— Местным переходить границу было нетрудно: на КПП вежливые контролеры всего-то требовали паспорта, а если что-либо не так, терпеливо объясняли порядок пограничного режима…
Теперь все перевернулось. Пограничники на бронетехнике патрулировали дороги и особенно те участки, где было опасно. Построили блиндажи и окопы, в которых отсиживались, пока неожиданно не вспыхивала перестрелка.
И только там, где наиболее вероятна переправа нарушителей через бурную реку Пяндж, выставлялись посты и ночные засады.
Сухомлинов приехал на заставу рано утром. Встречал его всего один офицер — лейтенант Ахметзянов Равиль.
— Наконец-то дождались, — сказал он и развел руками. — А то ведь кручусь, как белка в колесе…
— А где начальник? — поинтересовался Глеб.
— Где? В госпитале. Пуля моджахеда угодила прямо в грудь, пробила легкое…
Больше Глеб ни о чем не спрашивал: все было понятно и так. После скромного завтрака, правда, с кружкой козлиного молока — на заставе «зажилась» своя коза, — они пошли, как сказал Равиль, на позиции…
Горная река Пяндж Глеба поразила прежде всего своей, казалось, настырной активностью. Пенистая и бурлящая вода рвалась на клочки, обдавая сидящих рядом холодными брызгами…
— И переходят? — спокойно заметил Глеб.
— И переходят, — добродушно ответил Равиль. — Конечно, крупную рыбу ловим сетью — она, как правило, застревает… А вот мелочуга, та проскальзывает… Хотя… массовый поток оружия и наркотиков кое-как застопорили. Ведь здесь наркота традиционна. На гашише и марихуане делаются состояния. Целые кланы занимаются этим… Деньги, как известно, не пахнут!
Сухомлинов молча кивнул в знак согласия, и они, встретив наряд в камуфляже, так же молча пошли на дорогу к бронетранспортеру.
Уже у машины Равиль вдруг сказал:
— А жену вези. Без женской ласки здесь сдохнешь от дефицита интима. Бесконечными боевыми стрельбами сыт не будешь.
Лейтенант Сухомлинов был прав: боевики появились со стороны Тигриной тропы. Ходили ли по ней когда-нибудь тигры — никому не известно, но вот «бородачи» ходили, и налетели они так быстро и незаметно, что сержант Босых едва подготовился к их приему. Снова разгорелся бой. Автоматные очереди смешивались с яростным минометным обстрелом. Казалось, не было непростреливаемого места: стоило двинуться, и ты уже под пулей — ждала, стерва!
Радист связался с заставой… Едва прослушивался голос Ахметзянова:
— Вызвал бронегруппу из двести первой дивизии… Они здесь недалеко — помогут. Сами навряд ли отобьете.
Это уже понимал и Сухомлинов: попали в переплет что надо… Бой не прекращался ни на минуту. Босых сообщил о двух раненых.
— А как там Стародубцев?
— Ничего. Пока в строю. Бьется, как все.
«Сачок бездарный», — подумал лейтенант и неожиданно вспомнил, как однажды после бритья не оказалось одеколона — выручил Егор Стародубцев.
— Не жалейте, товарищ лейтенант. Я из отряда привезу аж два флакона.
Глеб тогда иронически подумал: «Не покупайся, товарищ лейтенант».
Бронегруппа двести первой дивизии пришла с некоторой задержкой; ее уже и ждать-то перестали. Но она появилась и сразу изменила обстановку. Моджахеды и боевики остыли и перекочевали за хребет.
Стало невероятно тихо.
Командир роты лейтенант Скобелев, увидев Сухомлинова, глазам своим не поверил.
Да и Сухомлинов не сдержался от возгласа:
— Пашка! Ты ли это?
Да, Пашка Скобелев. Обнялись, вспомнили ребят из суворовского.
— В нашей дивизии подобралась приятная компания. Антон Муравьев. Близнецы наши… Тарасик и Денис Парамоновы.
— Бывший наш вице-сержант не завидует?
— Не знаю. Молчит. Впрочем, когда увидишь, сам об этом спросишь.
Скобелев протянул фляжку.
— На, полегчает. А то ты похож…
Сухомлинов фляжку взял, но пить помедлил.
— Не бойся, неразведенный спирт, — оскалился Скобелев. — Пока его не употребляем. Клянусь, что там чистое сухое вино…
2
Димке Разину не повезло. Напрасно он думал, что скоро окажется вместе с Сухомлиновым в Черняховском погранотряде. В Москве его не поняли и сказали твердо: поедешь в Абхазию, там тоже нужны пограничные кадры.
Приуныв, Разин собрал свои вещички и поехал поездом «Москва — Адлер» на Кавказ.
Уехал Димка и словно затерялся… Никаких весточек от него не было. За это время Глеб Сухомлинов «передислоцировался» в горный Таджикистан, причем не один — через месяц к нему приехала жена, Маша Вербицкая.
На заставе, куда неожиданно попал Глеб, ему и пришлось остаться. Сказали, что временно — так уж сложилась обстановка! А потом вернется к своим черняховцам. Так, по крайней мере, утверждал начальник штаба отряда полковник Захаров.
…Маша стирала форму мужа, иногда прислушиваясь к далекому гулу в горах. Особых переживаний и тревог у нее не было, ко многому уже привыкла, да и верила, что Глеб вернется, как только моджахеды уберутся за кордон.
Неожиданно кто-то осторожно постучал в дверь.
— Войдите, — весело крикнула Маша. — Все дома, входите же!
Молодой солдат, заставский почтальон, держал письмо.
— Это не лейтенанту. Это вам письмо. Здесь так и написано — лично в руки. Хотя не пойму, у вас же фамилия Сухомлинова, а тут — Вербицкой…
— Это девичья, — засмеялась Маша.
Солдат-почтальон ушел, а Маша сразу, как только увидела конверт, поняла, от кого. Димка Разин до сих пор не хотел признавать ее женой Глеба, не хотел — и все! Вот дурачок, будто от этого что-то изменится…
И тем не менее весточка от Разина ее обрадовала: ведь и адрес нашел. Конечно, через ребят в Москве. Но ведь искал же! И ей стало как-то по-особому приятно. Вот вернется Глеб, и она, помахав конвертиком перед носом, заявит: «Отгадай, от кого? Не отгадаешь — наряд на кухню, ужин готовить…»
За приятными мыслями распечатала письмо. Аккуратный, писарский почерк — это точно, Димкин…
Целых полстраницы Разин жаловался на судьбу, которая его не пощадила. Он этого никогда не простит полковнику в отделе кадров. А, впрочем, служба пограничника к долгим гореваниям не располагает. На целую страницу Димка расписал свою «жизнь-жестянку». Застава морская. По берегу моря в песке вырыты окопы и траншеи… Еще недавно здесь шли бои, и сухумским пограничникам потребовалось немало выдержки, чтобы выстоять в междоусобице. И сейчас время от времени вспыхивают перестрелки, но все это, по сравнению с тем, что было, как скажет начальник заставы, «отцветшие цветочки»…
Дальше Разин писал, как задержали они нарушителя-турка, который сумел на резиновой лодке добраться по морю аж от Турции…
А дальше… Шли сплошные упреки. Он обвинял Машу в предательстве дружбы. До сих пор не мог смириться с тем, что Маша приняла предложение Глеба без его ведома и согласия, кроме того, за его спиной.
Маша вспомнила, как она, боясь обиды Димки, сказала Глебу:
— Может, как-то по-другому?
Глеб вытаращил глаза.
— По-другому? По-какому? Мы же не в государстве Непал. У нас еще нет такого закона — одна жена и два мужа. За такой матриархат…
…Теперь (это было давно) и Маше самой было смешно от претензий Димки. Все равно надо было кого-то выбирать…
Она выбрала по совести.
И все же Димка Разин был другом — прежде всего, Глеба и, возможно, ее другом.
Она была рада письму и ждала Глеба. Она уже слышала, как во двор заставы въехали машины. Через полуоткрытое окно, занавешенное марлей от пыли и мух, слышались команды мужа.
Сердце сладостно забилось. О порог уже стучал сапогами Глеб. Уже открылась дверь. И прозвучал насмешливый голос:
— А ты все стираешь? Ну, даешь, девица! И это в то время, когда твой муж голоден, как волк, нет, голоден, как местные шакалы…
— А нам письмо! — неожиданно проболталась Маша, хотя давала себе слово сразу не говорить.
— Знаю, Димка Разин ноет о своей неудачливой службе.
— А вот и нет!
— Бог с ним. — Делая вид, что равнодушен к письму, Глеб пошел умываться. — Зато у меня такая сенсация! Я встретил Пашку Скобелева. В двести первой уйма наших ребят — суворовцев. Это, честное слово, здорово! Как сказал бы наш ротный прапорщик Соловей — птица нелетная, — с горы свалился большущий камень… Ты рада этому?
3
Лейтенант Ахметзянов обещал дать выспаться. Глеб, обняв жену, заснул сразу, и Маша, лежа рядом, боялась лишний раз пошевельнуться. Еще бы, шевельнулась, а он тут же открыл глаза:
— А, ты рядом… Ладненько.
Правда тут же заснул, словно убитый.
К чуткому сну привыкла и Маша. Она даже сквозь сон порой слышала, как ночью строилась тревожная группа, раздавались команды и заводились машины… Вот и сейчас она поняла, что на заставе «Тревога!»
Она легонько высвободилась из-под руки Глеба и подошла к окну. Подняла занавеску. По двору, освещенному мягкой луной (на заставе вот уже вторую неделю не было света), бежал солдат-вестовой. Ясно, за Глебом.
Но Маша не будила его, пока солдат не постучал в дверь.
— Кто там? — встрепенулся Глеб.
— Это за тобой, — спокойно сказала Маша. — Вестовой… Миша, кажется.
Глеб вскочил, посмотрел на командирские часы. Шел третий час ночи… Вот лейтенант Ахметзянов и дал выспаться!
Накинув камуфляж, обтянув его ремнями, Глеб быстро подошел к Маше и поцеловал ее.
— Извини, что я не смог исполнить супружеские обязанности. Сама понимаешь… не до этого.
Маша усмехнулась.
— По-моему, ты давно уже забыл… что это такое, когда муж исполняет супружеские обязанности.
— Все равно, я тебя люблю… Мне достаточно, что ты рядом.
Глеб засмеялся и выскочил на улицу.
— Товарищ лейтенант… тревога!
— Все ясно. Где начальник заставы?
— Там, все строятся. Ждут вас.
Луна к этому времени зашла, и лейтенант Сухомлинов с солдатами шел на ощупь по горной тропе, которая медленными зигзагами убегала в горы. И потом, словно обрываясь, поворачивала к реке Пяндж. Стоило кому-либо оступиться, как из-под ног летели в пропасть камни, казалось, способные вызвать обвал…