[332]. Он говорил им, что идти добровольно на смерть во имя Христа – верный путь к спасению. Но одно дело – писать это, находясь за тысячу миль от Святой земли, и прославлять мученическую кончину, которая не грозит тебе самому. И совсем другое – преодолеть свой страх, пришпорить коня и броситься в атаку на врага, превосходящего численностью в десятки раз. Тамплиеры сделали это, и битва при Крессоне будет долго жить в легендах о крестоносцах.
Из ста сорока рыцарей уцелело лишь несколько человек. Жерар де Ридфор был тяжело ранен, но сумел покинуть поле боя в сопровождении трех своих товарищей. Около пятидесяти-шестидесяти рыцарей погибли в сражении, остальные попали в плен и стали рабами. Роже де Мулен, магистр госпитальеров, вступивший в бой против воли, был обезглавлен. Та же участь постигла маршала тамплиеров Робера де Френеля и (по некоторым сведениям) сенешаля Урса[333]. Но они не легко расстались со своими жизнями: летописец Ибн аль-Асир писал, что это была «битва, от которой черные волосы становятся седыми»[334]. Тем не менее, как выразился Ральф Коггсхоллский, «жестокая смерть поглотила почти всех»[335]. Тамплиеры и их сподвижники искали мученичества и обрели его. А с ними и магистр госпитальеров, и многие его братья, и жители Назарета, которые отправились вслед за рыцарями в надежде поживиться добычей, а вместо этого были настигнуты мусульманскими всадниками, когда бежали домой.
Вероятно, именно безрассудство этой атаки породило вскоре легенды о тех, кто погиб при Крессоне. Жак де Майи стал примером идеального крестоносца, радостно принявшего мученическую смерть. По рассказу его современника-хрониста, когда почти все его товарищи были убиты, он стоял, «окруженный вражескими войсками и лишенный всякой помощи, но когда увидел, что так много тысяч бежит к нему со всех сторон, он укрепил свою решимость и мужественно вступил в бой, один против всех»[336]. Согласно христианской легенде, враги были настолько поражены храбростью тамплиера, что призвали его сложить оружие и сдаться, чтобы они могли сохранить ему жизнь. Но он продолжал сражаться до тех пор, пока «наконец, не побежденный, но сокрушенный копьями, камнями и стрелами, не пал на землю и не перешел на небеса, прияв мученический венец». Рассказывали также, что белый конь и белые одежды Жака убедили людей Саладина в том, что это был святой Георгий, «рыцарь в сияющих доспехах, защитник христиан», так что они были вне себя от радости, когда сразили его.
Можно было убить человека, но не легенду, родившуюся сразу вслед за этим. Останки Жака тут же начали почитать как источник божественной силы. Некоторые посыпали его остывшее тело пылью, а затем сыпали ее на свои головы, надеясь, что так к ним перейдет доблесть мертвеца. А один человек отрезал ему гениталии «и хранил их, чтобы произвести детей, ведь даже после его смерти – если бы это было возможно – он произвел бы наследника столь же мужественного, как он сам»[337].
Сообщая папе о поражении при Крессоне, Жерар де Ридфор написал, что «понес большие потери лошадьми и оружием, помимо людских потерь» и что «нечистая раса язычников» нападает на земли христиан с невиданной прежде силой[338]. Но он не сообщил, что, уходя, люди Саладина несли на своих копьях головы десятков мертвых тамплиеров.
Меньше чем через два месяца после поражения при Крессоне, в пятницу 27 июня 1187 года, Саладин вновь перешел Иордан в нескольких милях к югу от Галилейского моря. На этот раз он привел с собой тридцать тысяч человек, из них половина – конница. Несколько недель войско оставалось в Аштаре, формируясь и проводя военные учения. Это был уже не набег – это было полномасштабное вторжение, давно обещанный удар, призванный уничтожить христианское Иерусалимское королевство.
Поскольку султан не скрывал своих намерений, Ги, король Иерусалима, успел сплотить силы. После битвы при Крессоне он призвал всех христиан Востока, способных держать оружие, присоединиться к нему для защиты королевства. Этот arrière-ban (фр.) – призыв вассалов к оружию – означал, что над королевством нависла серьезная угроза. Большая часть гарнизонов покинула свои замки, и «ни в городах, ни в деревнях, ни в крепостях не осталось ни одного человека из тех, кто мог воевать»[339]. Военные ордены были призваны так же, как светские рыцари. Тысячи наемников составили пехоту и легкую кавалерию. На их оплату пошли деньги, переданные церкви Генрихом II, чтобы искупить свою вину в убийстве Томаса Бекета, произошедшем в Кентерберийском соборе в декабре 1170 года. Средства предназначались для снаряжения нового крестового похода и хранились у тамплиеров, а те решили в трудный час распорядиться ими таким образом. Один хронист сообщал, что Жерар де Ридфор, стремившийся свести счеты с мусульманами, с радостью открыл казну английского короля «ради борьбы с сарацинами и мести за бесчестие и ущерб, который они причинили ему»[340]. Войско Ги насчитывало по крайней мере двадцать тысяч человек, из них тысяча двести были рыцарями, включая несколько сот рыцарей Храма, что составляло третью часть боевой силы ордена в государствах крестоносцев. Сбор войска назначили в Сефории, где было достаточно провизии и источников воды, чтобы дождаться Саладина и встретить его. «Это была огромная толпа, неисчислимая, как пески пустыни», – писал Имад ад-Дин[341]. Привезли в Сефорию и животворящий Крест Господень, который во время крупных сражений несли перед христианскими армиями, чтобы Христос защитил их.
Имад ад-Дин полагал, что франки знали: их ждет решающая битва – «все силы Ислама против всех неверных». И он был прав[342]. После разгрома при Крессоне между королем и Раймундом, графом Триполи, был заключен хрупкий мир, но военный совет Ги был далек от единства, и многие (включая магистра тамплиеров) все еще считали Раймунда предателем. Когда стало известно, что Саладин перешел реку, все разногласия внутри совета быстро выплыли наружу.
Поначалу Ги де Лузиньян хотел тянуть время и изматывать врага, не давая ему сражения. Войско Саладина было многочисленным, но далеко не единым: «Насколько различны они были по месту происхождения, обрядам и именам, настолько же едины в решимости уничтожить Святую землю», – писал один франкский автор того времени[343]. Стратегия Ги состояла в том, чтобы избегать прямого столкновения с Саладином, пока коалиция не разрушится и его армия не начнет распадаться.
Это решение нарушало все планы Саладина. Но, к несчастью, оно не слишком нравилось некоторым людям из окружения короля. В 1183 году, когда Ги был регентом, его уже упрекали и высмеивали за нежелание дать бой Саладину, и его нетрудно было заставить поменять стратегию, если это обещало смыть прошлое унижение.
2 июля 1187 года на рассвете армия Саладина подошла к Тивериаде и осадила ее. У жителей не было ни желания, ни возможности сопротивляться, и вскоре город был разграблен и подожжен. Но гарнизон крепости еще держался, а за ее стенами находилась жена Раймунда Триполийского Эшива, и теперь она могла попасть в руки Саладина. Едва ли с ней стали бы плохо обращаться, но ее пленение означало бы бесчестье для мужа, и за нее потребовали бы огромный выкуп.
Тем не менее Раймунд не поставил на первое место заботу о супруге и городе и призвал короля не вступать в битву на условиях Саладина. Он считал, что лучше выкупить жену, чем попасть в ловушку. Однако Жерар де Ридфор был настроен так же воинственно и пылал тем же праведным гневом, что и восемь недель назад в Крессоне, и вместе с новым магистром госпитальеров Эрмангалем д’Аспом советовал королю прямо противоположное[344]. Согласно одному французскому источнику, Жерар спросил, неужели король собирается прислушаться к совету предателя, и дал понять, что на кону стоит королевская честь[345]. Учитывая мстительность Жерара и его склонность к крайностям, такое вполне могло быть. Выбирая между превратностями битвы и бескровной, но постыдной победой, Ги склонился на сторону магистра тамплиеров и решил нападать. Так он устремился в западню. Как позже сказал Саладин, «близок был рассвет, который рассеет ночь неверия»[346].
Утром 3 июля рыцари Храма собрались в арьергарде огромной армии короля Ги, и войско вышло из Сефории и направилось по старой римской дороге на восток, к Тивериаде. По свидетельству Ибн аль-Асира, был «разгар лета и чрезвычайно жарко», что только осложняло переход армии через пустыню[347]. Тамплиеры были больше других привычны к таким условиям, но и они страдали от жажды, как и остальная часть армии Ги. Пополнить запасы воды можно было только в природных источниках. К полудню армия остановилась в городе Тураан, где источник был, но воды едва хватило, чтобы смочить горло двадцати тысячам человек, их лошадям и вьючным животным. Впереди простиралась бесплодная пустыня, и Саладин уже отправил своих всадников, чтобы они засыпали колодцы и источники на пути христианской армии. Его войско снабжалось из тыла: караваны верблюдов доставляли ему воду из Галилейского моря.
Теперь становилось очевидно, что совет Жерара де Ридфора был безрассуден. Двигаться далее Тураана означало вступить на территорию, где армия будет с каждым часом слабеть от обезвоживания. Но, приняв решение, Ги не собирался менять его. Тамплиеры во главе с Жераром и сенешалем ордена Тьерри следовали за армией в арьергарде, отражая нападения отрядов легкой конницы, которые по приказу Саладина должны были изматывать противника на марше. Тем временем основное войско сарацин сменило позицию, придя в Кафр-Сабт и встав там лагерем в ожидании латинян.