперь все выглядит как положено. Антон зашел в дом, простился со своей женой,
потрепал ее по крутой заднице и зашептал на ухо:
— Ну, Наташка, скоро приеду.
— Когда скоро? — настороженно спросила молодая женщина.
— Скоро — это когда все сделаю.
— Смотри, только осторожнее, Антон, — как всегда, отправляя мужа в контрабандный рейс, пробормотала жена и чмокнула в небритую щеку.
Антон скривился. Там, в Латвии, у него жила любовница, и если он задерживался, то, конечно же, задерживался у нее, оставляя часть нелегально заработанных денег своей пассии. Любовница имелась и у Круталевича. Они всегда заходили к ним, когда бывали на другой стороне. Так как мужчины наведывались в Латвию раз в неделю, как минимум, то раз в неделю они и навещали своих возлюбленных. Пили с ними водку, занимались грубым сексом и были, в общем, довольны жизнью.
Женщины получали удовольствие не столько от секса» сколько от зеленых банкнот. Ни жена Круталевича, ни жена Сокола о существовании любовниц на другой стороне даже не подозревали. А усталость мужчин, их издерганность списывали на тяжелую ночную работу.
Антон вышел. Круталевич стоял возле мотоцикла, куря сигарету, поглядывая на темное небо, которое заволокли тучи. Накрапывал мелкий дождь. Погода сложилась как нельзя лучше.
— Главное, чтобы ливень не начался.
— Не будет ливня, — глядя на ветки отцветающего сада за забором, произнес Сокол. — Я тебе точно говорю, ветер дует, ливня не будет, так что не бойся.
Он воткнул ключ, трижды дернул педалью. Мотоцикл затарахтел, фыркнул синеватым дымком.
— Садись, — сказал он, обращаясь к Круталевичу.
Тот взгромоздился, уцепился за скобу.
— Ну, с богом. В добрый путь, — поправляя шлем, сказал Сокол.
Жена распахнула ворота, мотоцикл с грохотом и треском выехал на мощенную булыжником улицу и, подскакивая, бренча, готовый вот–вот рассыпаться на отдельные части, покатился с горы. На площади мотоцикл повернул, въехал на улицу, закатанную асфальтом, и помчался в противоположную от латвийской границы сторону.
За городом Антон увидел автомобиль ГАИ — «Жигули» с мигалками, которые стояли на обочине. Возле машины важно расхаживал в хромовых сапогах и фуражке гаишник. Он помахивал полосатой палкой, глядя то на город, то в противоположную сторону. Огоньком тлела сигарета у нижней губы, прямо под роскошными усами.
Увидев мотоцикл, гаишник сделал шаг, закрывая дорогу, и поднял жезл.
Антон Сокол выругался, смачно и грязно, то же самое сделал и Вася Круталевич.
— Ну, сука, бля, нашел место где стоять!
Мотоцикл замер, продолжая тарахтеть мотором. Гаишник не двигался с места, затем пальцем левой руки поманил Антона к себе.
— Ну здорово, земляк, — сказал капитан.
— Здорово, Иван Иваныч. Как дела? — вполне благодушно поглядывая на «Жигули», сказал Антон Сокол.
— Дела как сажа бела, — сказал гаишник, с ног до головы оглядывая контрабандиста.
Чем занимались Сокол с Круталевичем, капитану ГАИ Ивану Ивановичу Кравчуку было известно. Но Сокол был его дальним родственником по материнской линии. А мучить родственников, арестовывать, сажать за решетку здесь, в городке, было не принято.
— Куда путь держишь, а, Антон? — спросил капитан, похлопывая полосатой палкой по начищенному голенищу сапога.
— Решили, Иван Иваныч, отскочить на озеро, щук половить. Говорят, берутся на спиннинг.
— Говорят, берутся. Видел я городских рыбаков, то ли из Витебска, то ли из Минска приехали, хрен их там разберет.
— Взяли рыбу?
— Не знаю, — глубокомысленно произнес капитан ГАИ. — А в коляске, Антон, что везешь?
— Как будто ты не знаешь, что на рыбалку везут? Пару бутылок водки, котелок, пожрать, палатку взяли…
— И все? — спросил капитан. В машине на заднем сиденье сидел еще один гаишник, довольно пьяный, сидел и икал. — Знаешь что, Антон, дай мне пять баксов и поезжай с миром.
— Пять баксов! — изумленно воскликнул Антон Сокол, и его глаза заморгали.