нды этой сцены.
110 — ПОЛИЦЕЙСКОЕ ДОСЬЕ
Фамилия: Брессон
Имя: Жан
Цвет волос: шатен
Рост: 1 метр 78 см
Особые приметы: нет
Примечание: пионер движения танатонавтов
Слабое место: отсутствие слабых мест
111 — УЧЕБНИК ИСТОРИИ
«С тех пор как Феликс Кербоз открыл путь, полеты в страну мертвых не прекращались ни на минуту. Процент неудач упал до незначительного уровня, поскольку дорога на тот свет была сейчас прямой и надежной».
112 — ЗА МОХОМ 1
Ожидание.
Я взглянул на часы: Жан в полете двадцать минут сорок пять секунд. Сейчас он, должно быть, уже там и видит, что происходит за Мохом 1. У него получилось, он преодолел препятствия и сейчас собирает совершенно новые знания. Он видит, он познает, он открывает. Заставляет всех нас ждать, пока сам не вернется и не расскажет. Что же там такое, после коматозной стены? Что или кто такое смерть?
Кома плюс двадцать одна минута. Он все еще там, его пуповина еще не оборвана и он все еще может вернуться. С ума сойти.
Кома плюс двадцать одна минута пятнадцать секунд. Должно быть, он там буквально обжирается сказочной информацией. Настоящий герой.
Кома плюс двадцать одна минута и тридцать секунд.
Его земное тело колотит дрожь. Несомненно, нервные рефлексы.
Кома плюс двадцать четыре минуты и тридцать три секунды. Дрожь усиливается. Как будто тело сотрясают электрические разряды. Лицо искажено до такой степени, что иначе, чем гримасой боли, его не назовешь.
— Он просыпается? — спросил один из журналистов.
Электрокардиограмма показала мне, что танатонавт все еще там. Он прошел через первую стену смерти. Активность его головного мозга нарастала, хотя сердце все еще работало в минимуме.
Должно быть, он встретил что-то удивительное, когда тайна приоткрыла свою маску. Потому что он совершенно точно прошел через ее дверь. Он несомненно все узнал. Может быть, он даже полон радости и удовольствия, оттого что понял, кто она такая — Костлявая. Смерть, он без сомнения ее узнал. Его удивила раскрытая тайна?
Кома плюс двадцать четыре минуты сорок две секунды. Он строит гримасы, как в чистом кошмаре. Ладони вцепились в рукоятки кресла. Задравшиеся манжеты смокинга обнажили гусиную кожу.
Он делает резкие движения. Словно имитирует схватку со свирепым монстром. Он издает предсмертные хрипы, изо рта капает пенистая слюна, он бьет кулаками, брыкается. К счастью, застегнутый ремень удерживает его на кресле, иначе он уже упал бы с него, оборвав при этом трубки и те электропровода, что связывают его с Землей.
Лишившиеся дара речи журналисты смотрят на всю эту сцену. Все и так подозревали, что лишение невинности континента мертвых — вещь определенно рисковая, но здесь танатонавт, казалось, столкнулся с немыслимо страшными явлениями. Его физиономия не выражала ничего, кроме чистого, абсолютного ужаса.
Кома плюс двадцать четыре минуты и пятьдесят две секунды. Он еще борется. Все отошли назад, чтобы не попасть ему под руку. Мне все это возбуждение показалось не самым положительным признаком. Рауль закусил губу. Амандина нахмурила брови и сморщила лицо.
Я бросился к управляющей машине.
Кома плюс двадцать четыре минуты и пятьдесят шесть секунд. Электрокардиограф превратился в сейсмограф в момент извержения вулкана. Через мгновение я понял, что если мы ничего не сделаем, Жан Брессон сейчас умрет. Загорелись лампы аварийной сигнализации. Взвыли аппараты. Но его электронная система уже сработала и резкий электроудар сотряс все тело. Он подскочил еще раз. Затем все вернулось в норму. Электроэнцефалограмма успокоилась. Предупредительные сигналы погасли. Аппаратура повела себя смирно.
Брессон спасен. Мы вернули его к живым. Он был словно подвешенный в воздухе человек, а мы смогли подтянуть его обратно, на твердый и прочный утес. Повезло, альпинистская страховка, его эктоплазменная пуповина, выдержала.
Он прошел через стену смерти.
Мы опасливо приблизились.
— Получилось! — принялся горланить позади нас человек от RTV1. Он, должно быть, воспользовался ожиданием, чтобы в уме отрепетировать свой репортаж. «В первом эксклюзиве по телеканалу, который можно смотреть хоть целый день, вы оказались свидетелями взлета и посадки первого танатонавта, пересекшего Мох 1. В прямой трансляции вы присутствовали при историческом моменте, о котором Жан Брессон после своего пробуждения поведет сенсационный рассказ».
Пульс — нормальный. Нервная деятельность — почти нормальная. Температура — нормальная. Электрическая деятельность — нормальная.
Жан Брессон открыл один глаз, затем второй.
Ничто в его лице не отражало того нормального состояния, о котором свидетельствовали экраны. Куда подевалось легендарное хладнокровие этого каскадера? Ноздри вздрагивали, лоб залит потом, лицо не выражает ничего, кроме ужаса. Резким движением он расстегнул ремень и по очереди осмотрел нас, как совершенно незнакомых людей.
Первым пришел в себя Рауль:
— Порядок?
Брессона колотила дрожь. Какой уж тут порядок…
— Я прошел через Мох 1…
Зал разразился аплодисментами, которые быстро стали смолкать при виде перепуганного человека.
— Я прошел Мох 1…, — повторил он. — Но что я там видел… это… это жутко!
Уже никаких оваций. Одна только тишина. Жан растолкал нас, чтобы пробраться ближе к микрофону. Ухватившись за него, он простонал:
— Нельзя… нельзя, нельзя умирать. Там, после первой стены… там зло. Вы не поверите, какое это зло. Я прошу вас, я всех прошу вас, пожалуйста, никогда не умирайте!
113 — ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОЭЗИЯ
Трехзевый Цербер, хищный и громадный,
Собачьим лаем лает на народ,
Который вязнет в этой топи смрадной.
Его глаза багровы, вздут живот,
Жир в черной бороде, когтисты руки;
Он мучит души, кожу с мясом рвет.
А те под ливнем воют, словно суки;
Прикрыть стараясь верхним нижний бок,
Ворочаются в исступленье муки.
Завидя нас, разинул рты, как мог,
Червь гнусный, Цербер, и спокойной части
В нем не было от головы до ног.[10]
114 — ПЕРЕБОРЩИЛИ
Нет смысла лишний раз подчеркивать, что этот странный «успех» заморозил всю нашу танатонавтическую деятельность.
Жан, до сих пор галлюцинировавший страшными видениями, объяснял журналистам, что позади первой стены находится страна чистого ужаса. Страна тотального зла.
— Это ад? — спросил один из журналистов.
— Нет, ад, должно быть, более привлекателен, — ответил тот с цинизмом отчаявшегося.
Президент Люсиндер, как и планировалось, организовал небольшой праздник, чтобы вручить Жану его приз в 500 000 франков и Кубок, но танатонавт на него не пришел.
В своих интервью он во всем обвинял нас. Он окрестил нашу группу «буревестниками горя». Он говорил, что надо прекратить разведку континента мертвых, что мы зашли слишком далеко. Он советовал всем никогда не умирать.
Сама мысль, что когда-то придется туда вернуться, приводила его в содрогание.
— Я знаю, что такое смерть и ничто не пугает меня так, как предстоящая с ней встреча. Ах, если бы только я мог ее избежать!
Он заперся в небольшом доме, который превратил в настоящий бункер. Он не хотел больше ни с кем видеться.
Он стал постоянно носить бронежилет. Два раза в неделю он по случайно выбранному расписанию ходил к врачу. Чтобы избежать риска венерических заболеваний, он отрекся от женщин. Так как смертельные исходы в ДТП были многочисленны, он бросил свою машину где-то на пустыре. Страшась гибели в авиакатастрофе, он полностью отказался от конференций за границей.
Амандина тщетно стучалась в его наглухо запертую дверь. Когда позвонил Рауль, чтобы по крайней мере нанести что-то новое на карту, Жан отрезал: «Черное, там все черное и одни только жуткие страдания», после чего бросил трубку.
Вся эта перипетия привела к нехорошим последствиям. До сих пор публика с достаточным энтузиазмом следила за нашим завоеванием того света, потому как каждый надеялся, что мы обнаружим там землю вечного счастья. Не напрасно Люсиндер с Разорбаком с самого начала окрестили нашу миссию «Проект Парадиз». Человечество было убеждено, что за голубым туннелем экстаза мы найдем свет мудрости. Но если чудесный коридор ведет только к этой боли…
Безнадежность, сквозившая в словах Брессона, быстро повлекла за собой соответствующие результаты. Отчаяние охватило всех и вся. Врачи кололи вакцины направо и налево. Продажи оружия подскочили до небес. Танатодромы опустели.
Раньше для одних людей смерть была просто прекращением жизни, как ветер, задувающий огонек. Для других она была обещанием надежды. Сейчас же все знали, что смерть — это предельное наказание. Существование превратилось в эфемерный рай, за который нам в один страшный день предъявят крупный счет.
Жизнь — праздник. Там же нет ничего, кроме мрака! Будь же проклят этот «успех» Брессона! Наши эксперименты подтвердили две истины, о которых толковал мой отец: что «смерть — это самое страшное, что только может случиться» и что «с такими вещами не шутят»…
115 — МИФОЛОГИЯ МЕСОПОТАМИИ
"Я скитался по всем странах, пережил там все ненастья.
Плыл в морях и океанах, не найдя и грана счастья.
Жизнь влачил, от горя воя, боль терзала плоть мою,
Видно, так уж я устроен. Но… бывать ли мне в раю?