Евгений БЕЛЯНКИНТАНЕЦ ЛЮБВИРОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯСЕРДЦЕ СУВОРОВЦА
1
Зажатый корпусами старинной постройки красного кирпича, плац суворовского училища поблескивал после ночного дождя. Погода угнетала Глеба Сухомлинова, — влажная, сырая, она расслабляла, замедляя и без того вяло текущие мысли: Глебу было все безразлично, равнодушие заполняло его…
Четко, монотонно бил барабан шустрого мальчишки из музвзвода, пружинисто тянулась вперед поднятая до пояса нога, на секунду застывая в воздухе…
— Кому сказал, тяни носок… Носок тяни! — раздраженный голос старшего прапорщика, коменданта училища, звучал, не долетая до сознания…
«Ну и черт с ним, с Димкой Разиным. Он мне не кум, не сват тем более, я у него не отбивал, сама навязалась…»
Старший прапорщик, мордастый, краснощекий, зло, коршуном, подскочил к Сухомлинову:
— Ты что, на акробатике?!
— Товарищ старший прапорщик, отдохнуть бы не мешало. Мне что-то в поясницу вступило.
— Разговорчики… Кому сказал, носок тяни!
Шагали по второму кругу. Ноги ровно и медленно поднимались и опускались под звонкую дробь барабана. Уже чувствовалась усталость, нарастающая, хотя и беззлобная обида на командира взвода, наказавшего его, и глухое недовольство туповатостью коменданта по прозвищу Кусок, который, как думал Глеб, лез из кожи вон, чтобы досадить ему… «Тоже мне полководец!» Суворовцы старшего прапорщика не любили и даже презирали.
Дробь неожиданно прервалась. Глеб расправил плечи и, почувствовав облегчение, глубоко вздохнул: ну вот, кажется и все. Отмаялся.
— Вице-сержант, а ходить-то не умеешь, ноги колесом, — подходя язвительно заметил старший прапорщик. — А все туда же, в офицеры…
Глеб проглотил слюну, почему-то показавшуюся ему соленой и, искоса взглянув на коменданта, ухмыльнулся:
— Где уж нам в офицеры, товарищ старший прапорщик. Хотя бы до роты доползти… Я ведь технарь, мне на парадах не ходить.
— Ладно прикидываться, Сухомлинов… Была бы моя воля — язычок бы тебе подрезал. Иди уж, да смотри у меня! Ведь знаю, строевую подготовку не любишь.
— Шагистику-то? А кто ее любит? Впрочем, кто придумал, тот, наверно, и любит.
Глеб Сухомлинов редко когда «залетал», а тут словно бес попутал вице-сержанта.
Все началось с позапрошлой субботы. Будто специально из первого взвода к ним перевели суворовца Вербицкого — веселого, разбитного парня, вечно влипающего в какие-то истории.
Командир второго взвода, майор Серов, этим переводом был явно недоволен: кто-кто, а Саша Вербицкий мог изрядно подпортить взводный табель успеваемости. Приближался зачетный период, и Серый, помешанный на оценках, как всегда, вон лез из кожи, чтобы взвод занял по учебе первое место. Среди суворовцев про него даже хохмы ходили: уже в роддоме несмышленыш Серый потребовал поставить ему оценку «четыре» или «пять». Ему поставили пятерку, и с тех пор он ставит оценки всем, даже своей жене.
Вербицкого майор определил в отделение Сухомлинова.
— Я давненько знаю этого балбеса. Так что, смотри, вице-сержант, никаких поблажек.
Присутствующий при этом Вербицкий состроил кисло-виноватую мину.
— Ну, товарищ майор, зачем же так? Я постараюсь.
— Вот в общевойсковое пойдешь — там и постараешься! — отрезал Серов. — Я слыхал, покуриваешь? Заруби себе на носу, суворовец Вербицкий, это тебе не первый взвод, у меня твои штучки не пройдут.
Симпатичное и озорное лицо Вербицкого засветилось обворожительной улыбкой.
— Бог с вами, товарищ майор! Да кто вам такое мог сказать?! Я даже на расстоянии не выношу сигаретного дыма…
Место во взводе Вербицкому определили рядом с Димкой Разиным, с которым еще с первых дней поступления в училище у Сухомлинова сложились дружеские отношения. Димка как-то сразу потянулся к Глебу. Но дружба, пожалуй, дальше не пошла: скоро Глеб стал вице-сержантом и командиром отделения.
Когда Вербицкий появился в их взводе, Разин не замедлил проявить инициативу:
— Слушай, Глеб, тут у меня свободная койка — помести Саню Вербицкого…
— Анекдоты травить?
— А ты что, вице-сержант, слушать их не будешь?
Сухомлинов уступил просьбе приятеля. И в первый же день, после отбоя, как только взвод остался без офицеров, у новенького на койке выросла куча-мала: суворовцы в белых кальсонах и полотняных рубахах до колен, сгрудившись вокруг Сани Вербицкого, с разинутыми ртами проглатывали его очередную байку — про то, как на необитаемом острове один генерал трех суворовцев прокормил…
Сухомлинов принимал участие в общем веселье, но новичок и его притягивал каким-то особым и сочным юмором.
Облокотившись на спинку койки и обняв поджатые в коленках ноги длинными артистичными руками, Саша Вербицкий сыпал анекдотами, сыпал запросто, невзначай, словно грыз семечки. Влажные, самодовольные глаза его будто излучали ток, завораживая цыганской лихостью. Ребята азартно внимали ему, то и дело взрываясь хохотом. И только Глеб смотрел на все это немного со стороны каким-то отчужденным взглядом…
Потом, когда все угомонились и нехотя разошлись по своим местам, на койку к вице-сержанту подсел Разин. Димка, заметно возбужденный, твердо сказал:
— Не обманулись. Наш, клевый парень.
— Поглядим, — неожиданно для себя равнодушно сказал Глеб.
Разин недоуменно посмотрел на приятеля.
— Не нравится?
Сухомлинов молча почесал затылок и натянул на себя одеяло, оставив Разина в замешательстве.
Сухомлинов думал о Вербицком. Дело ясное — новичок тянул на лидера. Глеб еще не знал, хорошо это для него или плохо, но интуиция подсказывала ему: у вице-сержанта появился соперник. Раньше в голову и мысли-то такие не приходили… А сейчас вот, не просил, да пришли… Глеб недовольно повернулся на бок.
…Чутье Сухомлинова не обмануло. Уже на следующий день ребята потянулись к Вербицкому. Но вице-сержант относился к новичку спокойно, ровно, даже чуть-чуть по-свойски, хотя, впрочем, и тот в бутылку не лез: любое слово командира отделения принимал как должное.
Все было в ажуре.
В конце второго урока Разин, немного стесняясь, попросил Сухомлинова «замолвить за него словечко» Серому. Глеб добродушно согласился.
— Ладно уж, в увольнение пойдешь. Это тебе сказал я.
А поздно вечером Сухомлинов узнал, что Разин был у Вербицкого дома.
— Слушай, Глеб, у Сани сеструха клёвая, глаза — во! Играет на фортепьяно и сочиняет стихи. Обалдеть!
— А химия? Ты выучил?
Разин сразу вспомнил Марию Николаевну Соколянскую по прозвищу Хлорка и скис.
— Ладно, бери мою тетрадь и дуй в класс, а то притащишь завтра отделению двойку.
Сухомлинов подозвал Вербицкого и поинтересовался, как у того с химией. Саша оживился, игриво подмигнув правым глазом.
— Стараюсь, товарищ вице-сержант.
И действительно назавтра Вербицкий получил по химии пять и Мария Николаевна, щурясь, сказала:
— У тебя неплохая эрудиция, мальчик.
— Одним словом, начхим! — сострил рыжеватый Паша Скобелев, приятель замкомвзвода Антона Муравьева.
— Я же стараюсь, Мария Николаевна. — И Вербицкий покорно опустил глаза.
Да, Саша Вербицкий быстро занял во взводе свое определенное место, и Глеб понимал, что интеллектом Вербицкий посильнее его, хотя среди ребят он, Сухомлинов, выделялся широтой кругозора.
А за химию майор Серов дружелюбно похлопал Вербицкого по плечу.
— Ты, пожалуй, в нашем взводе приживешься, — с хитрецой сказал он. — Тут вот звонил твой отец, я ему так и сказал. А как думает вице-сержант?
— Нормальный парень, товарищ майор.
Сухомлинов не притворялся и не врал. Не было у него такой привычки, потому, может быть, он и принял Вербицкого так естественно и дружески, без ревности, не в пример некоторым взводным отличникам. Глеб обладал трезвым умом, был человеком покладистым и беззлобным: ребята его уважали, и не раз бывало, что, скрыв чей-то проступок, он спокойно шел за другого в наряд или оставался без увольнения, и при этом не затаивал обиды в душе. Однажды Серова прорвало:
— Ты у меня, Сухомлинов, не строй из себя дурачка. Хочешь добреньким прослыть? Не получится, это тебе сказал я, человек армейской закалки. Все равно не оценят, у них, пацанов, ведь свое мерило: заискивает, значит слабоват. Дай срок, сядут на шею. Тогда ко мне не приходи, вице-сержант…
«Серый сказал, что в глаза плюнул» — ходила в училище поговорка, и Глеб, душою чувствуя неискренность майора, усмехнулся: «Тоже мне, человек армейской закалки!»
Сухомлинов ни в чем не изменился: таким и остался, простым и добродушным, и авторитет его во взводе не поколебался. Это бесило майора, и потому он при всяком удобном случае совал Глеба в наряды.
— Как кошку носом тыкаю, а он все не чувствует…
Но вице-сержант как всегда прямо смотрел в глаза майору, что еще больше злило Серова.
— Нет, Сухомлинов, ты неисправимый.
Да, что ни говори, а все началось с суворовца Вербицкого… Димка Разин не скрывал своего удовлетворения от того, что подружился с ним. Теперь он по вечерам после ужина бегал на КПП училища звонить Маше, сестре Вербицкого, играющей на фортепьяно и сочиняющей стихи. Это была пора внезапной влюбленности, что вызывало скептическую усмешку у Глеба. Он не верил в любовь Димки — так, «психическая зараза», больше для самоутверждения, обыкновенная мальчишеская потребность козырнуть перед ребятами. Кое в чем Сухомлинов уже знал Димку. Тем более, что тот о своей любви говорил направо и налево и надоедал Глебу ежевечерними излияниями: садился к нему на постель и заговорщицким голосом твердил одно и то же:
— Ну, Глеб, ты даже не понимаешь, какая она хорошая! Она совсем не похожа на других девчонок. Они все ябеды и задавалы… А эта — ни капельки… Ты видел бы, какая у нее коса!
— Слушай, дай спать!
Димка был явно обижен непониманием друга. Но ему почему-то больше всего хотелось, чтобы его счастье разделил именно Глеб. Конечно, к Сухомлинову он был неравнодушен давно, но сейчас, казалось, он просто не мог без него жить.