– Теперь ты видел, как танцует Ида Рубинштейн, – сказала ему она.
Лазута кивнул, не в силах ни отвести глаз, ни говорить.
Через несколько минут они уже мчались в автомобиле Егера.
Лазута держал сложенные в коробку из-под обуви бриллианты.
Вернуться нельзя остаться
Маша поправлялась очень быстро и, казалось, почти забыла обо всем, что произошло.
Первые дни она постоянно жалась к матери и не отпускала ее ни на минуту. Однако вскоре освоилась в больнице настолько, что начала разгуливать по коридорам. Анна удивлялась. Маше совершенно не мешал тот факт, что она не говорит по-французски. То ли уже привыкла к чужой речи, то ли научилась общаться жестами.
– Скорей всего, и то, и другое, – считал Кама.
Он приходил ежедневно и сначала просто наблюдал за дочерью.
Анне уже начинало казаться, что он боится меленького ребенка. Но однажды после долгого отсутствия для организации похорон Симона-старшего она зашла в палату и увидела: отец и дочь играют в шашки. Она удивилась, откуда они взялись. Оказалось, просто не додумалась спросить у медсестер.
Чтобы не мешать, Анна тихонько ушла в конец коридора и стала думать, сможет ли Кама вернуться в Россию.
Ей казалось, что ничего он не желает так сильно, как быть с ними, но понимала – все не так просто.
Когда она вернулась, Маша, зажав в руке шашечку, спала.
Кама подошел и обнял.
– Знаешь, о чем я думаю? – спросил он, целуя ее в глаза.
– О том, сможешь ли ты вернуться.
Он кивнул.
– Так сможешь или нет? – требовательно спросила она.
Поняла, что теперь она может разговаривать с ним так. Требовательно.
Кама отстранился и сказал, глядя ей в глаза:
– Вчера, двадцать шестого июля, умер Дзержинский. Сердечный приступ.
– И что теперь?
– Теперь все осложнилось.
Анна прижала к губам ладонь.
– О твоем задании знал только он? – спросила она, помолчав.
– Да.
– То есть если ты вернешься…
– Меня арестуют как шпиона.
Анна покачала головой.
Будущее, которое совсем недавно представлялось ей в радужных тонах, вдруг стало полным неизвестности и пугающим.
Кама успокаивающе обнял.
– Я всегда был уверен: если чего-нибудь захочу, обязательно сделаю. Теперь у меня есть вы с Машей. Значит, мое место рядом с вами.
– Но как ты сможешь…
– Пока не знаю, – перебил он. – Но это случится. Веришь мне?
– Как будто у меня есть выбор, – улыбнулась она сквозь слезы.
– Знаешь, год назад я был в Англии. Надо было встретиться с одним человеком. Он работал в оксфордском колледже Пемброк и там подружился с очень странным профессором. Этот чудак увлекался тем, что придумывал новые языки и создал целый мир – Арду, в котором живут эльфы. Профессор Толкин – так его звали – показывал мне свои рисунки. Необыкновенно прекрасные существа эти эльфы. Когда я увидел нашу дочь, то подумал, что она очень похожа на эльфа.
– Иногда мне тоже кажется, что она – волшебное существо. Но это понятно – я мать. Отцы обычно воспринимают своих детей более… приземленно, что ли.
– Мне кажется, я всегда буду смотреть на Машу как на чудо.
– Всегда. Мне нравится это слово.
Анриетта, считавшая себя теперь почти что заправским сыщиком, наведывалась к Анне каждый день, не упуская случая снова и снова пересказать историю своего участия в поимке опасных преступников. Ей казалось, что Анна слушает ее с восхищением, поэтому на подробности – каждый раз все новые – она не скупилась.
Так и было на самом деле. Глядя на наряженную в пышные одежды проститутку, Анна поражалась, как часто родная душа обретается там, где найти ее вроде бы совершенно невозможно. Ей было жаль расставаться с Анриеттой. К тому же та так привязалась к спасенной ею Маше, что горечь расставания увеличивалась вдвое.
Накануне отъезда Анриетта выпросила Машу, чтобы повести ее на карусель возле Эйфелевой башни.
Машины глаза горели таким восторгом, что Анна отпустила их под присмотром Якова, побаивающегося Анриетту, но всегда готового обеспечить безопасность.
Всего на час они с Камой остались одни в номере отеля.
После сумасшедших объятий, поцелуев, стонов они опустошенно лежали рядом и молчали.
Уже прощаясь.
– До вокзала вас проводят Яков и Джокер. Меня там не будет.
– Я поняла.
Одеваясь, она закрутила волосы в тугой узел. Кама подошел сзади и, взяв со стола гребень, закрепил в волосах.
– Носи его всегда.
– Ты же знаешь: это невозможно.
– Тогда клади каждую ночь под подушку.
– Боюсь, что тогда ты будешь каждую ночь мне сниться.
– Очень на это рассчитываю.
– Это жестоко.
– Я люблю тебя.
Анна промолчала.
Да и что она могла сказать?
На пятый день рождения Маши они с Фефой приготовили особый подарок. Из оставленных когда-то портнихой Таней лоскутов было сшито прекрасное платье то ли принцессы, то ли эльфа, то ли все вместе – эльфийской принцессы.
– Да что за причуда – в эльфа какого-то ребенка наряжать! – удивлялась поначалу Фефа. – Уж лучше Золушка или Спящая красавица!
– Нет, нужно непременно, чтобы она была похожей на эльфа, – отвечала Анна, загадочно улыбаясь.
Были придуманы даже башмачки – обшитые атласом сандалики. Фефа предлагала приклеить сверху бумажные цветы, но Анна воспротивилась.
– Глупости какие! Они сразу отклеятся или сомнутся!
Фефа согласилась, но в итоге все равно сделала по-своему: приклеила цветы, правда, не на туфли, а по вороту платья.
Анна приходила домой поздно, проследить за всеми Фефиными причудами не могла, поэтому на этот вариант согласилась.
– Вот увидишь, Машеньке понравится! – разглядывая получившийся наряд, сказала Фефа.
Так и случилось.
Когда, нарядив, девочку поставили перед зеркалом, она замерла, не в силах поверить, что волшебное существо – это она сама.
– С днем ангела, Машенька! – поцеловала ее счастливая Фефа. Девочка обняла няню двумя руками и чмокнула в круглую щеку.
Анна глядела на них, улыбаясь их радости.
– Юта, пойдем гулять! – повернулась к ней дочь.
– Хорошо, только сначала переоденемся.
– Нет! Я хочу пойти так!
– В этом платье на улицу идти нельзя.
– Почему? – спросила девочка и посмотрела на нее своими необыкновенными глазами.
Анна не нашлась что ответить.
Первым делом они навестили доктора Симона, который выразил по поводу наряда необыкновенный восторг и подарил Колобку коробку карандашей и альбом для рисования.
– Я буду рисовать эльфов! – заявила Маша, прижимая к себе подарок.
Доктор Симон улыбнулся и с затаенной грустью взглянул на Анну.
Неужели никогда она не будет с ним? Только за одну надежду он отдал бы все на свете.
Анна поблагодарила. Ее улыбка была нежной, но это совсем другая нежность.
Когда они ушли, доктор долго смотрел вслед.
Прогулявшись по бывшей Гороховой, которую снова переименовали, на этот раз в улицу Дзержинского, Анна с дочерью прошлись вдоль набережной и свернули к Лебяжьей канавке.
В заброшенном и неряшливом Летнем саду, куда по многолетней привычке все еще приходили гулять ленинградцы, на девочку смотрели как на инопланетянина, но, к удивлению Анны, ребенка это совершенно не смущало. Маша держалась так, словно разгуливала в подобных платьях всю жизнь.
Мимо, что-то обсуждая, прошла группка иностранцев. Анна прислушалась. Говорили по-английски.
Увидев Машу, заграничные гости замолчали на мгновение, а потом заговорили разом и бросились фотографировать. Анна не успела и глазом моргнуть, как они защелкали фотоаппаратами, приговаривая:
– Beuty girl! Wonderful! Special!
Анна испугалась. Маша – нет. Стояла, улыбаясь, и, казалось, получала от происходящего удовольствие.
Что за удивительный ребенок! Ничего не боится! И в кого только пошла такая смелая?
Иностранцы нащелкались и двинулись дальше.
– Пойдем домой? – предложила Анна, чувствуя себя не в своей тарелке.
– Я хочу еще немного погулять, – глядя на нее просящим взглядом, сказала Маша.
Ну как можно отказать имениннице?
Маша побежала вперед и скрылась за поворотом. Чуть замешкавшись, Анна двинулась следом и испугалась, увидев: на боковой, скрытой за разросшимися кустами дорожке стоит Маша и разговаривает с каким-то мужчиной, по виду из компании тех англичан.
Анна торопливо подошла.
Иностранец стоял к ней спиной и что-то говорил, наклонясь к ребенку.
– Позвольте! – громко сказала Анна.
Иностранец повернулся.
– А мы тут обсуждаем, нужна ли к этому наряду корона. Я полагаю, что вполне можно обойтись без нее.
Не в силах что-либо сказать, Анна смотрела молча.
Иностранец приподнял шляпу.
– Позвольте представиться: Джон Уэйн. Бизнесмен из Нью-Йорка.
– Папа, пойдем с нами на обед, – дергая его за полу, предложила Маша. – Фефа пирог с ревенем испекла. И компот сварила из яблок.
– Ну как я могу отказаться! – всплеснул руками Уэйн и взял дочь за руку.
Пропуская Анну вперед, он взглянул на ее волосы.
Они были скручены в узел.
И заколоты гребнем.
Солнце скрылось за тучами, сразу стало прохладно, откуда ни возьмись подул ветер, стал накрапывать обычный ленинградский дождь.
Но этого никто не заметил.