– Даю вам свое слово и согласие, – ответил Порванное Ухо.
Кристиан расслабился и поспешил за товарную стойку. Через пару минут он принес две металлические конструкции своей личной разработки.
– Измерительные аппараты для пошива индивидуальной обуви! – торжественно объявил он.
На создание аппарата Кристиана вдохновило его путешествие в Испанию. Утром он учил язык и ходил в университет, а во второй половине дня – по всем музеям и самым знаменитым магазинам Мадрида. В историческом музее орудий пыток испанской инквизиции он долго стоял перед «испанскими сапогами» и думал. А вернувшись в Париж, разработал свои собственные, «парижские сапоги», только не для пыток, а для быстрых индивидуальных замеров стоп.
Каждый из двух аппаратов состоял из толстой подошвы, куда вставлялась стелька из смеси на каучуковой основе. Два железных обруча застегивались с помощью кожаных ремней для фиксации ноги, а торчащие по контуру подошвы деревянные линеечки с дырочками служили опорными точками для обрисовки на бумаге формы стопы и ее подъема.
Кристиан по праву гордился своим изобретением, помогавшим снять замеры любому продавцу, вне зависимости от того, имел ли он раньше опыт сапожника или нет. К тому же какая экономия времени! И клиенты довольны, и продажи растут. Он вертелся вокруг Порванного Уха и комментировал свои действия:
– Вставляйте обе ноги, я зафиксирую их… Вот так… А теперь, когда вы встанете, стелька примет форму отпечатков ваших стоп. Данные замеры потом послужат лекалом для создания индивидуальной именной колодки. Все как в балете, мсье! Вставайте. Теперь потерпите две минуты, я обрисую левую стопу… Теперь правую… Вот и все! Оплатите на первом этаже две пары обуви и приходите на примерку через неделю. Уверен, что после этой покупки вы еще не раз вернетесь в Bon marché, мсье! Здесь все удобно и просто, да? А теперь я заполню квитанцию для оплаты. Позвольте узнать ваше имя?
Мечты и обязательства
Настроение у Ленуара было скверным. Нос до сих пор раздраженно улавливал запах свинины на руках, даже после домашнего ритуала приведения себя в порядок. Пришлось еще раз помыть руки. Только зафиксировав кончики усов воском доктора Моно в вертикальном положении, сыщик решил, что его настроение тоже приподнялось на несколько миллиметров. Новое средство предназначалось не для усов, а для кожи, но состояло только из натурального пчелиного воска и миндального масла, и Ленуару нравилось думать, что он будет сегодня пахнуть, как цианистый калий. Кроме того, реклама продукции профессора Ж. Моно обещала вылечить все болезни лица, желудка, кишечника и печени и придать энергии всему организму, а после бессонной ночи энергия не помешает.
Вчера Ленуар не боялся огня, дыма и Кощея, но, когда Николь лишилась чувств, он по-настоящему испугался. Наверное, не приведи он ее к Пуаре – ничего бы не случилось. А теперь ее светлая кожа отдавала мертвенной белизной. Ленуар расстегнул платье Николь, начал массировать уши и нажимать на точки энергии на лице девушки. Но Николь не двигалась. Ему казалось, время застыло и вопросительно уставилось на сыщика: «Что ты теперь будешь делать? Помнишь, как было с Элиз?» Продолжай, продолжай! Главное – действовать, а не сидеть на месте! Через две минуты веки девушки наконец дрогнули.
В этот момент к ним и подошел доктор Моно. В отличие от остальных приглашенных он, похоже, сохранял самообладание. Протянув Ленуару склянку с какой-то жидкостью, он объяснил, что речь идет об эфирной эссенции, которая поможет Николь прийти в себя. Сыщик сначала сам вдохнул эссенцию и только потом поднес ее к лицу девушки. От резкого запаха она поморщилась и начала бормотать что-то про помаду. У доктора Моно не было с собой никакой помады, но через несколько минут у Ленуара в кармане уже лежал образец фирменного воска…
Ленуар отвез Николь к ней домой и оставался у ее постели, пока девушка не уснула. Что может успокоить лучше любимого одеяла и заботы близкого человека? Сыщик держал Николь за руку, слушал ее ровное дыхание, но сам успокоиться никак не мог.
Что за костюм был на Кощее-поджигателе? Из-под пальто «Конфуций» торчала темная юбка. Неужели убийца – женщина? Или все-таки мужчина, переодетый в костюм лешего или другой русской нечисти? Как он попал на праздник, куда пропускали только по именным приглашениям? Турно выдал список гостей Ленуару, но, пробегая его глазами, сыщик только еще больше раздражался от непроницаемости этого списка. Двести человек! Стоит ли сразу садиться за изучение биографии каждого из них, если Кощеем мог стать даже официант или водитель одного из гостей?
Хизер Беркли к тому времени он тоже арестовал. Значит, это не она. Кто же тогда? Фокин, претензии и недовольство которого продолжают расти? Его супруга Вера, мечтающая помочь своему мужу сохранить место в «Русских сезонах» Дягилева? Сам Дягилев, убивший докучающего ему старого врага Нижинского? Один из завидующих Нижинскому артистов балет? Люси, наконец, которая души не чает в своем кумире? Могла ли она стать орудием убийства Нижинского? Или, может, сам Гастон Кальмет, действующий по приказу сверху? Нет, Кальмет любит деньги и интриги, но у него кишка тонка на убийство… Или Ленуар ошибается? Кому выгодно убийство Нижинского? Кому выгодно стереть с парижской сцены «Русские сезоны»? Вчера после представления Ленуару передали записку от Астрюка с приглашением к нему домой. Сам Астрюк на спектакле не появился.
Сна не было. Сыщик оставил Николь, взял в арсенале префектуры полиции «наган», которым убили русского танцовщика, и, как был в грязной одежде, так и поехал в Ля Виллет. Хорошо еще, что забойщик попался покладистый. Не дрогнул.
Теперь же, когда усы уже торчали вверх и агент Безопасности имел вполне приличный вид, пора было наведаться к французскому импресарио «Русских сезонов».
Враги Габриэля Астрюка называли «вшивым жидом», а друзья говорили, что, когда Астрюк начинает дело, он никогда не позволит ему провалиться. Все они сходились во мнении, что Астрюк держал клиента в руках. А потому завистники только шептались за спиной сорокавосьмилетнего дельца, но никто не осмеливался переходить ему дорогу.
Импресарио чувствовал себя в мире искусства как рыба в воде, которая видит не только коралловые рифы, но и их острые углы, не только акул и китов, но и планктон, плавает не только на поверхности, но и умеет спускаться на глубину океана. Если нужно было организовать выступление зарубежных артистов в Париже, даже ветер не мог его облететь.
Габриэль Астрюк жил и действовал там, где билось театральное сердце Парижа: на углу улицы Сен-Луи и бульвара Итальянцев, в двух шагах от Оперы, в легендарном «Павильоне Ганновера». Благородная рустовка стен этого здания прекрасно сочеталась с мелкими стеклянными квадратами огромных дверей-окон второго этажа и модной башенкой-террасой. «Павильон» словно показывал посетителям, что в нем проживает и работает состоятельный ценитель прекрасного.
Слуга впустил Ленуара и проводил сыщика в кабинет Астрюка.
– А, господин полицейский и тайный агент! Рад вас видеть!
Помещение было обито темно-синими однотонными обоями. На их фоне висели и отражали дневной свет застекленные квадратики картин, фотографий и гравюр. Из двух огромных секретеров торчали письма, бумаги, папки, толстые альбомы и счетные книги. Сверху их покой охраняла коллекция фарфоровых слоников. Письменный стол напоминал курчавую бороду самого Астрюка, где стопки больших листов переплетались с маленькими записками и конвертами, создавая впечатление хаотичной, но расчесанной деятельности. Шляпа на левом краю стола соперничала по массивности с тяжелым телефонным аппаратом на правом краю, и оба предмета напоминали о том, что посетителю будет выделено ровно столько времени, сколько у Астрюка останется между очередной встречей и телефонным звонком.
– Что вам удалось выяснить на данный момент? – не тратя зря ни минуты, спросил импресарио.
– Расследование продолжается, выводы делать еще рано, – ответил Ленуар.
– Время дорого, Ленуар. Вчера нам снова удалось собрать полный зал, но если что-то случится, то пострадают мои интересы, а этого я допустить не могу. История с отравленной помадой не наделала шуму, но если бы помада обожгла губы не уборщице, а Нижинскому…
– Мне удалось найти и арестовать преступницу, но, учитывая ее положение в обществе, имя Хизер Беркли не попадет в прессу.
– Замечательно! Беркли – сумасшедшая, но, учитывая кошелек ее супруга, ее сумасшествие принято называть «экстравагантностью». Слава богу, она любительница, а не профессионалка! Как мой дорогой друг Дягилев. Никогда не знаешь, что он выкинет, – сказал Астрюк.
– Вы ведете с ним дела уже несколько лет. Если он не профессионал, то на чем же держится успех «Русских сезонов»? Это ведь Дягилев привез русскую оперу и балет в Париж…
– Дягилев? Дягилев мечтатель! А одними мечтами сыт не будешь! И кто вам сказал, что русский балет привез в Париж Дягилев? Это была моя идея! Когда мы сидели у княгини де Полиньяк, я предложил великому князю Владимиру привезти в Париж балетную труппу Императорских театров. Он выразил живой интерес, без его поддержки в балете ничего нельзя было сделать! И тут снова появился Дягилев, этот импресарио-любитель!
– Но ведь именно он организовал и привез балетную труппу?
– Да, но как? В Париже так дела не делаются! Я взял Дягилева за руку и лично представил его в редакциях Le Figaro, Le Gaulois, L’Echo de Paris, Le Matin и других главных газетах. Я стал для него гарантом оплаты всех абонементов! А что сделал Дягилев? Привез труппу без денег на проживание в Париже, полностью понадеявшись на первые сборы по спектаклям? Никаких наличных денежных средств! Дело дошло до того, что этот русский посылал аккредитованных секретарей ко мне за деньгами, а когда я выдал одному из них десять тысяч франков, Дягилев рассказал мне какую-то сказку о том, что секретарь взял деньги и сбежал с ними из Парижа!
– Его потом нашли?