Дягилев заскрипел зубами и ответил:
– Насколько мне известно, никого из моих звезд еще не убили. К тому же ваши опасения преувеличены. Вы же сами только что рассказали мне о безумной американке. Какие нездоровые, но сильные чувства нужно испытывать, чтобы изобрести такой извращенный способ мести!
Трость Дягилева застучала у Ленуара в голове.
– Беркли не убивала Чумакова! И из Лондона подтвердили, что у Анны Павловой есть помада Cartier. Значит, Нижинскому до сих пор угрожает опасность. Этот праздник у Поля Пуаре может привести к настоящей катастрофе. Одумайтесь, мсье де Дягилефф! Вы же деловой человек!
– Если нас не будет на этом празднике – вот что обернется настоящим провалом. Вам, наверное, не известны такие простые истины. Но продают не билетные кассы, а люди, которые умеют воздействовать на воображение публики! Люди, которые умеют рассказывать сказки! Мы с Полем сказочники. Не стойте у нас на пути, а обеспечьте нашу безопасность, вы же агент Безопасности!
Ленуар схватил трость Дягилева и закинул ее в цветочный партер парка. Импресарио застыл, совершенно растеряв свой запал.
– Начнем с малых дел: если вы и дальше будете на всех замахиваться тростью, то рано или поздно она станет угрожать вашей собственной безопасности, – взяв себя в руки, прокомментировал Ленуар.
Что ж, придется полагаться только на свою команду. Турно с гвардейцами уже собрались в центральной галерее особняка Поля Пуаре.
Экстравагантному кутюрье принадлежал весь треугольник, стороны которого составляли Елисейские Поля, рю дю Колизе и авеню д’Антен. Когда Пуаре приобрел свой особняк, здесь уже пятнадцать лет никто, кроме куриц и всех дворовых кошек правого берега Парижа, не обитал. Район Елисейских Полей считался резидентским кварталом французской столицы. Но с Пуаре здесь поселилась сама мода, живая и игривая, соблазняющая своим эпатажем и красками. Ленуар подумал, что когда в двух шагах отсюда откроется театр Астрюка, то для элегантной публики район окончательно станет сердцем Парижа.
– Мой любезный Ленуар, вы можете не надевать сегодня специального костюма – черный вам всегда идет! Позвольте только вымазать лицо сажей – ваши глаза будут пугать своей голубизной еще больше. – Великий сказочник Пуаре то появлялся, то исчезал, раздавая последние наставления по приготовлению праздника. – Давайте я покажу вам мой парк, Ленуар!
– Турно, следуйте за мной! – скомандовал сыщик. От толпы растерянных гвардейцев отделился самый статный великан и не спеша направился к своему шефу. Через секунду он стоял рядом с маленьким Пуаре, и теперь невольно смущался уже кутюрье.
– Всех приглашенных будут подвозить прямо к парадному входу. Так гости сразу увидят парк и не запачкают туфли раньше времени. Встречать их будет русский гусляр в традиционной рубахе и лаптях.
– Турно, держись поближе к этому гусляру, – перебил Ленуар вдохновенного кутюрье.
– Но тогда пропадет весь эффект! – Пуаре посмотрел на сыщика, но по холодной голубизне его глаз быстро понял, что Ленуару сегодня не до эффектов. Даже если они стоили Пуаре целое состояние. – Хорошо. Турно, тогда вас придется тоже переодеть в русского крестьянина… Нет, что же это я? Вы будете богатырем! У русских же есть этот Илиа́.
– Сильный богатырь? – спросил Турно.
– Сильный. Самый могучий! – заверил его Пуаре. Турно с уважением закивал и пошел за начальством дальше.
– Этот прекрасный партер из разноцветных крокусов разбил здесь Луи Сю. Он же построил мне правое крыло здания, – продолжил обход своих владений Пуаре. – Там моя мастерская. Все лампы я прикажу накрыть прозрачным муслином. Получится настоящая сказка! Вот увидите!
– Турно, среди деревьев поставь пятерых гвардейцев с фонарями, – отдал следующее распоряжение Ленуар. Затем, посмотрев на перекошенное лицо Пуаре, добавил: – Можете их тоже накрыть муслином.
– Гвардейцев?
– Фонари.
Кутюрье быстро закивал и повел полицейскую братию вокруг цветов обратно в дом, словно опасался, как бы с каждым новым шагом не «посеять» новых гвардейцев в своем цветущем парке.
– Здесь я по утрам занимаюсь фехтованием! – гордо заметил пузатый кутюрье. – Там я привез из Геркуланума двух бронзовых ланей. Мои дети называют их козочками и любят на них кататься. А это бюст Афродиты. Я вижу его из своего кабинета, и он…
– Какая красота! – Турно замер у статуи с широко раскрытыми глазами и смотрел на греческую богиню, как на свою Галатею. – Просто тесаком по горлу – вот как красиво!
– Идем дальше, Турно. Не то она превратит вас в Нарцисса.
– В кого? – не понял великан. – Эта может превратить меня даже в кролика, я не возражаю.
– В парк выходит десять дверей. Днем я держу их открытыми. Между дверьми гуляют мои мадемуазель, демонстрируя платья последней коллекции. Однако сегодня я велю закрыть все двери, кроме одной, чтобы гости после приема в доме по одному выходили для участия в охоте на Жар-птицу! – Пуаре поправил свой коричневый галстук и заулыбался, как китайский фарфоровый мудрец. Поймав на себе взгляд Ленуара, он уточнил: – Сегодня суббота, а по субботам по астрологическим рекомендациям моего друга Макса Жакоба я ношу коричневые галстуки и запонки. Но не переживайте: ночью я тоже буду весь в черном! Мой костюм Кощея – длинное пальто «Конфуций». Когда я работал у Ворта, графиня Барятинская брезгливо сравнила его с мешком для трупов. А сегодня такие мешки хочет носить полмира, ха-ха! По-моему, надеть это пальто на русский праздник – прекрасная идея, вы не находите, Ленуар? – Пуаре подмигнул сыщику и попросил всех гвардейцев пройти за его супругой Дениз на второй этаж. Им предстояло переодеться в нечисть Кощея Бессмертного.
Ленуар остался один вместе с ББ и Турно. Гвардейцу он приказал расставить своих ребят у входа в галерею, у туалетных комнат, на кухне и на лестнице, ведущей на второй этаж. А ББ, своему доверенному филеру, приказал не спускать глаз с Поля Пуаре. Сам он рассчитывал взять на себя охрану Вацлава Нижинского.
Отдав последние инструкции по выводу гостей из дома, если все-таки покушение на русского танцовщика состоится, Ленуар отправился на третье представление спектаклей «Русских сезонов», уже называя его про себя «третьим кругом ада». Поехали на бежевом торпедо «Рено» Поля Пуаре. Кутюрье очень рассчитывал, что его бог танца прибудет на русский праздник без опозданий.
Я есть Бог
Дневник Вацлава Нижинского
Жизнь есть природа, а природа есть жизнь. Я люблю природу. Я ее знаю. Я ее понимаю. Я ее чувствую. Природа чувствует меня. Я есть природа. Я живой. Сегодня я прожил на сцене. Сегодня я выжил на сцене. Моя природа победила смерть.
Фавн – это природа. Фавн живой. Люди говорят, что я тоже изучаю искусство прошлого. Искусство прошлого есть музеи и история. Я не люблю остатки прошлого, ибо они пахнут кладбищем. Я знаю поэта, который пишет красиво. Я знаю философа, который пишет умно. Они пишут глупые вещи, ибо изучали их. Я люблю ученых, но не люблю их учений.
Я хочу смерти ума. Я боюсь смерти разума. Я человек с ошибками. Все ошибки – это природа. Я люблю природу. Я хочу жизни. Я чувство. Я не умничаю. Я красуюсь. Я чувствую любовь к красоте.
Когда меня выпустили из школы, я почувствовал свободу и страх. За хорошее ученье мне дали Евангелие. Я не любил закон Божий, потому что я не любил церковь. В церкви говорят о науке. Наука не есть Бог. Бог есть разум. Папа есть наука, а не Христос, поэтому люди, целующие его туфли, подобны вшам, которые водятся в пейсах.
Мне дали Евангелие, но я не понимал Евангелия, ибо оно было написано по-латыни и по-польски. Я не любил закон Божий, ибо скучал. Если бы мне дали Евангелие на русском языке, я бы понял. Я не любил читать Евангелие, ибо оно оставалось мне непонятно. Красивая книга, богатая печать. Но я не чувствовал учения Евангелия. Я любил Достоевского. Достоевского легко читать. Он чувствует красоту. Я проглатывал Достоевского.
Красота везде. Урод, горбатый, слепой красивы. Я люблю горбатых. Я люблю всех людей. Все ругаются, потому что не любят. Я не хочу ругаться. Я не хочу войны. Я слушаю Бога. Он меня защитит. Если меня захотят побить, я не буду защищаться, и Бог остановит моего врага. Я не буду отвечать. Человека наполнит злость, но потом он остановится. Я не люблю войн. Я не люблю границ. Если все будут меня слушаться, то не будет войн. Если я буду политиком, я создам танец мира. Я не могу быть политиком, потому что политика есть смерть.
Люди думают, что наша жизнь зависит от солнца. Солнце – это точка и круг. Я думаю, что жизнь зависит от людей.
Я не люблю притворства. Я прост. Я чувствую ипокритов. Я не люблю комплименты. Критики думают, что правда только одна. Но правда разная. Я тот, кто говорит правду. Ты тот, кто говорит правду. Он тот, кто говорит правду. Я люблю склонять правду. Правда есть природа. Природа есть Бог.
Критики думают, что они умнее артистов. Они ругают артистов. Артист дрожит перед критиком. Его душа плачет. Мальчишкой я не боялся критики. Я никому не кланялся. Критики говорят от науки. Критики не создают нового. Светлова – критик. Кальмет – критик. Легат называл Светлову попугаем. Его критика – это повторение уже известных вещей. Критики не есть жизнь. Критики есть смерть. От них пахнет духами и помадой. Меня тошнит от критики. Они как болезнь Венеры, от которой распухают яйца. Я не могу танцевать, когда у меня болезнь Венеры.
Критики сравнивают жизнь с умершими художниками. Они больше любят музеи. Музеи губят молодых художников. Они заставляют их сравнивать себя с музейными. Критики – это муравьи, живущие в одном муравейнике. Они собирают палочки и пугают, потому что хотят, чтобы артисты спрашивали у них мнение.
Мама, меня хотят сжечь на огне критики. Но этот огонь создает пепел. Пепел не удобряет землю. Разложение удобряет землю. Я русский человек. Я знаю, что есть земля. Без разложения не будет земли, не будет тепла, не будет хлеба. Кто-то должен умереть, чтобы удобрить землю.