Скобелев потоптался, напрягся и выпалил:
— Я вижу, вы — солдат, скажите, пожалуйста, откуда, какой армии?..
Глеб свободно повернулся к классу, чуть-чуть улыбнулся и, встав в позу немного разболтанного человека, твердо сказал:
— Я — американский солдат, сэр. Что вам еще угодно?
— Хотел бы знать вашу часть.
— Мою часть? Это невозможно, сэр.
— Почему?
— Я — американский солдат.
Класс взорвался смехом. Глеб принял независимую позу: ноги врозь, а руки за спиной. В глазах его сквозила насмешливость.
— Вы хотите сказать еще что-то, сэр?
Скобелев злился.
— Да. На вас форма американского десантника, вы наемник или рекрут?
— Я — американский солдат, сэр.
— Я вас спрашиваю о деле, и будьте любезны ответить, как обучают американского десантника?
У Пашки появились раздраженные нотки. Он уже сердился на Глеба…
— Я — американский солдат, сэр…
Продолжать диалог смысла не было. Англичанка поставила Скобелеву пять, а Глебу только четыре за скудность выражения своих мыслей. Класс встал на дыбы: не честно. Все считали, что Сухомлинов прав: ведь он, кроме всего, играл роль и выполнил ее достойно.
— Конечно, конечно, — согласилась англичанка. — Я же ему и поставила четыре…
На перемене по коридору лениво слонялись суворовцы. Кто-то просил списать, а кто-то мусолил анекдот, поднадоевший всем еще с прошлого года…
— Эй, ты, американский солдат! — Глеба сильно подхватили под руку. На Сухомлинова смотрели озорные, предательские глаза Вербицкого.
— Скажи мне, Глеб, что такое дружба разумного эгоизма?
— Дружба, разум, эгоизм… Не понимаю, разве может дружба быть эгоистическая?
Вербицкий хлопнул Глеба по плечу.
— А вот русские демократы, Чернышевский, Писарев, Добролюбов считали, что может.
— Разумная — да, но…
— Но эгоистическая — нет. — Вербицкий даже подпрыгнул от удовольствия. — Милый, как сказал один философ, изучай человеческую природу!
— Ну?
— Вот и гну. Ты кто? Эгоист… И я — эгоист… А Димка Разин — двойной эгоист. Так как мы все живем для себя. Но вот ты, и Димка, и я решили стать офицерами. И вдруг ты понимаешь, что твоя идея шаткая. Тебе англичанка подбросила пару гусей… И у меня заминка. Рубль бьет рублем… Что же делать бедному кадету? Ты — эгоист, потому что живешь для себя, значит, и науку долбишь для себя — вот разумно и просишь: помоги, кадет Вербицкий, с инглишем. А я встречную депешку: помоги с физикой. Разумно? Вот эгоизм и разум встретились на компромиссе. И работают они на общую нашу цель — хочу офицером! Вот и родилась дружба разумного эгоизма!
— Любопытно, — с усмешкой заметил Глеб. — У тебя двояк по физике?
— Ну, Глеб… падаю на колени. Подсоби.
Разин стоял рядом и все слышал. Он даже подошел поближе, так что уличный свет высвечивал его выразительное, подобревшее лицо с маленькой родинкой возле носа.
— Братва, родилась идея! — закатив глаза, возвестил Димка. — А что, если мы создадим дружбу разумного эгоизма и назовем ее «Троянда».
— Троянда? — удивился, шмыгнув носом, Вербицкий.
— Ведь нас трое… — выпалил Димка.
— Троянда, троянда… это, по-моему, какой-то цветок?!
— А не все ли равно! Красиво! Кадетская троянда!
Глеб искоса взглянул на сияющего Димку и, не высказав своего мнения, пошел в класс. Вслед по коридору призывно трезвонил звонок…
Перед началом самоподготовки Глеб выбежал размяться на спортгородок, где ребята уже гоняли мяч.
— Давай, Сухомлинов, быстрей к нам… — кричали ребята из второго взвода.
Глеб бегал без устали. Ловкий с детства, он хорошо чувствовал мяч, и, когда ему Пашка Скобелев подсунул пас, он, не раздумывая, всадил мяч в ворота. Крик радости взметнулся над полем: ай да акробат!
Димка не спускал глаз с Глеба. В эту минуту он как никогда нравился ему. Да, Димка завидовал и его ловкости, и его спортивному сложению. Димке-то как раз этого и не хватало.
Но когда «акробат» забил второй мяч, Димка подскочил к Глебу и в порыве чувств поцеловал его.
— Я люблю тебя, Глеб! — выпалил он.
Глеб немного опешил.
— Между прочим, еще вчера ты меня ненавидел.
— Я люблю тебя, Глеб.
— Не жалко! За это деньги не платят.
В самый разгар игры из роты прибежал дежурный.
— Сухомлинов, срочно к ротному.
Второй взвод огорченно заорал:
— Шпала!
Заправив гимнастерку, Сухомлинов поднялся в роту. На лестничной площадке его перехватил Шпала — майор Шестопал.
— А, Сухомлинов… Зайди в канцелярию, я сейчас.
Майор пришел быстро. Строгим взглядом оглядел Сухомлинова.
— Футболил?
— Да, товарищ майор.
— Мда… Вот что, вице-сержант, принимай-ка свое бывшее отделение.
— А как же…
— Так же… Не твое дело. Сказано — принимай.
Перед построением на самоподготовку майор Шестопал приказал вице-сержанту Сухомлинову выйти из строя и лично объявил о его назначении. Димка Разин облегченно вздохнул: как-никак, но раньше ему при Сухомлинове жилось лучше. С новым, а теперь старым командиром отделения он не ладил. Как определил Вербицкий, полная психонесовместимость.
На самоподготовке вице-сержант Сухомлинов раздумывал о превратностях судьбы. Когда его сняли с командира отделения, он особо не переживал… Хотя какая-то маленькая обида на командира роты все-таки была. Но тем не менее эта ситуация вызвала в нем свои мысли. Глеб думал о том, что бесцеремонное тасование, как в карты, командиров отделения, происходило от того, что командир роты плохо знал своих подопечных и не верил им, потому и действовал по методу проб…
Теперь, когда ротный восстановил его командиром отделения, он тоже особого всплеска чувств не заметил, но на рожон не лез, считая, что с командиром лучше пойти на разумный компромисс, чем получать от него «втыки».
Глеб думал о том, что будь он командиром роты — он поступал бы по-другому…
Он записал несколько строк для себя, но тут же их зачеркнул, вспомнив, как лазил по блокнотам курсовой, майор Серов. Серый тоже любил менять командиров отделения, и когда кто-то из вице-сержантов сказал об этом, он лихо ответил:
— Я изучаю человеческую природу.
26
О майоре Лошкареве суворовцы говорили — душа человек. Может потому, что длинный суховатый усач Лошкарев был афганец. А может потому, что Лошкарев был отходчив. Это даже по глазам его видно. Он и сам признавался в этом.
— Что вы… У меня и дома парень совсем от рук отбился. Вот вчера у соседки разбил окно. Понимаю, надо бы выпороть, а возьму ремень — и не могу. Соседка смеется: а еще майор! Сына выпороть не может.
— А пороть детей запрещено, — смело выпалил Тарас Парамонов, — это же, товарищ майор, почти уголовное дело.
— Как я не сообразил! Скажу соседке — она и успокоится.
Майор Лошкарев — добродушный малый, но суворовцы считали, что он еще и порядочный: без придирок и пустословия. Ведь обычно как: прихватил офицер, сразу начинает с морали — развезет, аж тошно! А Лошкарев простак:
— Нехорошо ты поступил. Это факт. Ну ладно, Бог простит. Ступай.
На уроке математики Лошкарев порылся в задачнике и дал несколько задачек: решайте, а там посмотрим…
Но суворовцы «смотреть» не хотели, а тем более решать задачки. Не так часто в классе бывает «окно». И пошла разговорная баталия.
— Товарищ майор, расскажете об Афгане?
— На математике — об Афгане?
— А где еще, как не на математике! Если мы все задачки решим, что будем завтра делать.
— Да, пожалуй, верно. Как я не додумался…
— Так расскажите, товарищ майор!
— Ну ладно. — Лошкарев сел поудобнее, поджал под себя ноги. — Был у меня разведчик. Душманом его солдаты прозвали. А он и был, честное слово, душман — в мирное время от него одни гадости… Зато в разведке — одно слово, человек!
Суворовцы попритихли, подразвесили уши. А Лошкарев провел рукой по щеточке усов, заулыбался.
— Да, уж парень такой… Всегда прикидывался глуповатым. Шустряк. Однажды стащил кусок мяса у повара. Ему говорят: стащил? — Да нет, покарай Аллах, нет… Пока его корили да совестили, он все мясо съел. Как такого будешь любить? А его ребята любили. Без такого в горах пропадешь: он там как дома.
И майор рассказал, как однажды Душмана послали в разведку. Ждали, ждали, а его нет. Беспокоиться стали. Может, убили, а то и в плен… Всякое в горах бывало. Посмотрели на часы. Время истекло. Вот и взял двоих тогда еще капитан Лошкарев. Пошел на поиски. Заодно и лощинку пощупать требовалось. Спустились в лощину, крадутся. Кому хочется под пулю лечь. А тут перед глазами костер. Душманы! А среди них, Боже мой, наш Душман. В карты с ними режется.
— Не бойтесь, товарищ капитан, свои — в плен сдались.
— Как сдались?
— А я их распропагандировал.
Оказывается, Душман нарвался на настоящих душманов. Они окружили: клади оружие! А он, подлец, вытащил колоду карт. И, видимо, попал на картежников. Вот и сели играть на оружие. То они клали свои стволы в сторону, то он… Вдрызг проигрались душманы.
Тогда капитан Лошкарев глазам своим не поверил. А он, Душман-то, не спешит.
— Товарищ капитан, разрешите, кон доиграем.
Суворовцам страшно понравился рассказ майора: вот так Душман!
Лошкарев удовлетворенно поднялся со стула и с хрустом размялся.
— Вот что, господа кадеты. Честное слово, как-то неудобно. Время, что ни говори, математическое… По три задачки решим, тогда уж — гора с плеч.
В классе с этим все легко согласились. И после небольшой разрядки наступила поразительная рабочая тишина: слышно было лишь, как усердно сопели над задачками пацаны.
В этот день в суворовском клубе шло кино. Суворовцев навалило — уйма: сразу несколько рот. Димку Разина почему-то потянуло на одиночество и выбрал он себе место в углу, у стенки, подальше от своего взвода и поближе к батарее отопления.
Димка был в особом эмоциональном состоянии. Очень уж живо представлял он все то, что рассказывал майор Лошкарев. И эти переживания не давали ему покоя. Правда, когда потух свет и начался сеанс, он вдруг почувствовал сонливость, бороться с которой было невозможно. Может быть, это было связано с перевозбуждением, но только Димка тихо и спокойно заснул.