— Вот это вкусил! И без всякого блата! — с горящими глазами выпалил Пашка Скобелев.
— Так он же авантюрист! — сказал наивно Тарас Парамонов.
Класс грохнул от смеха. Лука подождал, пока утихомирятся.
— Ну что же, мышлением вы обладаете, — сказал он спокойно, и закрыл классный журнал, что означало — урок закончен.
Дежурный по классу подал команду, и все встали. Вошел командир роты Шестопал и веско приказал:
— Муравьев, постройте взвод в коридоре.
Суворовцы, недоумевая, строились. Подравнялись, прозвучала команда «Смирно», и только тут суворовцы заметили майора Лошкарева. Вадим Вацлавович стоял немного в сторонке с некоторым ожиданием и улыбался большими, добрыми глазами.
— Пока вашим командиром взвода будет майор Лошкарев.
Все поняли, что наконец-то Серый проиграл.
Майор Лошкарев — афганец. Внешность у него самая обыкновенная, даже ординарная: худощав, с короткими рыжеватыми волосами, разве усы-щеточки еще как-то выделяли его. Да и в глазах никакого задора — так, серые, кошачьи, с зеленоватым оттенком, не говорящие о сильном темпераменте. Он не злился, не горячился и не вспыхивал, как другие, даже речь его была как-то заторможена и вяла; возможно, результат контузии, а может, просто черта характера.
Должно быть, своим спокойствием он и понравился взводу. Что же, человек обстрелянный — знает что к чему. Недаром Димка Разин вот уже второй день возле него вьется.
— Разин, чего ты меня как девушка обхаживаешь? Если что надо, так скажи прямо.
Димка даже смутился, но быстро овладел собой.
— Товарищ майор, а вот непосредственно в боях вы были?
Кто-то из ребят объяснил:
— Разин у нас здесь «афганец», товарищ майор.
Майор Лошкарев вяло взглянул на настырного суворовца.
— В боях? Кто же в Афгане не бывал в боях.
— Расскажите, товарищ майор. Хоть один эпизод из вашей жизни.
Лошкарев, словно раздумывая, посмотрел на часы, затем на Димку своими серыми, неприметными глазами и грустновато сказал:
— Ну что ж, про душманов, так про душманов. Значит, была операция, совместная — наших и афганских войск. Душманы сбили вертолет. Летчикам удалось его посадить в предгорье, на неконтролируемой нами территории. Получили приказ: срочно выйти на поиск. Вот мы и вышли — трое офицеров и двадцать два солдата. Вертолет нашли, но бешеный огонь пулеметов заставил залечь. Душманы боеприпасов не жалели — они дома, а вот мы попусту не тратили, били только наверняка. Вскоре стало ясно, что силы-то наши неравны, да уже и потеряли кое-кого… Да… Душманы, они такие — в горах, как кошки, заберутся черт знает куда и давай поливать пулеметными очередями. Может быть, я там и душу оставил бы. Повезло. Был солдат, Андрюха, непослушный такой, вечно что-нибудь придумает. По возвращении хотел даже его наказать. А тут случай… В жизни всегда случай что-нибудь да значит. Не успел я сообразить, как Андрюха накрыл меня своим телом. Пули его так и прошили, намертво… А я, как видишь, — остался. «Духов» мы выбили, но пуля все же меня настигла… правда, отлежался в госпитале и снова на ноги.
— А правда, что вы теперь названый сын?
— Правда, — сказал майор Лошкарев. — Ну все, Разин, или еще не удовлетворился?
— Никак не могу понять, почему, товарищ майор, били, били «духов», а выбить не могли. Неужто так сложно воевать в горах?
— Было бы просто, Разин, никто бы тебя в суворовском не учил.
Димка поднял понятливые глаза на майора и ничего не сказал. Но был задумчив, словно перед ним открылось такое, о чем он раньше не знал и, возможно, не догадывался. На самоподготовке он подсел к Глебу.
— Знаешь, Глеб, душманы — что, фанаты? Смертники, подобно камикадзе…
— Нет, огурцы в огороде.
Разин немного обиделся. Он же с чистой душой! Отвернулся от Глеба и сидел, глуповато уставившись в классную доску.
— Разин, чего мух ловишь, у тебя нет уроков? — грубовато выпалил замкомвзвода.
Димка со вздохом открыл тетрадь и вместо решения задачек крупно написал:
«Я не панк,
Я не хиппи
И не хеви-металлист…»
И не подобрав нужную рифму, вдруг попросился выйти из класса, объяснив просто — заболел живот. В пустом коридоре была вольница. Постоял, размял руки и сказал себе: «Кто-то совершает подвиги. Кого-то судьба обнадеживает… А кого-то… Интересно, камикадзе — смертники или герои? А Глеб — болван… Почему бывают минуты, когда он мне так противен?..»
Димка покрутился, повертелся — было скучновато одному — и спустился вниз, где и столкнулся с капитаном Бабанским.
— Чего болтаешься в часы самоподготовки? — простецки спросил капитан.
— Живот болит, товарищ капитан. Сижу — невмоготу, а вот хожу, вроде терпимо.
Бабанский недоверчиво взглянул на Диму.
— Вот возьми бесалол — хорошо помогает… Прямо здесь глотай, да сразу две таблетки.
Разин испуганно вытаращил глаза — сразу две?
— Да глотай, это трава. Зато полегчает.
Делать было нечего, и Димка вместе с совестью проглотил и эти ненужные таблетки. Может быть, капитан нарочно, чтобы не врал?
— Слушай, Разин, ну хоть сейчас-то утихомирились?
— Сейчас, наверно, да.
— Так и я думаю: пошуровали, да и хватит. Пора заняться делом. Вот у меня билеты на камерный оркестр. Моцарт. Поедете?
— Моцарт, конечно, товарищ капитан, хорошо, а вот камерный… — Димка сделал гримасу. — Нельзя ли его заменить на какой-нибудь там ансамбль?
— Так это же Моцарт, Вольфганг Амадей.
Димка смущенно кашлянул.
— Так я знаю — ми-бемоль-мажор, си-бемоль-мажор, — да ребята почему-то этого не знают… Может быть, все же какую-нибудь «Машину времени»?
— Разин, не пудри мне мозги, не хотите — отдам другим. Развиваться надо, тоже мне суворовцы!..
Но суворовцы второго взвода оказались сговорчивее: все, как один захотели на камерный оркестр. Даже Димку удивили: непонятный народ! И Разин пристал к Денису Парамонову:
— Что, разбираешься в камерной музыке?
— Дурак. В казарме надоело. Воздуха свежего хлебнуть.
Впрочем, Димка понял, что он действительно дурак.
И стало Димке тоскливо, тоскливо… До того тоскливо, что он подумал: это совсем не к добру. Словно черная кошка дорогу перебежала. И точно. Старший вице-сержант Муравьев с усмешкой спросил его:
— Ну, как живот, прошел?
— Таблетки Бабанского спасли. А то хоть умирай.
— Ну вот. Завтра заступишь в наряд.
— Как, а камерный оркестр? Я так старался… Потом это же эстетическое развитие, без которого…
— Без которого пока, Разин, можно обойтись, — серьезно сказал замкомвзвода.
— Так не моя же очередь? Тиграняна…
— К нему родители приехали. Так что ничего не знаю, — иди, разбирайся. Приказал майор Лошкарев.
Димка аж прикусил губу. Так обидно стало. Надо же, везет как утопленнику.
Вдруг класс зашумел. Кто-то из ребят увидел в окно майора Серова. Он вышел из ротного подъезда с маленьким фибровым чемоданчиком: не иначе как захватил свои «шмотки».
Кто-то крикнул: «Смывается!», кто-то рванул створки, распахнув окно. Серый быстрым шагом уходил в направлении КП. Пронзительный, вразнобой, свист подхлестнул его в спину. Не оглядываясь, он только ускорил шаг. Толпа суворовцев бесновалась — это было такое бесшабашное удовольствие, которое выворачивало душу.
И только когда Серый скрылся в воротах, ребята как-то обмякли.
Лошкарев стоял в дверях. Суровое лицо взводного охолаживало.
— Суворовцы, как вам не стыдно?
— Все, товарищ майор. Поставили точку.
18
Дай суворовцу точку опоры, и он тут же уснет. Действительно, стоило Димке Разину на что-нибудь облокотиться, хоть на тумбочку, как сразу затуманивались глаза. Бороться со сном настолько было трудно, что Димка не знал, что и придумать… Только бы не засек дневального ротный. Майор Шестопал на это мастак. Подкрадется, когда глаза засоловели и мозг помутнел, да и гаркнет:
— Дневальный, ты где стоишь?
— На тумбочке, товарищ майор!
— Так на тумбочке или рядом?
Пока до дневального дойдет смысл слов ротного, пройдет какое-то время, но сон как рукой сняло, Шестопал и доволен.
— Что, выспался?
— Никак нет, товарищ майор, задумался.
— Одна задумалась… да и родила.
Но Шестопала в роте не было, можно и прикорнуть, тем более что взвод с утра пошел на лыжную эстафету — от трех до пяти километров. Дни были не то чтобы морозные, но снежку подвалило. А сегодня с утра подморозило, и день был чистый, без единого облачка. Кто-то постарался для суворовцев.
Оценив обстановку, Димка вырвал из тетрадки лист, черканул: «Я отземлился, полетел за книгой «Как закалялась сталь». Димка Разин». И спокойно пошел в класс за книгой. Когда он вернулся, то оторопел: на его листке была размашистая надпись ротного: «Когда прилетишь и приземлишься, зайди в канцелярию, я тебе покажу, как закалялась сталь. Майор Шестопал».
Димку пот пробил: еще этого ему не хватало! Не иначе, два наряда вне очереди…
Спас его Рублев. Увидев Разина дневальным, он изрядно удивился:
— Разин, ты же у меня сегодня, так сказать, гвоздь программы, докладчик.
И тут же пошел к Шестопалу:
— Ротный, да ты у меня урок срываешь?
Шестопал сделал изумленное лицо.
— Так он мне ничего не сказал.
— А ты и рад засунуть в наряд.
Димка вспомнил насчет физики и своего доклада. Он два раза говорил ротному, а тот отмахивался, как от назойливой мухи, повторяя:
— Отстань. Все равно физик из тебя не получится.
Но когда взвод пришел с лыж, ротный неожиданно подменил Разина и даже не напомнил ему о злополучной записке. Видимо, забыл, что с ним бывало нечасто. Но Димка знал: сегодня забыл, а завтра как пить дать вспомнит. Такой уж несносный Шестопал: если уж что-нибудь влезло ему в голову, то надолго. Иногда неделя пройдет, а то и больше, казалось, все забыто, а вдруг майор остановится и хитро-хитро скажет:
— Ты думаешь, я забыл. Нет, у меня узелок на память. Вот сегодня и пойдешь в наряд.