Я бросился к пульту управления.
Кома плюс двадцать четыре минуты и пятьдесят шесть секунд. Электрокардиограф пищит, как сейсмограф в момент извержения вулкана. Через мгновение я понял, что, если мы ничего не сделаем, Жан Брессон умрет. Загорелись лампы аварийной сигнализации. Взвыли аппараты. Но его электронная система уже сработала, и резкий электроудар сотряс все тело. Еще и еще раз. И все пришло в норму. Аварийные сигналы погасли.
Брессон был спасен. Мы вернули его живым. Он был словно подвешен в воздухе, а мы смогли вытянуть его обратно, на твердую почву. Повезло. Страховка, его эктоплазменная пуповина, выдержала.
Он прошел через стену смерти. Мы с опаской приблизились к нему.
– Получилось! – завопил у нас за спиной журналист телеканала RTV1. Он, должно быть, воспользовался ожиданием, чтобы отрепетировать репортаж. «Первый эксклюзивный выпуск на телеканале, который можно смотреть хоть целый день! Вы стали свидетелями взлета и посадки первого танатонавта, пересекшего Мох-1! Это была прямая трансляция. Вы видите событие, которое войдет в Историю. Это сенсация! Жан Брессон расскажет все сразу после пробуждения».
Пульс в норме. Нервная деятельность почти в норме. Температура в норме. Электрическая деятельность в норме.
Жан Брессон открыл глаза.
Выражение его лица противоречило показаниям мониторов. Ни о какой норме и речи идти не могло. Куда подевалось легендарное хладнокровие этого каскадера? Ноздри трепещут, по лбу катится пот, лицо не выражает ничего, кроме ужаса. Резким движением он расстегнул ремень и стал озираться, словно не узнавал нас.
Первым опомнился Рауль:
– Ну что, порядок?
Брессона колотила дрожь. Какой уж тут порядок…
– Я прошел через Мох-1…
Зал разразился аплодисментами, которые тут же смолкли.
– Я прошел Мох-1… – повторил он. – Но что я там видел… это… это ужасно!
Никаких оваций. Только тишина. Жан растолкал нас, чтобы подойти к микрофону. Ухватившись за него, он простонал:
– Нельзя… нельзя, нельзя умирать. Там, после первой стены… там зло. Вы не поверите, какое это зло. Я прошу вас всех, пожалуйста, никогда не умирайте!
113. Итальянская поэзия
Трехзевый Цербер, хищный и громадный,
Собачьим лаем лает на народ,
Который вязнет в этой топи смрадной.
Его глаза багровы, вздут живот,
Жир в черной бороде, когтисты руки;
Он мучит души, кожу с мясом рвет.
А те под ливнем воют, словно суки;
Прикрыть стараясь верхним нижний бок,
Ворочаются в исступленье муки.
Завидя нас, разинул рты, как мог,
Червь гнусный, Цербер, и спокойной части
В нем не было от головы до ног[19].
114. Переборщили
Нет смысла лишний раз говорить, что этот неожиданный «успех» заморозил всю нашу работу.
Жан, до сих пор страдавший от страшных видений, рассказал журналистам, что за первой стеной находится зона чистого ужаса. Страна тотального зла.
– Это ад? – спросил один из журналистов.
– Нет, ад, должно быть, более привлекателен, – ответил тот с цинизмом отчаявшегося.
Президент Люсиндер, как и планировалось, организовал небольшой праздник, чтобы вручить Жану 500 000 франков и кубок, но танатонавт на него не пришел.
В интервью Жан во всем обвинял нас. Он окрестил нашу группу «буревестниками горя». Говорил, что надо прекратить разведку Континента Мертвых, что мы зашли слишком далеко. И советовал никогда не умирать.
Сама мысль, что однажды придется туда вернуться, заставляла его содрогаться.
– Я знаю, что такое смерть, и ничто не пугает меня больше, чем предстоящая встреча с ней. Ах, если бы только я мог ее избежать!..
Брессон засел у себя в небольшом доме и превратил его в настоящий бункер. Он не хотел больше никого видеть. Он постоянно носил бронежилет. Два раза в неделю он по случайно выбранному расписанию ходил к врачу. Отказался от женщин, чтобы избежать риска венерических заболеваний. Так как множество народу гибло в автокатастрофах, он бросил машину на пустыре. И, страшась гибели в самолете, полностью отказался от конференций за границей.
Амандина тщетно стучала в его наглухо запертую дверь. Когда Рауль позвонил ему, чтобы узнать, что нового можно нанести на карту, Жан отрезал: «Там только мрак и жуткие страдания» – и бросил трубку.
Все это привело к печальным последствиям. До сих пор публика с энтузиазмом следила за тем, как идет завоевание того света, вероятно, потому, что все надеялись, что мы обнаружим там страну вечного блаженства. Недаром Люсиндер с Разорбаком с самого начала окрестили нашу миссию проект «Парадиз». Человечество было убеждено, что за голубым туннелем экстаза нас ожидает сияние мудрости. Но если чудесный коридор ведет только к боли и страданию…
Обреченность, сквозившая в словах Брессона, привела к тому, что всех охватило отчаяние. Врачи делали прививки направо и налево. Продажа оружия подскочила до небес. Танатодромы опустели.
Раньше для кого-то смерть была как ветер, задувающий огонек жизни. Для других она была обещанием надежды. Теперь все узнали, что смерть – это страшное, последнее наказание. Жизнь на земле оказалась раем, за пребывание в котором однажды предъявят крупный счет.
Жизнь – праздник. Там же нет ничего, кроме мрака! Будь же проклят этот «успех» Брессона! Наши эксперименты подтвердили две истины, о которых толковал мой отец: что «смерть – это самое страшное, что только может случиться» и что «с такими вещами не шутят»…
115. Мифология Месопотамии
Я скитался по всем странам, пережил там все ненастья.
Плыл в морях и океанах, не найдя и грана счастья.
Жизнь влачил, от горя воя, боль терзала плоть мою,
Видно, так уж я устроен. Но… бывать ли мне в раю?
116. Танатофобия
После «дела Брессона» мы пережили длительный период великого маразма. Все с трепетом склонялись перед смертью и неописуемыми кошмарами, о которых говорил Жан.
Нашлись, конечно, и другие танатонавты, пересекшие стену. Но их свидетельства также никого не обнадежили. Кое-кто говорил, что встретил Костлявую, скелет с косой, которым она со свистом перерубала пуповины безрассудных смельчаков, забравшихся слишком далеко.
Африканский колдун-танатонавт сообщил, что едва спасся от гигантского змея, плюющегося огнем. Исландский шаман уверял, что сражался с ухмыляющимся драконом, чьи зубы были обагрены кровью.
– Странно, что образы смерти меняются в зависимости от конкретной культуры, – бормотал Рауль и опять с головой уходил в расчеты, что-то вымеряя циркулем.
Но я знал, что эти расчеты не вселяли надежды даже в него самого.
Свидетельства новых танатонавтов становились все более пугающими. Они говорили о сотнях гигантских пауков, брызжущих зловонным ядом, о летающих крысах с длинными зазубренными клыками. Похоже, Лавкрафт[20] не наврал. Описания чудовищ накапливались, одно хлеще другого.
Один португальский танатонавт после приземления поразил всех рассказом о том, что видел летучую мышь, на шее у которой гремело ожерелье из человеческих черепов. С каждым днем свидетельства становились все более зловещими.
Даже я сам трепетал перед смертью. И на меня распространилось то, что мы называли тотальной танатофобией. «Танатонавт-любитель» со своими гиперреалистичными иллюстрациями лишь подливал масла в огонь ненависти и отвращения к танатонавтике. От таких описаний смерти можно запросто умереть от страха перед смертью! Где же этот тяжким трудом заработанный вечный покой, если сразу после смерти придется встретиться со всеми этими чудовищами? Если верить танатонавтам-иностранцам, там нас поджидает дьявол с копытами, Ктулху, скользкий дракон, огненный грифон, хихикающая Химера, инкуб, суккуб, Минотавр и Пожиратель душ.
Смерть – это ловушка. Свет притягивает нас, но едва мы приблизимся к нему, как из-за занавеса выскакивают демоны.
На следующий день снизилось число самоубийств. Все опасные виды спорта – автогонки, бокс, парашютизм, мотокросс, скачки, горные лыжи или банджиджампинг – стали привлекать все меньше любителей острых ощущений. Наркодилерам больше некому было сбывать свой товар. Табачные лавки позакрывались. Аптеки процветали.
Из соображений безопасности упало потребление электроэнергии в домах.
Люди начали обносить балконы решетками. Крыши ощетинились громоотводами. Дизайнеры ввели в моду одежду с протекторами: люди двигались в ней как куклы, зато были защищены от травм при падении. На скалах туманного Альбиона установили предохранительные поручни.
Рауль пытался сохранять спокойствие. На карте за первой стеной он нарисовал черный туннель и рядом вопросительный знак.
– Что же там такое? Что напугало Брессона и других?
Наши эксперименты пришлось остановить из-за нехватки танатонавтов-добровольцев. Мы все еще регулярно собирались на Пер-Лашез, хотя наши сборища стали похожи на сюрреалистический спектакль.
– Что об этом думает Люсиндер? – как-то спросила Амандина.
– Твердит: «А что, если Брессон прав?» – ответил Рауль. – Свет, увиденный им издалека, поразил его, а теперь он говорит, что вблизи это вовсе не так интересно.
– Но ведь люди, летевшие вокруг него, стремились туда попасть, – настаивал я.
– Приманка для птичек! Когда оказываешься рядом с тем местом, сразу понимаешь, что туда не стоит идти.