В праздники после парада девчонки приглашали к себе. Суворовцам на руку, тем более особых расходов с них девочки не требовали.
В компанию решили взять самых надежных — в праздники всякое бывает. С ходу забраковали Парамоновых, но Димку Разина и Пашку Скобелева взяли. У Пашки в эти дни была размолвка с ротным, и он перед праздником притих, понимая, что на рожон лезть ни к чему.
Как-то сами по себе заправилами стали Карсавин и Вербицкий. Саня потому, что весел и беззаботен, а Серега навязался сам, хотя в делах этих, все понимали, он был самый подходящий.
…Ребята приехали в училище, и ротный, майор Шестопал, выстроил всех возле КПП. Поскольку ротному сказать было нечего, он, придирчиво обойдя строй, приказал взводным развести всех на занятия.
В последний момент Шестопал что-то вспомнил и вызвал из строя Карсавина.
— Вот что, Сергей… Как там тебя по батюшке, — язвительно заметил он. — Жалоба на тебя поступила, — он задумался, что-то вспоминая, — от гражданки М…
Карсавин густо покраснел.
— Просила, чтобы ты больше не звонил и дочку ее не мучил своим любвеобильным сердцем, — холодно сказал майор Шестопал. — Ступай.
Проклиная себя на чем свет стоит, Карсавин подумал о том, как же легко Оля могла рассказать все матери! «Она же… да и ты, Серега, глуп как пробка!»
29
С утра потянуло прохладой. Все облегченно вздохнули. Больше всего на ноябрьские праздники боялись дождя. А здесь, хоть и холодно, да не мокро. Когда льет дождик, черная вязкая шинель, впитывая влагу, становится тяжелой и неприятной.
— Равняйся! — прозвучала по площади команда. — Смирно!..
Ритуал парадов был обычный, из года в год один и тот же; площадь застыла в недвижимости. И только оркестр гремел всеми своими трубами. Глеб Сухомлинов стоял с краю в первой шеренге. Недалеко косил на него жалостливые глаза Димка Разин. У Димки замерз большой палец правой ноги (носок плохо высушил), парень мучился и, работая желваками, пытался как-то шевелить пальцами, но нога не слушалась, деревенела.
— Товарищи суворовцы… Поздравляю…
Строй легко вздохнул… Гаркнуло сотенное длинное «ура», и Димка, и Глеб, и Серега Карсавин, и все другие суворовцы тотчас забыли о своих мелких бедах.
В конце концов надоедливое изматывающее стояние кончилось, и зычный голос командующего парадом повернул колонны направо. Димка подумал «слава Богу» и, плюнув на свой палец, решительно выбросил ногу вперед. Началось парадное прохождение. Гремел бой суворовских барабанов, и публика, увидев строгий красивый строй суворовцев, невольно подалась к площади, разразившись аплодисментами.
Шли суворовцы. Гордо вскинув головы, шли симпатичные ребята. Синеглазые, кареглазые и зеленоглазые пацаны…
После парада всех привезли в училище. Размялись — и сразу на обед. Карсавину и Мишке Горлову не терпелось — в условном месте их ждали девчата, а командир роты, словно нарочно, не торопился с увольнительными.
— Что за вшивая манера, — возмущаясь, громко сказал Карсавин, — любит мотать нервы на катушку…
Майор Шестопал, выходя из канцелярии, услышал это и густо покраснел.
— Праздник революционный, — хмурясь, зло сказал он, — и если я тебя, Карсавин, засеку с выпивкой, — так и знай, не посмотрю на твое генеральское происхождение… Из училища вышибу!
— А вы сначала засеките, товарищ майор, — обиженно и грубовато отпарировал Карсавин, задетый ротным за живое.
Майор, видимо, понял, что переборщил, потому смягчился и, сделав вид, что выпад суворовца не заметил, собрал всех в ленкомнате. В конце концов, прочитав каждому мораль о том, как себя вести, ротный раздал увольнительные.
Ребята ринулись на построение. Дежурный по роте, проверив форму одежды, доложил майору, и тот добродушно сказал:
— Добро. Разрешаю.
По лестнице вниз, дробно стуча ботинками, покатилась волна суворовцев третьей роты с лихо закинутыми за плечо спортивными сумками.
Девчонки, Анфиса Рублева и Регина Стаханова, ждали на набережной у гостиницы. Прохлада злила, и они, модно и легко одетые, проклинали суворовцев, которые почему-то задерживались. Говорить было не о чем, и девчонки молчали, ехидно поглядывая друг на друга. Неожиданно появились ребята. Впереди, со спортивной сумкой за спиной, лихо вышагивал Карсавин, за ним плелись, словно на привязи, вихлястый Вербицкий с гитарой и сутулый, нервический Димка Разин.
— Хэлло, — развязно бросил Сергей. — Вы уже здесь, девочки?
— А вы, сапоги несчастные, кто вам дал право морозить девушек!..
— Прав не дают, их берут, — спокойно, учтиво возразил Вербицкий и галантно, даже как-то размашисто, поцеловал Анфису, а затем и Регину.
Девочки особо не дулись и, легко простив мальчиков за опоздание, стали горячо обсуждать, куда им теперь двинуться…
«Двинулись» по набережной к парку. Там, у аляповатых фигур и скульптур — маленький цветочный базарчик, и веселая компания, долго выбирая, купила цветы.
— Это для мадам Софьи, — важно заметила Анфиса, и все, довольные и возбужденные, шумно толкаясь, поднялись в гору, к большой замысловатой веранде. Играла музыка. В кафе-мороженом было пустовато, и ребята оккупировали столик у окна с видом на реку.
— А ты, Карсавин, гусь, — садясь рядом, сказала Анфиса, — ведь я тебя просила…
Карсавин залился детским румянцем, но не обиделся, поскольку вся болтовня шла в игривом тоне.
— Матушка, так о чем же ты меня просила?.. Винюсь, если что-то забыл…
— Все равно ты гусь. — И Анфиса смачно поцеловала Карсавина в алую щеку — чувствовалось, что ей этот приятный паренек нравился и вела она свою, только ей понятную игру.
Подали мороженое. Крем-брюле. Карсавин встал, пошел к стойке — и там договорились… Вскоре на столике появились фужеры с шампанским. Подняли — за ротного! Шаловливую манеру пить шампанское за ротного Вербицкий перехватил у бывших старших: в этой иронии, казалось, было много смысла.
Правда, Димка сопротивлялся.
— За Шпалу не хочу.
— Так это же не за Шпалу — за ротного! — выпалил Вербицкий. — Дурак ты, Димон, а не лечишься… Вдумайся, какой глубокий здесь смысл.
Димка смысла так и не понял, но выпить выпил… За ротного! Во рту таяло мороженое. Шампанское ударило в голову, и он осмелел:
— Анфиса, я тоже хочу девочку.
Анфиса, держа в своей руке горячую руку Карсавина, расхохоталась.
— Аппетит приходит во время еды. Какую тебе, Дима, девочку?
Дима пожевал губами.
— Как ты.
Анфиса расцвела, вытянув губы трубочкой.
— Извини, а Маша Вербицкая? Изменник ты, Димка!
Разин лишь пожал плечами и кисло посмотрел на Саню. Тот уклончиво уплетал мороженое.
Еще вчера Димка звонил Маше. Она сказала, что на праздники уезжает с отцом. У Сани ответ был простой:
— А черт ее знает! Она у нас с вывертом!
Но и Глеб с вывертом. Наотрез отказался быть в компании — у этого какие-то дела!
Много сомнений родилось в душе Димки. А может, и Глеб, и Маша врут?!
И тогда он сказал Сане Вербицкому:
— Знаешь, а мне все равно. В любую компанию. Была бы водка. Эх, Саня, отведу душу — напьюсь…
— Молоко на губах не обсохло, а туда же… — съязвил Вербицкий. — Если уж напиваться, то по серьезному делу. А из-за такой телки, как моя сестра, Димон, не стоит…
После кафе-мороженого, пытаясь быть веселыми, шлялись по парку в обрамлении анекдотов Вербицкого. Из Сани они лились как из рога изобилия. Не потому ли Регина терлась возле него? «Показушный парень», — подумал Димка, чувствуя, как одиночество захлестывает его сердце. Без Глеба было совершенно не то и грустно. Тем более, ловкий Карсавин ощупывал Анфису масляными кошачьими глазами и ухмылялся, чем раздражал и злил Димку…
Наконец Вербицкий посмотрел на отцовы часы, которые с удовольствием носил в последнее время, и веско сказал:
— Хватит дурить. Пора, Анфиса, пора…
Анфиса задумчиво повела глазами.
— Потерпите, мальчики.
— Не хочу терпеть, — зарычал Димка.
— Ну что же, — улыбнулась Анфиса. — В салоне мадам Софьи, наверно, уже ждут.
Все обрадовались такому умному заключению и двинулись из парка к автобусу. Ехать пришлось недолго, каких-то три остановки. Мадам Софья — невысокая, круглолицая девица, в модных джинсах и джинсовой курточке, ладно обтягивающих ее пышноватое тело, — уже ждала и была приветлива.
— Господа кадеты, девочки, прошу!
У нее уже было несколько суворовцев из другой роты, что удивило Димку. Впрочем, одного он знал и по-братски с ним обнялся.
Вечер закрутился быстренько. Мадам Софья к суворовцам благоволила, к тому же была несусветная хохотушка. Суворовцы ее беззастенчиво и нагловато щупали, а она вырывалась и, звонко хохоча, повторяла одну и ту же фразу:
— Господа, только не это…
Вскоре стало еще шумнее. Орал на всю вселенную рок-н-ролл. Лилось на накрахмаленную скатерть вино — и белое, и красное.
Но Димка был недоволен.
— Настоящие солдаты пьют водку.
Анфиса весело подмигнула мадам Софье, и на столе вмиг появилась «Столичная» — по особому заказу.
Димка чувствовал, что пьянеет, ему было тошно, и он лупил кулаком по столу.
— Хочу жениться!
— На ком?
— А черт знает! Кадету все равно!
Ребята быстро смекнули, пошептались с девчонками. У девчонок озорно горели глаза — в салоне мадам Софьи не хватало чего-то пикантного…
…Димка проснулся в постели. Страшно болела голова. Повернулся — и ошалел. Рядом было горячее, томное тело девчонки. Он сразу понял, что это пухленькое, спокойно спящее — не что иное, как мадам Софья. Он тихонечко дотронулся рукой: конечно, голая… Что делать, Димка не знал. Такого в его жизни не случалось: совершенно голая! А голых девчонок он еще не обнимал…
Он забыл про боль в голове и при свете, бьющем в окно, с любопытством рассматривал «бабское» тело…
Мадам Софья чуть-чуть вздрогнула, полуоткрыла глаза.
— Спи.
— А ты откуда?
— От верблюда. Я твоя жена.