Ида хотела подняться навстречу гостю, но передумала. Устроилась поудобнее и так, чтобы были видны соблазнительные изгибы ее тела.
Вольдемара она не узнала. Куда делся худенький тщедушный юноша? Ухмыляясь, на нее глядел раскормленный буржуйчик: модный пиджачок с подплечиками, яркий жилет и шелковый шейный платок. Ну прямо коммивояжер на отдыхе!
Горовиц был не один. Рядом стояла, держась за его руку, девочка лет четырех.
Было похоже, что он ждал родственных поцелуев. Даже губы трубочкой вытянул.
«Еще не хватало», – подумала Ида и поздоровалась с безопасного расстояния.
Вольдемар не обиделся.
– Идуся, прошу любить и жаловать – моя внучка Мария Горовиц.
И наклонился к девочке.
– Мари, познакомься: это тетя Ида.
Девочка даже не взглянула на нее. Стояла, уткнувшись лицом в куклу с такими же, как у нее самой, спутанными светлыми волосами.
Ида поморщилась на «тетю» и ткнула пальцем в кресло у окна.
– Садись вон… туда, Мари.
Девочка забралась и села, свесив ножки.
Какие старые у нее башмаки. И грязные. Это так он к внучке относится? Сам весь расфуфыренный, как павлин, а девочка – в обносках. Впрочем, семейка Горовиц щедростью никогда не отличалась.
Ида кинула взгляд на Вольдемара. Они расстались сразу после их медового месяца. С тех пор не виделись. Не испытывали желания. И вдруг он является к ней, да еще с ребенком.
Зачем после стольких лет? Неужели деньги понадобились? Разве она не сполна расплатилась с ним тогда?
Ну да скоро узнаем.
– Угощайся, – кивнула она на стол, уставленный бутылками с вином и фруктами.
– С удовольствием, Идуся! – обрадовался кузен и, не стесняясь, налил себе полный фужер.
Ида протянула руку к колокольчику – надо приказать горничной, чтобы сняла с ребенка обувь – и вдруг подумала, что ногам девочки станет холодно в тонких чулках. Интересно, как среагирует дедушка.
А проверим!
– Мишель, возьми у девочки башмаки. Не хочу потом тратить деньги на чистку чехлов.
Мишель подошла к ребенку.
– Неть! Неть! – закапризничала Мари, когда с нее стали стаскивать обувь.
– Не упрямься, детка, – отхлебнув вина, равнодушно произнес Вольдемар. – Ты же не хочешь, чтобы тетя рассердилась и отшлепала тебя?
Мари крепко сжала куклу и замолчала.
– Русская нянька совсем разбаловала ее, – пожаловался Горовиц, не глядя на ребенка. – Один я едва справляюсь.
– Но где же няня?
– Ах, она мне надоела! Выгнал взашей. Теперь ищу француженку. С Мари нужно быть строгой.
Ему, значит, надоела. А девочке?
Ида поднялась и, сняв со спинки дивана теплый плед, подошла к креслу.
– Хочешь, я закутаю тебе ножки?
Девочка медленно подняла голову, и из копны кудрявых волос на Иду вдруг глянули очень светлые, словно обведенные по краю угольком, совсем недетские глаза.
Ида вздрогнула. Странно знакомые глаза.
– Ты такая милая, Идуся, – приторно-ласковым голосом произнес кузен, пересаживаясь вместе с бокалом на кушетку, где она только что лежала.
Укрывая маленькие ножки, Ида неожиданно для самой себя едва удержалась, чтобы не погладить ребенка по голове.
– Хочешь чего-нибудь покрепче, Вольдемар? – спросила она, не оборачиваясь.
– И покрепче, и побольше, – хохотнув, ответил кузен. – Привык, знаешь ли, к русской водке. Хотя Советы умудрились испортить и ее. А помнишь, как мы с тобой сами готовили крамбамбули? До сих пор вспоминаю вкус этого пунша. Сейчас его уже не варят. Иногда подают глинтвейн. Похоже, но не то. А менделеевская «Московская особая»? А? Теперь в России это называется «столовое вино». Столовое! Мрак! А Смирнова помнишь? Хороший был человек. И водку делал правильную! Мне как-то привозили пару бутылок из его нового завода во Львове. Не то, скажу тебе, совсем не то.
– Смирнов открыл завод в Париже. Точнее, в Гавре. Там большая русская колония. Можешь попробовать, – ответила Ида, опускаясь на диван в другом углу комнаты.
– Неужели? Когда же?
– В прошлом году. Теперь марка называется – «Smirnoff».
– Фф? Правда? Ну хитер! – Вольдемар зашелся тоненьким смехом.
А ведь в юности был симпатичным. Немного скучным, но милым. Нынешнему Вольдемару так и хочется пощечину залепить. Впрочем, это уже было. Тогда, в Париже. С нее начался их медовый месяц. Смешно вспомнить.
– А помнишь наш медовый месяц? – раздалось с кушетки.
Как будто мысли ее прочел.
– Жаль, что тогда все быстро закончилось.
Его голосок стал до того масленым, что Иду передернуло. Желая скрыть отвращение, она потянулась за сигаретой, но тут же одернула себя.
Ребенку вредно дышать сигаретным дымом.
Горовиц внезапно поднялся, в три шага добежал до нее и склонился, открыв портсигар.
– Я знаю, ты любишь «Житан».
– Откуда тебе известно?
Вольдемар слегка смешался, но тут же улыбнулся, как ему казалось, обольстительно.
– Ты сама похожа на цыганку.
Ида отстранилась, не взяв сигарету.
– Хочешь сказать, что я нахальна и груба?
– Да ни боже мой! – с еврейской интонацией воскликнул кузен и приложил руки к груди.
Ему казалось, что у него получается шутить смешно, а ей хотелось плюнуть ему в рожу. Не за пошлые ухаживания. За бездарную игру.
– Не будем курить при ребенке.
– Пустяки! Потерпит!
И тут же спохватился:
– А, впрочем, да, конечно. Но мы можем отослать ее в другую комнату. У тебя есть детская?
Она взглянула на него так, что он отскочил.
– Ах, прости, прости, Идуся! Не подумавши ляпнул! Мари может просто погулять в саду.
– В саду гуляет Гарольд.
– Кто такой Гарольд?
– Леопард, которого я привезла из Африки. Пожаловала его в церемониймейстеры при моем дворе.
Вольдемар тут же примостился рядом, схватил ее руку и прижал к губам.
– Ты – настоящая королева! Царица Савская! Я тоже не прочь получить должность при твоем дворе!
Ида чуть не послала его. По-русски. Трехэтажным матом.
Уже рот открыла, но передумала. Нет, не годится. Сначала узнаем, что у него на уме и при чем тут его внучка.
Сама не зная почему, она была уверена, что именно в ней все дело.
И неожиданно подумала: «Если только Мари действительно внучка».
Эта внезапно пришедшая в голову мысль казалась фантасмагоричной, но по опыту Ида знала: именно на странные и нелепые мысли надо обращать самое пристальное внимание.
Поэтому отталкивать Селадона не стала. Улыбнулась самым обворожительным образом и прикрыла глаза.
– Ты по-прежнему не против? – промурлыкала она.
Вольдемар как будто сигнала ждал.
– Я был не против с первого дня нашей встречи. И через все эти годы пронес светлое чувство, которое когда-то…
Она прижала пальчик к его губам. Он тут же стал его целовать.
– Тсс. Тут твоя внучка, не забыл? Веди себя прилично, дедушка.
Было видно, что это «дедушка» его покоробило, однако из роли он не выскочил.
– Так прикажи увести ее. Прошу, Идуся. Хоть пару минут наедине. Как тогда…
– Ты помнишь о той оплеухе, которую получил?
– Это была божественная оплеуха. Кроме того, потом ты сама пришла ко мне.
– Это получилось… случайно. Я была пьяна.
Вольдемар взглянул на нее и со слезой в голосе прошептал:
– Но нам было хорошо.
Хорошо? С ним? Она чуть не расхохоталась в голос. Возможно, Станиславский был прав, и она плохая актриса, но по сравнению с кузеном – Вера Холодная. Неужели думает, что она купится? Уверен, что она все такая же экзальтированная наивная дурочка, какой была много лет назад? Ну и пусть остается в неведении.
– Мари следует отдохнуть, – потянувшись так, чтобы разрез распахнулся до бедра, лениво произнесла она и, подняв руку, поправила волосы.
Бретелька платья медленно сползла с плеча. Вольдемар сглотнул.
– Мишель отведет ее наверх, покормит и уложит. А мы пока предадимся воспоминаниям.
Глаза его загорелись таким вожделением, что ее чуть не вырвало. Какая все-таки скотина!
Девочка пошла с горничной, не сказав ни слова. Даже не оглянулась на дедушку.
Интересно.
– Прикажи подать нам ужин, – кинула вслед Ида, поднялась, отошла к окну и наконец закурила.
Все же надо действовать осторожнее. Вольдемар старательно изображает идиота, а сам, видно, решает, с какой стороны к ней подобраться. Потому и устроил этот слюнявый спектакль. Что ему от нее надо? А нужда, как видно, превеликая. И, судя по всему, речь не о деньгах. Когда приходят клянчить, так себя не ведут.
Тогда что?
Зря она тогда переспала с ним. А с другой стороны, почему нет? Он все-таки законный муж. И потом, она хотела, так сказать, отблагодарить. Не каждый согласился бы на ту унизительную роль, которую она предложила. А, впрочем, все дело в сумме. А сумма была немалая. Так что, как ни крути, Горовиц не прогадал.
Ида затянулась и, выпустив дым, повернулась к прожигающему ее похотливым взглядом Вольдемару, позволив любоваться собой.
– Устроим вечеринку, мой дорогой муженек?
Горовиц поднялся и медленно двинулся к ней, снимая сюртук.
– Ну-ну, не так скоро, милый, – улыбнулась она и снова затянулась, чтобы он не заметил мелькнувшего на ее лице странного выражения.
Вольдемар нехотя вернулся к столу, налил себе вина и выпил залпом.
– Я видел твое выступление. Два дня назад, – вытирая рот, произнес он. – Это просто феерия. Знаешь, о чем я думал? Жалел, что тогда удовлетворился подачкой.
– Подачкой? Это было целое состояние.
Неужели все-таки деньги и ничего больше?
Он небрежно кивнул.
– Да, конечно. Но речь не о деньгах, понимаешь? Согласившись принять откуп, я потерял нечто большее. – Неужели этот недоделанный бонвиван говорит о ней? Правда думает, что они могли остаться вместе? Или это просто продолжение игры?
– Я хочу снова его увидеть.
– Кого? – не поняла она.
– Твой танец.
«Ну и наглец», – подумала Ида, но сказала совсем другое:
– Почему нет? Я станцую для тебя. Только для тебя.