ольше и больше.
– Вот и я говорю: нашей стране нужно развиваться, а не кормить чужие рты! – Ленуар сжал кулак и погрозил им невидимому врагу. – Слышал, как разгромили театр «Шатле», где выступали русские? Получается, что у нас отняли даже балет!
Рогаж оглянулся вокруг, наклонился поближе к Ленуару и гордо прошептал:
– Я не только слышал, но и сам был в том театре!
– Ты?!
– Ага. Нас Землеройка туда отправил, товарищ по партии. Он просвещенный, уже давно встал на правильный путь. Путь воина. Мне до него еще далеко. Но он сказал идти бить русских, мы с приятелем и пошли. Я, правда, не думал, что танцовщики окажут нам такой отпор. Ну, хоть попугали их, и то хорошо!
– Вот это да! Вот вы молодцы! Я бы тоже пошел! – убедительно горячился Ленуар. – Даже выпить охота за вас, брат!
– Так ночь только начинается. В этой пивной работает мой кум, она всегда допоздна открыта… – повернул за угол Рогажка.
Новоиспеченные приятели вошли в кабак «У папаши Николя» и заказали себе крепкого вина.
– За Францию! – поднял бокал Ленуар.
– За родину и французов! – поднял бокал Рогаж.
Со временем к ним присоединились и другие рабочие. Все кричали, хлопали ладонями по столу. Кто-то загорланил песню – остальные подхватили. Настроение было такое, что поднеси спичку – она сразу загорится.
Ленуар сначала выдерживал алкоголь достойно, но постепенно то ли от духоты в пивной, то ли от громких голосов в голове начинало звенеть, а агент парижской префектуры полиции начинал хмелеть. Основная миссия была выполнена – Рогаж уже хлопал нового приятеля по плечу и уже обещал его завтра провести на выступление Шарля Морраса. С чувством внутреннего облегчения сыщик выпил очередной бокал вина с криком «За Францию!» и опустился на липкий стул. Про Землеройку ничего толком сообщить не смог. Сказал только, что тот часто приходил на собрания в черном и держался особняком. Но если следовать этому описанию, за Землеройку могли принять даже Ленуара.
Между тем к такому же пьяному в стельку Рогажу подсел один из завсегдатаев заведения. Наклонившись к косоглазому рабочему, он тихо спросил:
– Ты зачем сюда флика привел? Продался, гнида?
Рогаж вздрогнул.
– Этот полицейский меня два года назад в скрипку засадил так, что пришлось потом волынку в тюрьме тянуть несколько месяцев. А ты, Рогажка, его сюда приволок…
Седрик Рогаж посмотрел на Ленуара. Зрачки косого сузились, словно смотрели на зажженную спичку.
Ход каминных часов
2 июня 1912 г., вечер воскресенья
Черный дым и вонь от горелой мебели… У Брони на глазах слезы. От отчаяния или от дыма? Николь не понимает. Она трясет Броню за плечи и кричит ей: «Ты меня слышишь? Сдирай шторы! Ты меня слышишь? Их надо намочить!» Но Броня не отвечает. В ее глазах ужас. Она смотрит на Николь и шепчет: «Нет! Ты… посмотри на свою шею… Нет!»
Николь вздрагивает и заставляет себя поднять веки. Что это? В руках у нее простыня. В груди болит, дышать тяжело. Она дома?.. Да, это ее комната… Все закончилось… Только голова кругом. Николь вспомнила про вчерашнюю ночь. Помада… Ленуар… Где он?..
Часы на камине показывали уже полдень. Тик-так, тик-так… Этот звук начал сводить Николь с ума. Надо было встать, но тело ее не слушалось. Какой сегодня день? Воскресенье! Значит, в редакцию она не опоздала, потому что редакция закрыта…
Николь с трудом приподнялась и потянулась за домашним платьем. У него на рукаве разошелся шов. Почему Ленуара нет рядом? Ведь он ее привез домой. Или это был не он? В голове все смешалось. Николь встала и обошла все комнаты. Там было так же пусто, как в ее сердце. «Тик-так, тик-так», – все громче тикали каминные часы.
На глаза снова попалось разорванное платье. Надо зашить прореху. Надо навести порядок в доме, и тогда в голове тоже все прояснится. Да и Ленуар наверняка скоро вернется. Нужно было поторапливаться.
Николь любила шить, просто не любила себе в этом признаваться. Готовое платье стоило дорого, да и не всегда хорошо сидело на плечах и на талии. Мать научила Николь шить еще в детстве. Со временем бывшая продавщица в Bon marché с ловкостью заправской швеи научилась шить себе платье и подгонять готовое, купленное в магазине.
Швейная машинка Singer обошлась им с матерью дорого, но с тех пор верно им служила. Особенно было приятно заниматься рукоделием, пока маман отдыхала в Ницце или в Ментоне со своим очередным поклонником: никто не стоял у Николь над душой и не делал замечаний о том, ровный вышел шов или нет.
Девушка заправила в машинку синюю нитку в тон платья, проверила шпульку и натяжение нити и за пару минут прострочила рукав. Щелкнув ножницами и спрятав концы от шва, Николь удовлетворенно посмотрела на результат своей работы и снова переоделась.
Десять тридцать. Габриэля не было. Позавтракав на скорую руку, Николь подождала еще час, воображая себя верной супругой и представляя, как тепло встретит полицейского, когда он вернется, как поблагодарит его за то, что отвез ее вчера домой… Однако за это время никто к ней так и не постучался. Романтичный образ преданной супруги явно существовал только у нее в голове.
Ровно в полдень Николь отправилась на кухню. Сначала решила, что приготовит овощное рагу только для себя. На одну персону. Но руки сами начистили овощей на всю кастрюлю. Пообедала. Часы на камине тикали нестерпимо громко, поэтому Николь подошла и развернула их к стенке.
Попробовала почитать, но через две страницы поняла, что не знает даже, какую книгу взяла с полки! Бросила. Что же это получается? Где этот Ленуар? И вообще, с чего это вдруг ей, прогрессивных взглядов девушке, почти суфражистке, сидеть в аккуратном платье и ждать какого-то… какого-то тайного агента французской полиции, когда он становится настолько тайным, что исчезает на целый день! Завтра в конце концов надо идти на работу в редакцию, а потом еще отвести, как обещала, Нижинских к Кристиану для заказа обуви.
В квартире было жарко и пусто. Николь сняла свое домашнее платье и накинула сорочку. Девушка убрала все бумаги с письменного стола и задвинула швейную машинку в дальний угол. Потом вытащила из шкафа тяжелую печатную машинку Remington и поставила ее прямо по центру стола.
Когда мать узнала о том, что Николь взяли в редакцию Le Petit Parisien, она сначала очень взбеленилась, но перед самым отъездом на море подарила дочери печатную машинку, купленную у старьевщика. Машинке было уже лет двадцать. Белые круглые кнопки и железные рычажки с буквами закрывали две изящные лакированные крышки с цветочными мотивами. Раньше Николь всегда писала от руки, но пришло время разобраться с новым для нее аппаратом. Если она научится быстро печатать, то сможет сдавать свои статьи в самом современном виде: на отдельном листе для редактора и полиграфиста и копию – для архива. Николь вставила бумагу и написала заголовок «Когда Пуаре играет с огнем»…
Печать на машинке заняла весь оставшийся день. Николь не торопилась и, чтобы не сделать ошибок, заранее продумывала каждое предложение. Опечатки все равно случались, но девушка была им даже рада. Набрав всю статью, она заправляла новый лист под массивный крутящийся цилиндр и начинала печатать текст заново. С каждым ударом появлялась новая буква, а в голове стирались оттенки мрачных мыслей. К концу вечера Николь окончательно взбодрилась, сложила статью в ящик письменного стола и решила, что раз гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.
Надев модное зеленое платье в два полупрозрачных слоя и шляпку с рыжим пером, Николь направилась на площадь Бюси. В конце концов, может, с Ленуаром что-то случилось? После одного из своих романов с персидским князем мать всегда говорила: «Судьба подобна благородной арабской кобылице: трусливого сбросит, а мужественному покорится». Пребывать долго в неведении и ожидании Николь не любила – надо было срочно брать вожжи судьбы в свои руки. Перед уходом повернула каминные часы циферблатом в гостиную. Они показывали уже десять. На улице темнело, пошел дождь…
Доминик, консьержка в доме Ленуара, встретила Николь с удивлением, но радушно.
– Габриэль сегодня приходил только днем. Переоделся и снова ушел. Да вы садитесь сюда, давайте вместе его подождем, мадемуазель. Хотите кофе? Я готовлю лучший кофе в этом квартале! У меня по утрам заказывает себе кофе даже владелец парфюмерного магазина…
Николь села на предложенный стул. Обеим женщинам хотелось выведать о Ленуаре сведения, которые бы он сам отнес к строго конфиденциальным.
– Спасибо, я только на минутку… – скромно опустив глаза, сказала Николь и как бы невзначай продолжила: – И часто Габриэль возвращается так поздно?..
– С ним никогда не знаешь, во сколько он вернется! Я иногда прикемарю, а потом раз – растопырю глаза вот так и слышу, слышу, кто-то поднимается наверх «пам-пам-пам-пам…». По шагам-то я всех квартирантов знаю! Думаю, значит, мсье Ленуар домой идет, не хочет меня будить… – Доминик заварила кофейник у себя в каморке и достала две парадные чашки лиможского фарфора. – А вы-то скоро обвенчаетесь? Я же вижу, как наш агент Безопасности на вас смотрит…
Настало время выкручиваться Николь.
– Мы? Мы ведь только недавно познакомились…
– Мадемуазель, я вас понимаю, в жизни многое повидала и скажу одно: за свой век никогда соблюдение приличий не делало никого счастливым. Важны не приличия, а ваша сердечная история – вот что важно! Есть у вас своя история? Если да, то со временем вы друг друга еще узнаете. А если нет, то никакие приличия не спасут. Чашки разобьются раньше, чем вы успеете залить в них кофе!
Доминик принесла на подносе ароматный кофе. Николь совсем смутилась и спрятала нос в чашке.
– Придет он, придет. На работе, наверное, задержали. Работа ведь ответственная у него, сами знаете, как бывает… Однажды он пропал сразу на неделю, не предупредил. Я уже волноваться начала, он вернулся, а на следующий день я в газете прочитала, что парижская префектура полиции задержала банду головорезов с Менильмонтана. Ленуар-то мне ничего не сказал, но Доминик не глупая, все понимает! – Консьержка подмигнула Николь и глотнула горячего кофе.