Смерть – это ловушка. Свет нас притягивает, а из-за первого занавеса выскакивают демоны.
Нет нужды упоминать, что на следующий день упало число самоубийств. Все опасные виды спорта – автомобильные гонки, бокс, парашютизм, мотокросс, скачки, горные лыжи или банджи-джампинг – все меньше и меньше привлекали любителей острых ощущений. Наркодилеры больше не могли сбывать свой товар. Табачные лавки позакрывались. Аптеки процветали.
Из соображений безопасности упало потребление электроэнергии в домах.
Множество балконов обносились решетками. Крыши ощетинились громоотводами. Модельеры ввели в моду одежду с протекторами, которые заставляли человека ходить враскорячку наподобие куклы, но защищали от травм при падении. На вершине скалистых утесов Туманного Альбиона устраивались предохранительные поручни.
В лаборатории Рауль пытался сохранять выдержку посреди этого урагана. Позади первой стены на карте он нанес черный коридор, украшенный одним вопросительным знаком.
– Что же там может быть такое, что столь напугало Брессона и других?
На данный момент наши эксперименты были приостановлены из-за нехватки танатонавтов-добровольцев. Мы все еще регулярно собирались на Пер-Лашез, хотя обстановка начинала напоминать сюрреалистический спектакль.
– Что думает Люсиндер? – как-то спросила Амандина.
– Твердит «А что, если Брессон прав?» – ответил Рауль. – Он был зачарован видом того света издалека. Сейчас он говорит, что вблизи это вовсе не так интересно.
– Но все те люди, что летели вокруг него, они, кажется, с нетерпением стремились туда попасть, – настаивал я.
– Приманка для птичек! Как окажешься рядом с тем местом, сразу начинаешь понимать, что никогда не следовало туда ходить. Люсиндер больше не уверен, что смерть – это вечеринка удовольствий.
Мы с Амандиной и Раулем были в полном смятении. Мы не для того лезли из кожи вон, чтобы сорвать покрывало с ужаса, который навсегда останется самым большим сюрпризом для всех и каждого.
Все наши деяния, как хорошие, так и плохие, были направлены на достижение этого отвратительного финала. Может быть, действительно есть неизбежный ад, этот зоопарк, кишащий вьющимися змеями и улыбчатыми вампирами, против которых предостерегают все религии мира?
Что за ящик Пандоры мы открыли? Что за зловредные силы мы выпустили своим необдуманным любопытством? Мы хотели познать мистерию смерти… вот она нам и преподала урок.
– Люсиндер хочет все бросить, – сказал Рауль. – Он даже думает подать в отставку. Он бы предпочел, чтобы из книг Истории были вычеркнуты все упоминания о его неудачливых набегах на смерть.
– А ты?
Рауль, сидя на могильной плите, чувствовал себя так же непринужденно, как и на диване. Он уютно прислонился к надгробной стеле.
– Было бы слишком легко от всего отказаться при первой же неприятности. Высадившись в Африке, Австралии или Индонезии, пионеры-исследователи вынуждены были столкнуться с племенами каннибалов, с враждебными джунглями, полными скорпионов и прочих свирепых и неизвестных животных. И все же они не отступили. Любая разведка знает свою долю риска. Речь не идет о прогулке по розовому саду с детскими качелями. Приключение – это синоним опасности!
Плодовитый ум Рауля ковал причины быть настойчивым и упрямым. Он вовсе не собирался бросать танатонавтику.
Он вспугнул птиц, кормившихся из его рук.
– Эти видения позади Моха 1 не согласуются между собой, и тот факт, что все свидетельства негативны, не имеет особой важности. Жан Брессон не дал нам ничего определенного. Он, которого мы всегда считали серьезным и методичным, не сказал ничего, кроме нескольких наречий: страшно, ужасно, жутко… Его единственное точное определение – там все черное!
– Вывод?
Он зажег одну из сигареток «биди», встал, потянулся всеми своими долговязыми конечностями и выпустил эвкалиптовое облако:
– Вывод: мы не можем позволить, чтобы несколько трусов остановили нашу работу.
– Жан не трус и не способен лгать, – объявила вечно лояльная Амандина.
– Органы чувств могли его обмануть, – заметил Рауль. – Может быть, там есть фаза обольщения, за которой идет этап отвращения… Я тоже считаю его искренним, но меня беспокоит, что все эти видения столь различны. Похоже, что после первой стены тот свет персонализируется. Мишель, ты помнишь египетскую «Книгу мертвых»? Она повествует, что покойник должен столкнуться с монстрами, но если он сможет их одолеть, то потом спокойно продолжит свой путь. Своего рода инициирующее испытание, которое Жан, как мы видим, не смог преодолеть! Отсюда его довольно упрощенные заключения, что позади Моха 1 нет ничего, кроме ужаса.
Я взглянул на Амандину. Ее вид был моим раем, ее светло-голубые глаза – моим великим путешествием. Зачем искать где-то далеко? Свой взгляд, что приводил меня в оцепенение, она спрятала под темными очками.
– Рауль, и что?
– Что ж, оставим пока свою работу и подождем, пока не пройдет время. Новости бегут одна за другой. Люди забудут танатофобию. И мы продолжим ради любви к науке!
Между тем Люсиндер отменил свой закон, запрещавший интенсивную терапию при реанимации. Никто больше не хотел ставить точку и этим отправлять пациента неизвестно куда. Прежде чем лечь в хирургическое отделение, больные выписывали огромные чеки, гарантировавшие им как можно более длительное поддержание в состоянии «овоща» в случае неудачной операции.
Амандина так и не встретилась снова с Жаном Брессоном. Кстати, его вообще никто больше не видел. В конечном итоге он забрал премию Люсиндера и потратил ее на строительство противоатомного убежища. Он спрятался посреди этажей, набитых ящиками с консервами и запасами минеральной воды, и о нем больше никто никогда не слышал.
«Четыре неверные особенности поведения провоцируют невежество и страдания человека:
– Чувство индивидуальности. К успеху ведет: «Я умен»… К поражению ведет: «У меня ничего не получится»…
– Привязанность к удовольствию: поиск вечного удовлетворения как единственной цели.
– Предрасположенность к депрессии: постоянные думы о печальных воспоминаниях, которые подстрекают к мести и противопоставлению себя окружающим.
– Страх смерти: болезненная потребность цепляться за свое существование, доказывающее личную индивидуальность, вместо того чтобы вплоть до самой смерти пользоваться жизнью ради развития самого себя».
Отрывок из работы Френсиса Разорбака «Эта неизвестная смерть»
Танатофобия продлилась почти шесть месяцев. Шесть месяцев вынужденного безделья и одних и тех же споров в тайском ресторане мсье Ламберта. Полгода блужданий по Пер-Лашез. Полгода пыли, копившейся на нашем танатодроме. Растения в пентхаусе оплели рояль. Мы почти не видели Люсиндера. Даже Верцингеториг, его пес, был мрачен. Амандина занялась кулинарией и пыталась нас утешить, готовя эпикурейские блюда. Мы играли в шашки, шахматы. Но не в карты, потому что никто не хотел видеть туза пик – предвестника смерти!
Проблеск надежды, на который так рассчитывал Рауль, сверкнул из места, откуда мы его меньше всего ждали. Не из Соединенных Штатов, где, как мы знали, НАСА занимается сверхсекретными исследованиями, не из Великобритании, где после Билла Грэхема могли остаться подражатели, хотевшие пройти по его стопам. Наше спасение пришло из Италии.
Мы знали о существовании в Падуе высококлассного танатодрома, но полагали, что, как и наш собственный, он сейчас впал в спячку. Так вот, хотя итальянцы и заморозили свою программу, они все же не до конца забросили старты. 27 апреля они объявили, что смогли запустить человека за первую коматозную стену и что их танатонавт, вернувшись в свою телесную оболочку, дал гораздо более обнадеживающие свидетельства, чем Жан Брессон.
Парадоксально, но журналисты, с ходу поверившие устрашающим рассказам Жана Брессона, проявили скептицизм по поводу восторга и оптимизма итальянцев.
Итальянский танатонавт в действительности был танатонавткой. Ее звали Стефания Чичелли.
Рауль долго разглядывал ее портрет в одном из выпусков Corriere della Sera[13]. Эта улыбающаяся молодая женщина объясняла в посвященной ей статье, что после Моха 1 она обнаружила гигантскую, залитую сумерками, черную равнину, где ей пришлось бороться с чрезвычайно агрессивными «пузырями воспоминаний». Пораженные коллеги подвергли ее опросу под «сывороткой правды», но ее утверждения остались теми же.
– Выходит, она не врет, – сказал я.
– Разумеется, нет! – вскинулся Рауль. – Тем более что ее рассказ во всех деталях последователен.
Я задумчиво помалкивал.
– Я тебе говорю, Брессон просто-напросто столкнулся со своим прошлым, и оно оказалось таким страшным, что он просто не смог его вынести.
Амандина знала, что наш каскадер никогда не проходил сеансы психоанализа. Иногда она даже думала, что ему бы это не помешало, так как Жан тщательно скрывал свое прошлое. Мы решили провести расследование и выяснили, что Жан в детстве был сильно травмирован психически. Он окружил себя коконом молчания, но вся его защита разлетелась на куски при проходе через Мох 1. В своей памяти он хранил настолько мрачные воспоминания, что не смог выдержать шок.
Амандина помчалась его ободрять. Но, как и прежде, Брессон и в этот раз отверг все контакты с окружающим миром. Он не реагировал на неоднократный стук в дверь своей крепости, а телефон он уже давно отсоединил раз и навсегда.
Охваченные любопытством, мы пригласили итальянку в Париж для вручения медали Почетного легиона танатонавтов, учрежденного Люсиндером. Церемония проходила без барабанного боя и завывания фанфар. На этот раз мы предпочли не поднимать шума в прессе.
Стефания Чичелли оказалась толстенькой, невысокой женщиной с симпатичным младенческим лицом. Ее черные вьющиеся волосы падали до поясницы. Джинсы и рубашка, казалось, вот-вот затрещат по швам, но очарования ей было не занимать благодаря свежим пухлым щечкам и детской улыбке.