[152]. Словом, Занги был одним из самых грозных и опасных мусульманских полководцев, воевавших с христианами на Востоке. Его саперам повезло, что их работа ему понравилась.
Закончив осмотр подкопа, Занги объявил, что удовлетворен увиденным. Выйдя из туннеля, он обратился к инженерам, ожидавшим снаружи приказаний. «Поджигайте опоры, – велел он. – Огонь довершит дело».
Эдесса считалась жемчужиной христианского Востока. Эдесское графство было самым северным из латинских государств, а сам город – одним из первых среди захваченных крестоносцами. Он находился в глубине страны: форпост франков в дне езды от берегов реки Евфрат, окруженный землями сельджуков. Разноплеменное население города составляли греческие и армянские христиане, а также относительно небольшая правящая прослойка франков. Их дома, торговые лавки и богато украшенные церкви «были окружены мощными стенами и защищены высокими башнями»[153]. Помимо многих других драгоценных реликвий в Эдессе находилась гробница святых апостолов Фомы (Неверующего) и Фаддея.
Однако ж с правителем Эдессе не повезло – она находилась под властью графа Жослена II, низкорослого, коренастого, смуглого человека с глазами навыкате, большим носом и оспинами по всему лицу. Жослен был бездарным полководцем, пьяницей и распутником. Тем не менее, если бы он остался в городе, Занги, скорее всего, не стал бы устраивать осаду. Но 23 декабря 1144 года Жослен был далеко – вместе с большей частью своего наемного войска он отправился в крепость Турбессель (Тель-Башир), расположенную в нескольких днях езды на запад, на другом берегу Евфрата. И теперь мощные каменные стены, которые должны были защитить город в его отсутствие, содрогались под ударами войск Занги.
Правильно сделать глубокий подкоп было очень непросто. Этим искусством владели мастера из Персии – они знали, как можно обрушить укрепления[154]. Люди Занги подожгли древесину, пропитанную смолой и серой, опоры очень скоро упали, и туннель, который они поддерживали, просел[155]. Участок стены возле городских ворот, называвшихся Часовыми, утратил опору. Раствор, скреплявший камни, треснул, и стена обвалилась. Открылась пробоина шириной сто локтей (сорок пять метров), и воины Занги хлынули внутрь, чтобы предать город мечу.
Мусульмане старались убивать франков, а не армян, но в остальном не проводили различия между жертвами. «Не щадили ни малых, ни старых, ни больных, ни женщин», – писал Гийом Тирский[156]. В первый же день погибли шесть тысяч мужчин, женщин и детей. Охваченные паникой мирные жители Эдессы побежали в цитадель, стоявшую в центре города. Но это привело только к большему количеству смертей, потому что многих затоптали в толпе. Архиепископа Эдесского Гуго, которого правитель оставил вместо себя, захватчики разрубили топором на куски.
Сарацины заполнили улицы и весь первый день Рождества «грабили, убивали и насиловали», пока «не захватили столько денег, добра, скота, лошадей и пленников, что возрадовался их дух и возликовали сердца»[157]. Согласно свидетельствам, они взяли в плен для продажи в рабство десять тысяч детей[158]. Наконец, на второй день Рождества атабек приказал прекратить убийства и грабежи и начать восстанавливать укрепления, а затем отбыл из города. Эдесса, один из четырех великих городов латинского Востока, символ любви Господа к франкам, вернулась в руки мусульман. Это потрясло весь христианский мир.
В 1147 году парижский дом тамплиеров еще только строился. Он находился сразу за северо-восточной стеной города на участке болотистой земли, где теперь раскинулся фешенебельный район Маре. Участок был пожалован ордену набожным французским королем Людовиком VII. Как и многие из его дворян, Людовик ценил тамплиеров и регулярно делал пожертвования ордену. В частности, в 1143–1144 годах он передал им доходы от арендной платы, взимаемой с парижских менял[159]. Со временем парижский замок Тампль станет одной из самых величественных городских крепостей западного мира, и его могучая четырехглавая центральная башня будет выситься над горизонтом, символизируя богатство и военную мощь ордена. Однако в 1147 году до этого было далеко. Болота, питаемые Сеной и ее притоками, осушали, чтобы это место стало обитаемым. И работы предстояло еще много.
На Пасху в городе собрались сто тридцать рыцарей-храмовников – среди них Эверард де Бретёй, Теодорих Валеран и Балдуин Кальдерон. Они прибыли туда как представители крестоносцев, чтобы поддержать движение, начавшееся тридцать месяцев назад, после падения Эдессы[160]. Тамплиеры заметно выделялись на фоне остальных: их белые плащи и так были достаточно заметны, но теперь их украшал еще и кроваво-красный крест. Кроме рыцарей там было по крайней мере столько же одетых в темное тамплиеров-сержантов и еще больше слуг, так что казалось, будто в городе стоит чье-то войско такой численности, какую могли себе позволить только крупнейшие европейские монархи.
Собрание в Париже происходило по инициативе двух влиятельнейших людей того времени: папы Евгения III, бывшего цистерцианского монаха и друга Бернарда Клервоского, и Людовика VII, короля Франции, отличавшегося таким исключительным благочестием, что его жена, большого ума женщина, герцогиня Алиенора Аквитанская, порой задавалась вопросом, не за монаха ли она вышла замуж. Евгений воспользовался своей высшей духовной властью, чтобы призвать христиан к новому крестовому походу. Людовик решил принять крест.
Вид папы и короля Франции, стоящих рядом в аббатстве Сен-Дени в день Пасхи (по случаю которой папа освятил гигантское золотое, инкрустированное драгоценными камнями распятие, «истинный крест Господа, превосходящий все прежние»), произвел глубокое впечатление на присутствовавших. Одон Дейльский, монах, крестоносец и хронист, назвал это «двойным чудом» – наблюдать «короля и апостольского мужа в качестве паломников»[161]. Многие знатные люди принимали крест навсегда или на время, но до сих пор ни один монарх не покидал ради этого свое королевство, за исключением правителя Норвегии Сигурда, который отправился в Иерусалим в 1107 году. С тех пор минуло сорок лет, и вот теперь необыкновенное событие должно было повториться. Всеобщее воодушевление подпитывалось еще и тем, что не только Людовик собрался в крестовый поход: к нему обещал присоединиться второй по значимости европейский правитель, король Германии Конрад III[162].
Столь мощный отклик получила изданная в декабре 1145 года (и переизданная в марте 1146-го) папская булла Quantum Praedecessores («Cколь много предшественники»). В этом послании Евгений призвал «величайших мужей и дворян» готовиться к войне и «приложить усилия, противустав множеству неверных, ликующих в час, когда они нас победили, и так защитить восточную Церковь». Его призывы с энтузиазмом распространялись Бернардом Клервоским. Стареющий, болезненно худой, часто недомогающий из-за постоянных постов, граничащих с голоданием, Бернард тем не менее неустанно путешествовал по королевствам Европы, убеждая их правителей поддержать военное начинание. На это ушло почти три года, но через несколько недель после Пасхи 1147 года войско, призванное отомстить за падение Эдессы, наконец было готово к отбытию.
Тамплиеры, встретившие Пасху в Париже, скорее всего, уехали с остальной частью армии Людовика 11 июня, после впечатляющей церемонии, прошедшей в готической церкви Сен-Дени: король приблизился к папе, стоящему перед золоченым высоким алтарем, встал на колени, чтобы поцеловать серебряный реликварий с останками святого покровителя аббатства, и получил от святого отца суму паломника и благословение. Пришедшие увидеть это проливали слезы и возносили молитвы. Вот уже полвека Запад не испытывал такого подъема энтузиазма. Однако многочисленные армии, ведомые великими правителями, не гарантировали успеха экспедиции, особенно на сухопутном пути протяженностью несколько тысяч километров. По мере того как войско Людовика продвигалось на Восток, становилось ясно, что на деле это было немногим больше, чем огромная и совершенно неорганизованная толпа набожных людей. Если бы не рыцари Храма, они, скорее всего, никогда не достигли бы Сирии.
Текст буллы Quantum Praedecessores, которую на протяжении 1146 и 1147 годов зачитывали перед восторженными толпами по всему западному христианскому миру и которая оправдывала истребление язычников на Ближнем Востоке, Иберийском полуострове и в прибалтийских землях (это была новая цель), имел поразительное сходство как с уставом тамплиеров, так и с «Похвалой новому рыцарству» Бернарда Клервоского. Официально послание было адресовано Людовику VII. Прямо ссылаясь на Первый крестовый поход, булла обращалась к слушателям, уверяя, что «величайшим доказательством благородства и честности будет, если то, что приобретено было отвагой отцов ваших, защищено будет вами, сынами их». При этом папа отмечал, что принявшие крест и идущие «сражаться за Господа» не должны «облачать себя в дорогие одежды или оснащаться чем-либо для собственной роскоши, брать гончих, или соколов, или что-либо еще, предвещающее блуд». Кроме того, «те, кто решил предпринять столь святой труд, не должны обращать внимания на разноцветную одежду, или мех горностая, или золоченое или посеребренное оружие»[163]. Ревностных христиан призывали отправиться в поход, который продлится больше полутора лет, но предостерегали от излишней пышности. Они должны были явиться в Иерусалимское королевство как бедные паломники, смирив гордыню в сердце и сняв украшения со сбруи своих коней.