Так за разговорами прошло еще два часа. Ленуар не появлялся. Доминик с Николь поднялись к нему в квартиру. Там было тихо. Николь уже не знала, что и думать. Нет, в конце концов, любовь – это не для нее. Слишком уж много волнений! Что она вообще забыла у двери Габриэля?
– А оставайтесь-ка у него в квартире? Поздно уже – куда вы пойдете одна ночью через весь Париж? У меня ключ запасной есть. Мсье мне доверяет. А я доверяю ему.
– Нет-нет, это неудобно! Что он скажет, когда вернется и увидит, что я зашла к нему без спросу? – забормотала Николь.
– Ничего не скажет! Я ему не позволю ничего сказать такой милой барышне! Оставайтесь! Сейчас я принесу ключ. – И консьержка, шаркая домашними пантуфлями, пошла вниз.
Николь замерла у двери Ленуара. Оставаться или нет? Если она останется, не воспримет ли Ленуар ее вторжение в квартиру как непрошеное вторжение в его жизнь? Если уйдет, то так и не узнает, когда и с кем агент Безопасности возвращается домой… От воспоминаний о вчерашней помаде на шее у Ленуара девушка поежилась. Нет! Нет-нет-нет! Если Ленуар вернется домой с другой, сердце Николь этого не выдержит. И потом… И потом любовь ведь строится на доверии! Вот. Эта мысль ей понравилась больше. Журналистка поспешно достала из сумочки клочок бумаги и написала, что собирается идти завтра с Нижинскими в Bon marché. Если Ленуар хочет, он сможет найти их там в районе трех часов дня. Да, так лучше. Так их встреча не будет напоминать свидание, а, скорее, занятие по интересам. Так у них будет общая история.
Николь сложила записку, просунула ее под дверь и быстро застучала каблучками вниз по лестнице.
Испорченный сыр
2 июня 1912 г., вечер воскресенья
Bon marché работал по воскресеньям, и Кристиан Вальми был этому очень рад. Дома его никто не ждал, а с друзьями он каждый день виделся на работе. Сегодня ему удалось продать сорок девять пар обуви, а между тем июнь только начинался. Если так пойдет и дальше, то к концу месяца он побьет свой рекорд продаж за полугодие!
Кристиан приехал из Шатобриана в Париж еще мальчишкой. Сначала жил в бретонском рабочем общежитии и подрабатывал то здесь, то там носильщиком. Скопив немного денег, его приятели бежали их тратить по кабакам. А когда Кристиан собрал капиталец в 15 франков, он купил себе воск, две щетки, черный крем для обуви, маленький деревянный стульчик и стал работать чистильщиком обуви. Так началась его головокружительная карьера. Молодой чистильщик понял, что успех дела зиждился на двух точках опоры. Во-первых, на знании обувных материалов и умении быстро начищать кожу до блеска. А во‑вторых (об этом он никому не говорил, потому что считал самым важным умением), на умении поднимать людям настроение. Если к другим чистильщикам приходили читать утреннюю газету, то у Кристиана останавливались не читать, а говорить с ним.
Со временем чистильщик стал посмелее и начал давать советы по уходу за обувью. А еще через полгода заключил первый в своей жизни договор с лавочником из обувного магазина на Бульмише. Кристиан ему направлял клиентов, а тот выплачивал чистильщику несколько су с каждой проданной пары обуви.
И вот теперь Кристиан Вальми, последний из восьмерых детей Жана Вальми из Шатобриана, числился незаменимым продавцом обуви в Bon marché. Но Кристиан был бы не Кристианом, если бы не метил выше. Разработав свой аппарат для снятия мерок, он надеялся снова скопить немного денег и запатентовать его. А там, глядишь, можно будет и продавать аппарат в парижские обувные магазины и даже в Испанию. Именно поэтому в конце каждого дня Кристиан забирал машину домой: надо было беречь ее и дорабатывать. Благо своя ноша не тянет.
В январе ему удалось снять отдельную меблированную комнату на последнем этаже на улице Севр, поэтому дорога от магазина до дома занимала у него всего пятнадцать минут. Однако спешить было некуда. Кристиан любил свой оживленный район так же сильно, как и свое жилище, где никто не ворует ни его воздух, ни его тишину. После целого дня в Bon marché последнюю он ценил выше всего.
Купив себе мороженое в знаменитой кондитерской Braun, он подмигнул грустному мальчишке-мороженщику и сказал не вешать нос, ведь он работает в месте, о котором мечтают все дети в его возрасте.
По обеим сторонам улицы Севр висели названия торговых лавок и магазинчиков. Конечно, это был не Bon marché, но в каждой лавке была своя неповторимая прелесть. Продавцы табака одевались только в черное платье, а мясники, наоборот, в светлые сорочки и белые передники. Женщины укладывали длинные волосы в строгие шиньоны и выбирали овощи на ужин. Посреди улицы звенела по рельсам старая конка, и даже сильный запах из рыбного ряда Кристиану напоминал только о рынке в его родном городе.
У улицы Майе́ Кристиан остановился. Начал накрапывать дождь, но продавец обуви уже пришел. Вход в его дом находился слева от веселой, но довольно чистой пивной. Он открыл дверь и начал подниматься на последний этаж. Сейчас придет домой, поужинает хлебом и сыром, который остался у него со вчерашнего дня, и проверит еще раз чертежи своего обувного изобретения.
Снизу раздались чьи-то шаги. Может, Кристиан не закрыл за собой дверь и в дом по ошибке зашел клиент из пивной? Только бы ему не пришло в голову облегчиться прямо на лестничной площадке! Кристиан спустился на пару ступенек вниз, нагнулся посмотреть, но входная дверь была закрыта, а перед ней покачивались только ветки садовой герани, которую сторож предусмотрительно ставил в огромном горшке у входа именно для того, чтобы никому не приходило в голову опорожнять здесь свой мочевой пузырь.
Кристиан вдохнул и пошел к себе. Голодный желудок снова напомнил ему о сыре. За спиной опять будто что-то звякнуло, но на этот раз продавец обуви решил не обращать внимания на всякие мелочи. Мало ли у кого из соседей может что-то звякнуть? Он ведь не один здесь живет.
Подойдя к двери, Кристиан опустил свое изобретение на пол, достал ключи и повернул нужный ключ в замке. У него за спиной раздались шаги.
Кристиан инстинктивно поджал плечи и повернулся. Перед ним стоял тот самый посетитель магазина, с порванным ухом. Последнее, о чем подумал Кристиан, падая на пороге своей комнаты, был сыр. Если никто его сегодня не съест, то он же ведь испортится.
Урок математики
3 июня 1912 г., утро понедельника
Рогаж встал сегодня рано, в половине седьмого. Спал всего три часа, голова трещала, но сон пропал. Что говорил Шрам про флика? Новенький представился Габриэлем. И Шрам тоже сказал, что флика зовут Габриэль Ленуар и что он один из агентов самого Лепина. Наврал, собака! Прикинулся фабричным. Но Рогажку так просто не проведешь. Нет! Репутация важнее всего. Он привел подсадную утку, ему и шею ей резать.
Вчера флик наклюкался и молол чушь. Но Рогаж от своего не отступил: притащил полумертвое тело полицейского к себе в комнату, где они жили с Клеманс и детьми. Клеманс, конечно, закудахтала сразу, но это не ее дело. Здесь они будут разбираться по-мужски. Рогаж решил дать флику проспаться, а потом допросить. Вот только как это лучше провернуть? Что, если флик начнет отбиваться? Что, если закричит? Тогда весь дом соберется. Зачем он вообще привел этого Черного в свой дом? Тоже спьяну, не иначе. Мужество и мечты о подвиге перед товарищами, накопленные вчера ночью, вытекли из него утром, когда он вошел в уборную.
Ладно, надо взять себя в руки. Рогаж решил, что спустится к сторожу и одолжит у него большой тесак, вернется и приставит его к горлу шпиона. Поглядим тогда, как тот запоет! Рогаж выведет флика на чистую воду, а потом… Потом будет видно. Рогаж повернул к лестнице и пошел вниз.
Через десять минут в правой руке он зажимал тесак. Сторож раньше работал мясником и до сих пор сохранил привычку точить свои ножи так, словно они ему напоминали о молодости. Рогаж подкрался к своей комнате и приоткрыл дверь. То, что он увидел, заставило его остановиться. Ленуар сидел на полу спиной к двери и играл с семилетним сыном Рогажа Мишелем.
– А хочешь я научу тебя умножать на девять? – спросил Ленуар у Мишеля. – Так, если поспоришь с друзьями на скорость счета, то всегда останешься в выигрыше.
У Мишеля заблестели глаза.
– Хочу!
Рогаж застыл в дверном проеме, как обои, приклеенные к стене его комнаты, и никак не мог решить, что делать дальше.
– Покажи мне свои пальцы. Сколько их у тебя?
– Десять! – ответил Мишель.
– Правильно. А теперь давай умножим три на девять. Для этого загни третий палец. Раз, два, три. Вот так. Сколько у тебя осталось не согнутых пальцев слева?
– Два.
– А сколько справа?
– Раз, два, три… Семь!
– А теперь сложи две полученные цифры в одно число. Значит, три умножить на девять будет двадцать семь. Понял?
Мишель в ответ только вытаращил глаза и улыбнулся. На месте правого молочного резца у него зияла свежая дырка.
– А теперь давай проверим, как это работает, – продолжал свой урок Ленуар. – Скажем, сколько будет шесть умножить на девять? Посчитай!
Мальчик надул нижнюю губу и через мгновение загнул большой палец на правой руке.
– Пять… Пятьдесят четыре! Будет пятьдесят четыре!
– Правильно!
– Еще! Давай еще! – закричал Мишель. На звук его голоса из-под общего одеяла высунулись две заспанные головы старших сыновей Рогажа. Теперь все трое с любопытством смотрели на Ленуара, ожидая от незнакомца нового чуда. Отец семейства продолжал стоять в дверном проеме, неловко пытаясь засунуть тесак сзади за пояс.
– Проходи, Рогаж! – бросил Ленуар, не оборачиваясь к двери. – Клеманс пошла за молоком и хлебом к завтраку. Сказала, это на соседней улице и она скоро вернется.
Рогаж невольно прошел в комнату и закрыл за собой дверь.
– Хочешь помочь решить своим детям одну загадку, Рогаж? – обернулся к нему наконец Ленуар.
Рогаж молчал.
– Она не очень сложная, но без папы нам тут не обойтись, – тихо сказал Ленуар.