Берк заинтересовался: что за патент? Увы, с какой стороны он ни закидывал удочку, о содержании первого изобретения Джека Уилсона Интернет непривычно помалкивал.
Казалось, уже ничто не могло остановить молодого ученого на пути к успеху и славе — и вдруг его звезда внезапно закатилась. Уже в июле 1994 года его бросили в тюрьму за нарушение пресловутого «Закона об охране секретных технологий», принятого в 1951 году, в самый разгар маккартизма и антикоммунистической истерии.
Суть драмы сводилась к следующему. Изобретение Уилсона — то самое, которое он хотел запатентовать, — было отнято у него правительством США. На основе того же «суверенного права государства на принудительное отчуждение частной собственности», по которому сгоняют собственников с их земли, когда строят важные шоссе, аэропорты или железные дороги, Вашингтон наложил лапу на патент Уилсона, вручив ему чек на энную сумму, которую эксперты посчитали достаточной компенсацией за ущерб. Изобретение получило гриф «Совершенно секретно» и оказалось под защитой лютого «Закона об охране секретных технологий». Теперь Берку стало понятно, почему о содержании патента в Интернете нет и полслова.
Любопытно, что и с Теслой поступили примерно так же: после смерти ученого его бумаги конфисковало государство, и его идеи были втихаря погребены в самых недоступных архивах.
Джек Уилсон виновен в том, что не захотел смириться с потерей изобретения. В обход «Закона об охране секретных технологий» он продолжал сколачивать капитал для реализации своего проекта — устраивал презентации для потенциальных инвесторов. В ходе следствия всплыло, что он открыто намекал на продолжение работы в каком-нибудь офшоре. Упоминался остров Ангилла — самый северный из вест-индских Подветренных островов. (Остров полунезависимый, но предельно английский, машинально подумал Берк, и его перекосило от презрения к самому себе: он вспомнил, как в единственном и роковом разговоре с д'Анконией он беспечно зубоскалил на эту же тему.)
При выходе с очередной презентации Уилсон был арестован агентами ФБР.
Согласно заметке на сайте Федерации американских ученых, в «Законе об охране секретных технологий» прописаны случаи, когда правительство имеет право — в интересах национальной безопасности — наложить запрет на дальнейшую разработку идеи, то есть практически конфисковать авторскую собственность. В бюро патентов и торговых марок имеются эксперты, оценивающие опасность изобретения для интересов страны. Их доклады идут в соответствующие организации, обычно в министерство обороны или в департамент энергетики. Приговор этих экспертов является, как правило, окончательным и бесповоротным.
В большинстве случаев изобретатель не страдает. Работа, собственно говоря, продолжается — только секретно, при государственном финансировании. Секретность и государственное финансирование — палка о двух концах, то есть не всегда благословение Божье. Однако хуже всего, когда изобретение просто прячут в архив. Что, очевидно, и произошло с идеей Уилсона.
В 2003 году из ста пятидесяти изобретений, которые получили статус секретных, половина приходилась на долю изобретателей-одиночек.
Именно изобретатели-одиночки зачастую вкладывали в эксперименты и создание пробных моделей свои собственные последние деньги. И потом жестоко спорили по поводу размера полученной компенсации. Даже в суд на государство подавали. Однако все процессы такого рода заканчивались ничем: как правильно оценить возможную коммерческую прибыль от товара, который на рынке так и не появился? Да и как добиваться правды, если в суде нельзя обсуждать детали изобретения и нет возможности приглашать независимых экспертов?
Берк откинулся на спинку кресла и задумался.
Теперь он вполне понимал, отчего Уилсон считает себя обиженным гением и, похоже, зол на весь мир… Но что же он, собственно, изобрел?
Он интересовался «потерянными» идеями Теслы.
Государство конфисковало его изобретение и положило под сукно (в противном случае Уилсона пригласили бы дорабатывать идею в секретной лаборатории).
Сложив эти два факта, легко предположить, что Уилсон изобрел какое-то мощное оружие… от которого даже правительство в испуге шарахнулось.
После ареста Уилсон попал в тюрьму. В камере с ним сидел мелкий гангстер по имени Робби Мэддокс. Пока адвокат Уилсона Джил Эппл билась за то, чтобы его выпустили под залог, Мэддокс вроде бы по собственной инициативе тайно обратился к помощнику шерифа и сообщил, что его сокамерник планирует убийство окружного прокурора.
Через два дня Мэддокс вернулся к разговору о заказном убийстве. Только теперь под его одеждой был закреплен магнитофон.
В судебном протоколе имелась распечатка того судьбоносного разговора:
— …Созио — поганец! Хотел бы увидеть его в гробу!
— Один треп, Джек. Ты назови конкретную сумму, которую готов заплатить!
— Брось прикалываться.
— Да нет, я серьезно. Сколько дашь за то, чтоб пришить Созио?
— Хм… Ну, не знаю… Тысяч пятьдесят… А что, ты знаешь подходящего человека для этой работы?
— За пятьдесят кусков я и сам готов.
— Серьезно?
— Без дураков. Как выйду — так сразу. А мне много намотать не должны, может, и вовсе одним испугом отделаюсь. Так что решай. Сработаю чисто. Ну, по рукам?
Долгая пауза.
— Ладно, по рукам.
Берк перечитал диалог раз пять. И первое впечатление не изменилось: разило подставой.
Конечно, Уилсон тоже не овечка, но в этом «преступном сговоре» был привкус мимолетного настроения, которое коварно раздули в полноценное намерение. Кто знает, что сказал Уилсон своему сокамернику, проспавшись, назавтра? Может, «слушай, дружище, насчет Созио и пятидесяти тысяч… зря я ляпнул, не бери в голову…»?
Джил Эппл примерно так и защищала своего клиента.
— Где факт сговора? — говорила она. — Был задаток? Было обсуждение конкретных деталей?
Да, думал Берк, ничего, кроме самой общей болтовни.
Кто из заключенных не грозит ежедневно урыть начальника тюрьмы?
Сколько раз по камерам со смаком планируют убить того или иного охранника?
В таких случаях достаточно презрительного «Прополощи рот, трепло!». Но если подслушивать с магнитофоном, то любой набросает себе слов на два пожизненных срока!
Джил Эппл, адвокат Уилсона, снова и снова подчеркивала, что реплики ее клиента «вырваны из контекста», а Мэддокса иначе как «сознательным провокатором» не назовешь: за показания против Уилсона окружной прокурор снял с Мэддокса обвинения в деле о наркотиках.
Однако на присяжных эта аргументация не произвела впечатления. Они признали Уилсона виновным в подстрекательстве к убийству. А поскольку речь шла об окружном прокуроре, за пару опрометчивых фраз Уилсона швырнули в одиночку одной из двух тюрем сверхстрогого режима, предназначенных для самых опасных преступников, на совести которых были десятки или, в случае террористов, сотни жертв. Никакого общения — даже с охранниками. Пищу подсовывали, как диким зверям, через лючок. Свет в камере горел двадцать четыре часа в сутки вопреки конвенции ООН об охране прав заключенных. В стене не было даже маленького окошка. Каменный мешок с койкой, раковиной, сортиром и вмурованным в стену телевизором, который показывает только самые невинные программы.
Да, подумал Берк, недаром отменили проект построить еще четыре подобных тюрьмы. Может, у кого-то совесть проснулась. Или просто денег пожалели…
У Берка были стандартные представления об американской тюрьме: общая столовая с сытной здоровой едой, спортивный зал, где заключенные работают с «железом», футбольное поле под открытым небом, а то и гаревые дорожки для легкой атлетики.
В тюрьме города Флоренс, штат Колорадо, этим и не пахло. В народе ее называли «Алькатрас в Скалистых горах».
Что и говорить, судьба круто макнула Уилсона в дерьмо — и оставила его там на месяцы, и месяцы, и годы… Немыслимое потрясение для человека, перед которым открывались блестящие перспективы.
Берк поежился. С таким опытом Уилсон действительно опасен. Что там в его душе произошло — одному Богу известно…
Изучая найденные материалы, Берк делал выписки, а в заключение занялся поиском телефонов прокуратуры Сан-Франциско, адвоката Джил Эппл и «провокатора» Робби Мэддокса.
От идеи найти Робби Мэддокса он отказался практически сразу. Его имя не числилось ни в одной базе данных. Может, он уже и не живет в Сан-Франциско. А человека, который по роду своей деятельности не спешит «светиться», искать по всей стране — умаешься.
Созио, как выяснилось, работал на прежнем месте, хотя уже поднялся до чина окружного судьи. Удостоиться аудиенции у такой «шишки»…
Оставалась только Джил Эппл.
На нее он вышел старомодным проверенным способом — через телефонное справочное бюро.
Заранее продумав «легенду», он представился сотрудником журнала «Харперс мэгэзин». И смело назвал свои статьи и номера, в которых они были опубликованы. Ложь заключалась лишь в том, что он был автором не текстов, а фотографий.
К Джил Эппл он обращался в связи с запланированным очерком о жертвах «Закона об охране секретных технологий» — слышал, что она участвовала в одном любопытном процессе…
— А, помню, помню! — воскликнула Джил. — Джек Уилсон!
— Совершенно верно.
У Джил был приятный дружелюбный голос с южным акцентом.
— А вы с самим Джеком уже говорили? Ездили к нему в тюрьму? — Тут она спохватилась и быстро исправилась: — Простите, он уже наверняка на свободе…
— Да, я в курсе. И поэтому у меня проблема — как его найти? Я надеялся, что вы…
— К сожалению, я помочь не могу. Мы больше не контактируем.
— Почему?
— Я сражалась за него со всем энтузиазмом, подавала апелляцию… Но потом… словом, он стал совсем другим. И наши дружеские отношения прервались. — Она искренне вздохнула.
— Я читал, через что он прошел, — сказал Берк. — Нетрудно понять, отчего он сильно изменился.
— Да, что и говорить, душераздирающая история. Не знаю, до какой степени вы информированы о его жизни. Он достиг столь многого и таким молодым — и вдруг такой конец. Печально. И несправедливо. Ну и, конечно, глупое стечение обстоятельств.