Ждет суворовское племя своего летописца, кто он? Быть может, Саша Вербицкий или кто-то иной? По крайней мере, Вербицкий-старший, Владимир Александрович, верил в писательскую судьбу своего сына.
— Пройдут годы, Санька, и ты обязательно положишь на суд совести это суворовское время и прочтешь его по-новому…
Сын покорно, школярски опускал глаза.
— Я же стараюсь, папа.
Да, Владимир Александрович рассчитывал на журналистскую карьеру сына. Военный журналист — это как-то звучало, и Вербицкий-старший, зная, как трудно пробиться на журфак университета, лелеял мечту о Львовском политическом училище, где суворовцы сдавали лишь творческий конкурс.
Зато мать не очень-то верила в творческие силы сына. Не хочешь в девятый класс — можно ведь в медицинское училище, с прицелом на институт! А суворовское — то же самое ПТУ, только военное!
Саше Вербицкому ближе был отец. Сам он почти не думал о своем будущем, но суворовское пятнадцатилетнего мальчишку притягивало.
В суворовское каждый пришел своим путем.
Глеб Сухомлинов давно вынашивал серьезные планы. Он хорошо представлял свою будущую жизнь, где офицерская профессия смыкалась с обычной трудовой судьбой.
Вырос он на пограничной заставе, где отец его долгое время служил прапорщиком. И теперь, когда отца не было (погиб при исполнении служебных обязанностей), он твердо знал, что со временем, окончив училище, поедет куда-нибудь на Восток, возьмет на иждивение стареющую мать, участкового врача в приграничном поселке, и маленькую ушастую сестренку Настю.
Коренастый парнишка с горящими глазенками и со значком «кандидата в мастера» по акробатике сразу обратил на себя внимание. Уже на «абитуре» его назначили командиром отделения, и ротный прапорщик стал поручать ему свои хозяйственные дела — знак высшего доверия.
В летний период, когда старшие суворовцы прямо из лагерей поразъехались в отпуска, абитуриенты были единственными хозяевами полупустых зданий училища. Глебу казалось, что он здесь уже навечно. Вечерами с другими ребятами он бежал на спортивную площадку — «качаться». Мода на культуризм быстро распространилась среди пацанов, тем более что набор разнообразных спортивных снарядов, недавно выкрашенных в яркие тона, возбуждал не одного Глеба. Здесь, на спортивной площадке, рождалось некоторое содружество, клан ребят более сильных и сознающих свою силу, умеющих не только постоять за себя, но и задраться. Пашка Скобелев был одним из главных «агрессоров» и почему-то сразу невзлюбил Димку Разина. Сверкая черными, как грозди спелой вишни, глазами, он незаметно, а иногда и явно толкал или щипал Димку, провоцируя на драку.
Глеб же с Разиным познакомился в классе на консультации по литературе. Болтливо-настырный Димка беспрестанно лез с вопросами к преподавателю, чем все больше раздражал основную массу будущих суворовцев, которые внимательно, покорно и даже дубовато впитывали каждое слово перед экзаменами. Ребята решили, что Димка «гнется» — может быть, это и возбудило к нему неприязнь многих и особенно Пашки Скобелева. И когда Разин появился на спортплощадке, Пашку Скобелева даже передернуло.
— Братва, да никак маменькин сынуля появился, — процедил он сквозь зубы, стараясь восстановить против Димки ребят. Все повернули головы и, конечно, засмеялись.
Димка стыдливо покраснел, не зная, как себя вести. Он топтался на месте, ожидая самого худшего. И действительно, нахмурив брови, Пашка степенно подвалил к Разину.
— Покажи, пожалуйста, как тебя мама учила! Покажи, милый, не стесняйся.
Димка Разин беспомощно озирался по сторонам.
Пашка Скобелев легонько и непринужденно ударил его в грудь: а ну, пощупаем, на что способен молодец.
Глаза Разина налились слезами. Димка никогда не дрался, дома ему это запрещали, да и в школе как-то особо защищать себя не приходилось: ребята были покладистые, свои. А тут такая неожиданность.
— Ну что же ты стоишь, старик? — не унимался Пашка. — Ведь я же тебя ударил. При всем честном народе. Так ответь же!
— По-моему, я тебе ничего плохого не сделал? — взмолился Димка.
— Но я тебе сделал… Ударил же? Ответь!
Димку спас Глеб. Он подошел и, положив тяжелую руку на плечо Скобелева, сказал:
— Не дури! Скобелев, ты хороший парень, но дешевые приемы брось!
Пашка Скобелев в бутылку не полез…
— Да я так, пошутил…
Мешковатый Димка засветился благодарной улыбкой. Он-то никогда не забудет этой помощи! С тех пор Димка смело подходил к Сухомлинову, понимая и даже подчеркивая свою к нему близость. Глеб от себя не отталкивал, и Димка Разин среди ребят постепенно смелел.
— Зачем сунулся в суворовское? — как-то насмешливо спросил его высокий, с красивой шевелюрой, Сергей Карсавин. — Ты же не родился солдатом.
Все знали, что у Сереги отец генерал — не то умер при операции в больнице, не то погиб в катастрофе — и он был другом начальника училища, а однажды они всей ротой наблюдали, как генерал-майор Репин подошел к Карсавину и, обняв, приласкал его на виду многих офицеров и абитуриентов. И хотя сдавал экзамены Карсавин неплохо, все понимали, что это уже значения не имело, — он суворовец.
Димку вопрос Карсавина озадачил, но он не растерялся:
— Солдатами не рождаются, ими становятся.
В суворовское Разина толкнул случай. Он хорошо помнил, как однажды, приехав с работы в хорошем, приподнятом настроении, отец похлопал его по плечу и добродушно сказал:
— А ну-ка, сынуля, накинь курточку — пойдем прошвырнемся.
И хотя в Димке сидела его обычная вялость, он на прогулку пошел.
— Может, па, возьмем собаку?
Оказывается, отец получил повышение, и Димку подмывало закинуть удочку насчет видеомагнитофона. Но Разин-старший опередил его:
— Я вот что скажу, Димон. А не пойти ли тебе в суворовское? — Он осторожно посмотрел на сына. — Тебе форма пошла бы!
Отец не предполагал даже, что попадет в точку. Ленивый Димка всегда путал ему карты, а тут прямо засветился. Никто из родителей не знал, что Димка мечтал о военной карьере, почему в школе его и прозвали афганцем.
— Я согласен, па.
— Офицером, сынок, будешь. Это хорошо. Я вот тут говорил с одним дядькой. Умный мужик, у него и сын — суворовец…
Димку в училище привезли на машине. Мать со слезами поцеловала сына. Отец был суровее, но и он растрогался:
— Ты уж давай, сынок. Поднатужься.
Поднатужиться было трудно. Экзамены само собой, тут Димка был на высоте, а вот физически заметно от ребят отставал. Димка никак не мог подтянуться на турнике. Как ни старался — не мог, и все! Пятерка по математике не спасала. Командир роты, хороший дядька, повел его к начальнику училища.
Репин косо посмотрел на мальчишку.
— Пятерка — это хорошо. — И недовольно покачал головой.
Димка Разин понял: начальник училища против…
Он топтался в коридоре и украдкой утирал слезу. Домой он никак не хотел, даже непонятно, почему, ведь особых радостей на абитуре он не испытал.
Командиру роты Димка чем-то понравился. Он задумчиво остановился возле Разина.
— Что же ты, не в силах подтянуться?
— Товарищ майор, дайте мне срок, две недели… Вот увидите.
Командир роты махнул рукой и пошел к начальнику училища. Димку оставили — с испытательным сроком.
Над жидковатостью Димки в училище насмехались, но Разин несмотря ни на что оказался упорным, самолюбивым пацаном. Спустя неделю он легко подтягивался, а когда после экзаменов ряды поступающих заметно поредели, он приободрился и даже осмелел. Правда, ненадолго. В школе Димка любил быть в авангарде класса, но там была иная обстановка, иных характеров ребята, наконец, там не было Скобелева. А тут… Жесткие, нагловатые глаза Пашки словно преследовали его. Где бы ни оказался Димка, в умывальнике или на кухне, непременно рядом вырастал его задиристый недруг. Несмотря на защиту Сухомлинова, Скобелев всячески старался восстановить против него ребят, что, впрочем, ему часто удавалось: мягкий, беззлобный паренек был прекрасной мишенью для разного рода насмешек.
Димка был в отчаянии: хоть уходи из училища.
— За что они тебя? — с явным недоумением спросил его Глеб.
— Сам не знаю. Вот обозлился Пашка — и все, словно дорогу ему перешел.
Времена для Димки, как никогда, были трудные, но дни шли, и многое из пережитого призабылось, отошло назад. Однажды всех оставшихся выстроили на плацу училища и высокий, плотный подполковник зачитал приказ. Димка попал в третью роту, во второй взвод и — в отделение Сухомлинова, отчего возликовал. А тут и сам Пашка попритих. Нет, Димка никому не жаловался, но однажды майор Серов Пашку приструнил:
— Ты мне, Скобелев, дворовые замашки брось. Если еще раз увижу тебя возле Разина — так и знай, с училищем распрощаешься. Ты ведь меня знаешь.
Да и без Серова ребята друг к другу притирались, и отношения становились более ровными.
Прибежал Денис Парамонов.
— Глеб, тебя на КП вызывают. Солдат какой-то.
— Зеленые погоны?
На КП ждал старый знакомый, Федор, солдат с заставы. Они обрадованно потолкали друг друга, обнялись. Для Глеба это была весточка из дому. Еще бы, с малых лет он не мог представить себя вне заставы. Солдаты были его няньками, солдаты были и дядьками, и учителями.
У Федора кончался первый год службы.
С ним Глеб сошелся перед отъездом в училище. Шофер Федор даже отвозил его на вокзал. И вот теперь совсем неожиданная встреча.
— Ты в отпуск?
Федор держался с нарочитым достоинством, что в некоторой степени удивило Глеба.
— Служебная командировка. Поиск диверсанта. — Солдат внимательно и чего-то выжидая посмотрел на Глеба. — Не дошло до суворовца? Помогай, Глеб. Ты же пограничник! Хотели дать собаку, да не взял: одна морока! Вот, мол, приеду, а там Глеб — он поможет! Вечером на вокзале, понял?!
Глеб ушам своим не верил — поиск диверсанта!
— Ну, по рукам?
— По рукам, — горячо отреагировал Глеб.
К вечеру Сухомлинов пробил себе увольнение, прихватив Димку Разина.