Обмершая от страха Анриетта с шумом выдохнула и повернулась.
У Анны глаза были на пол-лица и белые губы.
– Не кричи, умоляю, – прошептала она. – Мари может испугаться и закричать. У него оружие.
Анриетта была понятливой от природы, да и жизнь кокотки приучила соображать на ходу.
– Что будем делать? – уточнила она, готовая ко всему.
– Пойдем за ними. Судя по всему, он ведет Мари на вокзал. Там ты постараешься его отвлечь, а я заберу дочь.
– Насчет отвлечь, так это я профессионалка, – ответила Анриетта и сплюнула.
– Мы можем пойти за ними так, чтобы нас не заметили?
– Без труда! Я родилась в этом городе. Все ходы и выходы знаю наизусть. За мной, детка, и верь: мы ее вернем!
Анриетта подобрала пышные юбки и рванула в сторону от дороги.
– Пройдем дворами.
Анна молча двинулась следом.
– В Лион не попадешь из Аустерлица, – задыхаясь от быстрой ходьбы, просипела Анриетта. – Надо ехать с Лионского.
– Он путает следы. Поедет с пересадками.
– Значит, ждать своего поезда не станет. Сядет на первый попавшийся.
– Это плохо. У нас не будет времени.
– Ничего, как-нибудь управимся, – утираясь, выдохнула Анриетта.
Анна смогла только кивнуть в ответ.
Вокзал Аустерлиц кишел желающими уехать в другие города и пригороды.
Незнакомца и Мари женщины заметили в толпе у касс. Спрятавшись за колонной, поддерживающей высокие своды вокзала, они видели, как мужчина наклонился к окошечку, о чем-то поговорил с кассиршей и отошел с билетами в руке, но недовольный.
– Как видно, придется ждать, – прошептала Анриетта.
На их счастье, так и было. Ведя девочку за руку, мужчина направился к столикам небольшого кафе за кассами и заказал чаю. Он указал Мари на стул рядом. Девочка послушно села.
По громкоговорителю объявили, что поезд на Орлеан отправится в десять.
– Через полчаса, – взглянув на часы у входа, уточнила Анриетта.
– Ты готова? – пристально посмотрела на нее Анна.
Не отвечая, та поддернула лиф платья и вальяжной походкой двинулась к сидевшему за столиком преступнику.
Только бы он ее не узнал! Иначе сразу поймет, что за ним следили.
– Доброе утро, месье, – начала она, осклабившись и хлопая ресницами. – Какая хорошенькая у вас дочка. Просто ангел небесный! Она так похожа на мою крошку! Позвольте, я дам вашей девочке конфетку!
Мужчина посмотрел с неудовольствием, но, кажется, не узнал.
– Не стоит, мадам. Она боится чужих людей.
Не слушая, Анриетта плюхнулась на свободный стул и, вынув из ридикюля конфету, протянула Маше.
– Я вовсе не хочу пугать малютку, но от конфеты она не откажется, правда, крошка?
– Я же сказал: не стоит! – почти закричал мужчина.
«Боится, что девочка заговорит по-русски», – догадалась Анриетта и умоляюще сложила руки.
– Простите, месье! Просто я тоже мать и люблю свое дитя! К сожалению, я так редко вижу свою Клоди! Позвольте мне просто угостить вашего ребенка! Я не сделаю ей ничего плохого!
– Если вы не отстанете, я вызову жандармов, – прошипел, наклонясь к ней, мужчина.
– Жандармов? – округлила глаза Анриетта, прекрасно понимая, что ничего подобного он не сделает. – Да что же вы им скажете? Я, кажется, у вас ничего не прошу! Где написано, что нельзя угостить ребенка конфетой? Неужели вы собираетесь сдать жандармам несчастную мать за такой пустяк? Если меня и можно за что-то порицать, так только за то, что я редко навещаю свою крошку.
При этих словах «несчастная мать» разразилась рыданиями. На обливающуюся слезами женщину стали оборачиваться. Дело принимало неприятный оборот, и Гросицкий решительно встал. Маша при этом съежилась и закрыла лицо руками.
– Прошу вас оставить нас с дочерью в покое, мадам, – заявил он, нависая над докучливой бабой.
– Да за что же вы меня гоните! – патетически ломая руки, воскликнула Анриетта.
Увлекшись препирательствами, Гросицкий подошел к ней, выпустив из виду девочку.
Увидев, что Маша осталась одна, а Гросицкий стоит к ней спиной, Анна, прятавшаяся за стойкой, быстро подошла к дочери, обхватила маленькое тельце, зажала ей рот и, шепнув: «Молчи, Маша», кинулась к выходу.
Она успела пробежать с десяток шагов, когда кто-то из посетителей кафе ахнул и указал на нее Гросицкому с криком:
– Ребенка похитили!
Стремительно обернувшись, тот выхватил из кармана пистолет и выстрелил в сторону бегущей прочь Анны. Пуля пролетела мимо и ударила в одну из колонн. Второй выстрел должен был угодить прямо в цель, но Анриетта изо всех сил ударила по руке с оружием, а потом всем телом навалилась на стрелявшего, крикнув:
– Скорее!
Растерянность Гросицкого длилась не более пяти секунд, затем он сбросил с себя Анриетту и кинулся, чтобы поднять упавший пистолет.
Анна поняла, что счет идет на мгновения. Сколько их у нее? Три? Или всего два? Достать оружие и выстрелить не успеет.
Пусть.
Она выпустила Машу и толкнула ее за колонну, а в следующий миг повернулась, закрывая девочку собой.
Гросицкий поднял оружие.
Дальнейшее она видела, как в замедленном фильме.
Выстрел прозвучал, но откуда-то сбоку. В руке Гросицкого дрогнул пистолет. Он попытался нажать на спуск, но не смог. Грянул второй выстрел, и Гросицкий зашатался, стараясь удержаться на ногах. Третий выстрел опрокинул его навзничь. На секунду все стихло, а потом справа и слева побежали люди, жандармы и почему-то собаки с волочащимися за ними поводками. Откуда-то появился Яков и направился к бегущим навстречу жандармам. Кряхтя и ругаясь, стала подниматься Анриетта. Громко заплакала Маша.
Ее плач привел Анну в чувство. Она кинулась к дочери и крепко прижала ее к себе, покрывая поцелуями грязное бледное личико.
– Все хорошо, Машенька, все хорошо. Мама здесь, с тобой, – шептала она, оглядывая девочку с головы до ног.
Эти несколько мгновений она не смотрела туда, где находился Гросицкий, поэтому не увидела, а только услышала: раздался чей-то крик, топот ног…
Инстинктивно, не пытаясь даже понять, что происходит, Анна повалила Машу на пол и развернулась навстречу опасности, доставая пистолет.
На этот раз она успела – потому что Гросицкий слабо двигал правой рукой и оружие держал нетвердо.
Ее выстрел оказался точным. Он упал и остался лежать с открытыми глазами.
Опустить пистолет самостоятельно она не смогла. Подошел Яков и разжал ее пальцы.
– Благодарю, – зачем-то сказала она, ни на кого не глядя.
Подбежала Анриетта и сразу кинулась к Маше.
– Дитя мое! Ты жива? Это тетя Анриетта! Не бойся!
Анна повернулась к дочери.
– Юта, а где Фефа? – спросила та, ни слова не понимая из причитаний Анриетты.
– Она ждет нас дома, – ответила Анна, стараясь не выпустить подступившие слезы.
– Я домой хочу.
– Я тоже, милая. Я тоже.
К ним подошли жандармы, но Яков быстро увел их за собой.
– Боже, как я испугалась, – пожаловалась Анриетта, потирая плечо. – Прямо дьявол, а не человек. В него палят, а он все оживает и оживает.
– Уже не оживет, – произнес кто-то за спиной Анны знакомым голосом.
Почему-то у нее плохо ворочалась шея. Криво и неловко подняв голову, она посмотрела вверх. Над ними стоял Кама и глядел на Машу.
Анриетта, которая в этот момент занималась тем, что отряхивала девочке одежду и поправляла волосы, погладила ее по ручке и кивнула в сторону подошедшего:
– Посмотри, дитя мое.
Маша подняла голову и взглянула на него очень светлыми, необычайно светлыми глазами, словно обведенными по краям угольком.
– Здравствуй, – сказала она и улыбнулась.
Он хотел взять ее на руки и не решился. Оглянулся на Анну. Та кивнула ободряюще.
Кама присел и осторожно взял Машину ладошку. Та не отняла. Поглядела внимательно и как будто изучающе. У Камы между лопатками пробежала дрожь.
Он хотел что-то сказать и не успел.
Протиснувшись сквозь толпу, подошел Лазута и бесцеремонно дернул Анну за руку, поднимая.
– Откуда у тебя пистолет? – удивился он, вертя в руках отданное ему Яковом оружие.
– Стащила из квартиры, – устало ответила Анна и уточнила: – Скорей всего, это Левицкой.
Подошел Яков.
– Я отвезу вас в больницу, – произнес он, переглянувшись с Егером.
Кама молча кивнул.
Пустые хлопоты вольдемара горовица
После больницы, убедившись, что здоровью Маши ничего не угрожает, Кама поехал в квартал Маре. Надо было двигаться дальше. Поиски Маши благополучно завершились, тело Вольдемара Горовица нашли, но Лазута и тот, второй, приехали в Париж по другому поводу. Как никто другой Егер понимал: без бриллиантов они не уедут.
А значит, надо помочь русским сыщикам их найти.
Анна проводила его к выходу. Он хотел поцеловать, но она отстранилась.
– Не могу сейчас. Прости.
– Это ты меня прости, – шепнул он и быстро вышел, надеясь вернуться через несколько часов.
В особняке Иды Рубинштейн его ждали не только Гризо и русские сыщики. К компании присоединился Доминик Жирар.
Центром действа, как и следовало ожидать, стала хозяйка дома.
Мизансцена была такова.
Сладкие восточные духи, приторный запах которых заставлял присутствующих задерживать дыхание каждый раз, когда Ида оказывалась рядом, оранжевый и желтый грим, черные вампирские губы, плотоядные взгляды вкупе с томными позами, которые она принимала на каждом шагу, бросали мужчин в жар.
Короче, Ида была в ударе.
Жирар и Гризо чувствовали себя в своей тарелке, чего не скажешь о русских. Кренин забился в угол и признаков жизни не подавал. Лазута не мог позволить себе капитуляцию, но и ему, судя по затравленному взгляду, приходилось туго.
Привычный к перформансам Иды Егер смотрел на все происходящее философски.
«Страсть лучше скуки», – сказала Ида однажды. Скучать она не позволяла ни себе, ни другим – это факт. Иногда он ловил себя на том, что восхищается этой женщиной. Ведь какой сильной надо быть, чтобы нести себя по жизни, словно экзотическую драгоценность, да еще бестрепетно сносить насмешки одних, зависть других, презрение и злобу тех, с кем приходилось оказываться рядом! Поистине эта женщина уникальна.