И Димка с наглой миной пошел прочь от Сухомлинова.
Глеб, конечно, чувствовал себя виноватым: все-таки скрыл от друга… Но как же не скрыть, если реакцию Димки знал уже заранее.
Он вспомнил Машу. Когда он сделал ей предложение, она горестно заметила:
— Я не против, Глеб. Я тебя люблю. И за другого, вероятно, замуж не пошла бы… Но как же Димка?! Ты же знаешь, что будет с Димкой!
— Что же теперь, Маша, и не жениться!
— Я уж не знаю…
Глеб обнял Машу за хрупкую талию.
— Важно, чтобы ты была согласна. А Димка как-нибудь переживет.
Маша поцеловала Глеба.
— Ты хитрый, Глеб! Но я тебя люблю!
— Вот и порешили.
О Димке больше не вспоминали, но каждый понимал, что лучше ему пока не говорить. Потому-то, возможно, Глеб и скрыл все от друга.
Правда, Саня Вербицкий, узнав дома от сестры, что она, пожалуй, выйдет замуж за Глеба, криво усмехнулся:
— А Димка? Он же повесится!
— Не дури, — сказала Маша.
Саня помолчал, словно взвесил слова.
— Не завидую Глебу.
— Почему? — с обидой вырвалось у Маши.
— Потому что ты — коза.
— Сам ты козел! — И Маша бросила в него книгу. — Всегда испортишь настроение.
Вербицкий остался при своем мнении. А встретив Глеба, он сказал:
— Слыхал, старик, хочешь осчастливить мою сестрицу?! Так вот, как на духу, не женись, Глеб — намаешься! Уж лучше меня никто ее не знает. Своенравна, глупа как пробка, и к тому же — вредная коза! Лучше не женись!
Сухомлинов сверкнул глазами.
Вербицкий понял, что спорол чушь, повертелся вокруг да и бросил:
— Впрочем, как знаешь…
Вечером Димка Разин взял увольнение и, подойдя к Глебу, твердо сказал:
— Я поехал к Маше.
— Твоя воля, — спокойно заметил Глеб.
Глеб не знал, что за встреча будет у Димки, но кое о чем догадывался…
Димка ворвался к Вербицким, словно с ним что-то случилось.
— Маша дома?
Посмотрев на него встревоженно, Вербицкая лишь покачала головой.
— Проходи. Она сейчас заявится.
Пока сама Вербицкая возилась на кухне, так и не поняв Димкиного настроения, Разин в зале нервно рассматривал большую фотографию Маши. Он готовил хлесткие слова, которые ей скажет. А уж он-то скажет — и так, что ей придется от этих слов покрутиться…
Он слышал, как в передней открылась дверь, как, заглянув на кухню, Маша мелодичным голосом что-то сказала матери и как та негромко предупредила ее, что у них гость, Димка Разин.
Маша вошла в гостиную.
— Здорово, Дима.
Димка молчал. Большие нахмуренные глаза его наливались обидой.
— Ты что? — подошла Маша. — Ну ты что?
— Я думаю, ну… Что этого не будет?!
— Дурачок, он же твой друг. — Маша ласково потрепала его за волосы.
— Понимаешь, ты же не только его, ты и моя — ты наша!
— Но нельзя же разделить меня на половинки! Пойми это! Да тебе и жениться рано, Димка, ты еще мальчик!
— А ему, значит, можно?
10
И все же Глеб женился.
Димка продолжал дуться. Иногда на занятиях, просидев пару с Глебом, он уходил к ребятам «на Камчатку».
Там Димку принимали, даже выражали сострадание:
— Да ты, мужик, не убивайся: как в песне поется — еще неизвестно, кому повезло.
Разин при таких словах бледнел, но сдерживался, хотя внутри в нем жила буря: он даже и не Глеба ненавидел, а Машу. Предала, взяла вот так просто — и предала! А он-то думал, что их дружба вечная…
Кто-то из ребят сказал, что баба выходит замуж, когда ей невтерпеж… Так уж, мол, заведено в природе. Ты разве, Димон, не видел, как сучка весной под кобеля лезет?!
Димка все же не «ботаник». Он и без книжек видел многое. Тем более жизнь сейчас вся на виду… Секс теперь разливают как простую воду.
Значит, она захотела Глеба, а не его… После того, как Глеб ему рассказывал о каком-то гористом Непале, он много думал о той жизни… Ему даже в мыслях представлялось, как братья приводят в дом одну девочку-жену, и дети у них, как в коммуне — общие…
Он, глупыш, мечтал о непальской Маше, которая была бы их верным другом и женой…
Впрочем, зачем далеко ходить. Как-то он был в гостях у знакомых художников. Они его какие-то дальние родственники. Два брата-близнеца писали картины вместе. У них все было вместе, почти так, как у него с Глебом.
Младший женился еще студентом. Старший оставался холостяком.
Когда Димка приходил раньше, он невольно обращал внимание на то, что кровать в комнате старшего даже кое-где покрылась паутиной. Ясно, что он в ней не спал. Спальню же женатых от него старались закрывать, но он как-то случайно увидел в ней большую тахту, прикрытую цветастым покрывалом. «Не вместе ли они спят?» — подумал он: уж очень все подозрительно…
Однажды, придя в гости, он увидел на коленях старшего жену младшего. Димка оторопел: «Она еще и ласкает его…»
Старший заметил недоуменный взгляд Димки, улыбнулся. Но когда остались одни, весело сказал:
— Понимаешь, Димон, у нас здесь изменения. Мой брат развелся, а я женился…
Димка не стал спрашивать — почему? Но с языка все же слетело:
— Но продолжаете спать вместе?
Старший не удивился вопросу. Пожав плечами, усмехнулся.
— Запомни, Димон, что мы близнецы. А близнецы неделимы не только в армии, но даже и в сексе…
Потом Димка нашел в газете статью, в которой смачно рассказывалось о чем-то подобном…
Почему же мы с Глебом хуже? Мы, пожалуй, родные, самые близкие. Я не могу без Глеба, но я не могу и без Маши…
Димку мучили несбыточные мечты. Они и оказались несбыточными. Теперь Глеб женится на Маше. Его, Димку, просто обошли. Отбросив, как ненужную собачонку… Так все глупо!
День свадьбы приближался. На следующее воскресенье уже намечалась регистрация брака. И это приближение бесило Димку…
Как-то Глеб, положив руку на его плечо, мягко и даже, пожалуй, заискивающе сказал:
— Не дуйся. Ничего уже назад не вернешь. Маша, да и я хочу, чтоб ты был нашим свидетелем.
— Я?!
— А кто же? Или ты не друг?
Димка порозовел. С ним в одно мгновение что-то произошло. Вероятно, где-то в глубине души он к этому уже готовился. Значит, переболел…
— Ладно, — сказал он весьма доброжелательно, совсем не так, как раньше.
— Ну, вот видишь, — вдруг обрадовался Глеб и обнял Димку. — Ну пойми, разве мы тебя бросим…
— Я женюсь на самой страшной крокодилище, — съязвил Димка. — Но ты все равно у меня будешь свидетелем…
— Согласен, — твердо сказал Глеб.
Димку действительно словно подменили. В загсе он был веселым, разбитным парнем.
Сергей Карсавин, даже усомнившись в его веселости, шепнул приятелям:
— Такая веселость к добру не приведет.
Но Димка и на свадьбе был развязным, словно подпил. Громче всех кричал: «Горько!», громче всех смеялся и так балагурил, что заслужил похвалу взрослых.
— Хороший мальчишка! Весельчак!
Димка сидел рядом с невестой и как верный паж охранял ее от назойливых гостей, и лишь к концу застолья он вдруг посерьезнел, достал бутылку шампанского и предложил выпить за них, троих.
Маша тут же согласилась, да и Глеб не отказался.
Димка сказал тост:
— Выпьем за то… чтобы всегда, даже в ненастье, быть вместе. Иначе, какие мы суворовцы!
Они чокнулись и поцеловались.
11
В страшную ночную темь на заставе появился Раджаб. Ахметзянова еще вчера увезли с коликами в отрядную санчасть, и Глеб Сухомлинов, оставшийся один на один с прапорщиком Зиновием Буткиным, теперь подменял и начальника заставы, и его первого зама.
Раджаб был сильно озадачен, говорил много и быстро, путая русские слова с таджикскими. Лейтенант несколько раз останавливал его, плохо понимая доброжелателя. Наконец, пришлось позвать прапорщика Буткина. Сутуловатый, с водянистыми нагловатыми глазами, прапорщик был здесь старослужащим и в таджикском говоре кое-что «петрил».
Вдвоем они разобрались в донесении Раджаба. По его словам, сегодня утром моджахеды нападут на соседнюю заставу, а там уж жди с реки Пяндж непрошеных гостей и сюда…
— Махмуд так и сказал: «Намозолила глаза застава, будем ей «секир башка»…
Сухомлинов уже знал, что Махмуд в этом районе не только глава банды. Его люди связаны с оппозицией и афганскими моджахедами.
Раджаб, показав рукой на проблески в окне, заметил:
— С нами Аллах! Он не позволит Махмуду самовольничать…
И он крепко по очереди пожал руку лейтенанту и прапорщику. Потом вышел на крыльцо. Посмотрел на восток и быстро скрылся в еще не растаявшей темноте в направлении гор.
— Что будем делать? — нахмурившись, спросил Глеб прапорщика Буткина. — Как всегда, автоматы в руки?
— Как всегда, автоматы в руки. Так что принимай решение, лейтенант.
Сухомлинов усмехнулся: прапорщик в силу своего возраста был заносчив. Как старослужащий, «отпахавший» на заставе немало лет, он должен бы давно стать старшим прапорщиком… но не повезло. Попался Зиновий на пьянке с солдатами — до сих пор начальник отряда простить ему этого не может.
Запищал полевой телефон, и Глеб взял трубку.
— Это ты, Ахметзянов?
— Никак нет, товарищ полковник… Лейтенант Сухомлинов.
— А где старший лейтенант?
— Отправили в санчасть. У него колики.
Глеб понял, что Ахметзянову присвоили «старшего», и порадовался этому…
— Что у вас там? — пробасил полковник.
Сухомлинов объяснил в чем дело.
— Я так и думал, — сказал полковник. — Вот что, давай, только не робей. Как говорится, не впервой…
Простота в общении нравилась Сухомлинову. С полковником Захаровым он встречался всего два раза: один раз он был на заставе, а другой — случайно, на дороге, когда Глеб сопровождал груз в отряд. Моложавый, с открытым добродушным лицом, полковник остановил машины.
— Вот что, Сухомлинов, от бэтээра не отрывайся. У кишлака Колот, сам знаешь, боевики отряда самообороны. Они любят побаловаться. Постоянно грабят машины. Не брезгуют и пограничниками.