Поговорив с полковником и получив дополнительные распоряжения, лейтенант Сухомлинов сказал прапорщику:
— Ты возьмешь на себя реку Пяндж. Я, пожалуй, останусь на Соколиной горе. Там кто в «секрете»?
— Босых и Подолян, — коротко бросил старшина заставы.
На Соколиной горе хмурилось. Темные свинцовые тучи, казалось, вот-вот заденут за вершину. Но пограничникам отсюда хорошо видны голые склоны и даже едва заметные тропы с афганской стороны. Река Пяндж, огибающая гору, тоже была под отличным присмотром.
Лейтенант Сухомлинов взял у сержанта Босых бинокль. Маленькие фигурки двигались в направлении соседней заставы — как раз к капитану Матюшенко.
Глеб невольно вспомнил последний разговор с капитаном, когда они встретились на стыке застав. Матюшенко, загорелый, мордастый, похлопал его по плечу.
— Когда вернешься?
— Как прикажет начальство.
Завязался короткий разговор.
— На Памире много странного, — заметил капитан. — Отряды местной самообороны хоть и не в открытую, но все же войну ведут против нас. Вот и разберись здесь — кто за, а кто — против.
— Это верно, — согласился Глеб. — Днем заверения в дружбе, а ночью, глядишь, пуля в спину.
— Я больше верю простым людям.
Матюшенко наверняка в чем-то был прав: нам «бара-бир» — пусть разбираются сами, а ввязываться в политические разборки незачем — у нас граница…
— Товарищ лейтенант, — оторвал от мыслей солдат Серафим Подолян. — Смотрите-ка… Пошли на Пяндж.
Послышалась далекая пулеметная дробь.
«Значит, Раджаб был прав, — подумал Глеб. — Хочешь не хочешь, придется вступать в бой…»
Бой длился часа два. На Соколиной было еще тихо, но у реки, откуда был прямой ход на заставу, бой шел вовсю, и Сухомлинов даже пожалел, что послал туда прапорщика — надо было пойти самому.
Сухомлинов связался с заставой.
— «Коршун»… Я «Сокол»… Как слышно?
Слышно было нормально, но, как доложил дежурный, новостей от Буткина нет: только слышны разрывы мин да автоматные очереди. Видимо, там горячо…
Рядом появился Босых и доложил:
— Товарищ лейтенант, справа на дороге к кишлаку замечены боевики.
— Много?
— Десятка два.
Сухомлинов поднял бинокль.
— Надо их остановить. Иначе они через кишлак выйдут в тыл Матюшенко.
Взяв с собой Егора Стародубцева и Подоляна, лейтенант стал спускаться по крутой тропе. По его расчетам, они должны были добраться раньше и у поворота, где дорога шла по огромному ущелью, способны задержать «духов», как серьезно заметил Подолян…
И действительно, автоматные очереди положили боевиков на землю. Особо развернуться им негде, и пограничники какое-то время торжествовали. Но вдруг совсем рядом разорвался снаряд. Солдаты и лейтенант припали к серой, каменистой земле.
Было ясно, что стреляли с сопредельной стороны, так как эта часть горы была обращена к Афгану.
— Сволочи! — выругался Подолян. — Была бы у нас пушечка — шлепнуть бы им по затылку.
Стародубцев засмеялся.
— Серафим в своем репертуаре…
Новый снаряд немного выше врезался в скалу. Повалила черная пыль, и сразу начался обвал… С грохотом посыпались огромные камни, круша все на своем пути.
Сухомлинов с солдатами пытался увернуться, но что-то сильное ударило по ногам лейтенанта, и он, сбитый, покатился вниз в лавине обвала…
Лейтенант Сухомлинов открыл глаза и увидел рядом Серафима Подоляна. Глеб попытался подняться, но почувствовал боль в пояснице. Значит, придушило, подумал он. Лейтенант спросил у Серафима, где моджахеды.
— Ушли.
И Подолян рассказал, что во время обвала ему со Стародубцевым удалось отпрянуть в сторону и лавина, к счастью, прошла мимо.
Оказавшись один на один с боевиками, они сумели отбить нападение, и те теперь залегли за поворотом.
— Как думаю, размышляют, — заключил свое повествование Подолян.
Сухомлинов все же приподнялся. В небе застрекотал вертолет. Он был достаточно высоко и парил над горами, подобно орлу, высматривающему добычу.
Глеб размялся и понял, что ничего особенного с ним не случилось. Кости целы, разве что небольшие ушибы.
Вскоре, воспользовавшись затишьем, вниз спустился сержант Босых. Он наверху связался с заставой и узнал, что у реки тоже все обошлось — там армейцы. Они помогли пограничникам отбить моджахедов и хорошо закрепиться.
«Духи» так и не показались. Сухомлинов понял, что они ушли тропой к реке Пяндж с надеждой прорваться там.
Бой у реки был коротким. Два взвода роты Пашки Скобелева удачно ударили с фланга. Боевики побежали, и для многих могилой стала бушующая река Пяндж.
Прапорщик Буткин тоже не лыком шит. Прослужив на этой заставе несколько лет, он отлично ориентировался и потому точно выбрал место для «секретов» и основных позиций.
Когда лейтенант вернулся на заставу, то в столовой увидел закусывающих Тараса Парамонова и Пашку Скобелева.
— А мы, видишь, угощаемся, — улыбнулся Тарасик живыми, карими глазенками. — Скажу на полной серьезности, у вас здесь кормят лучше.
Пашка Скобелев подсунул Глебу фляжку.
— Подкрепись — да с нами за стол. Не так уж часто встречаемся.
Глеб пожал плечами.
— Не могу, братва. Как-нибудь в следующий раз.
— Это же не водка! И не бормотуха! Чистое памирское вино.
Такого и в Москве не достанешь!
Сразу было видно, что мосвоковцы в настроении.
— Дали «духам» на орехи, — смеялся, как мальчишка, Тарасик, образно рассказывая о недавнем бое…
Оказывается, он со своим взводом был в засаде. Как только появились моджахеды, они затаились и молчали. Моджахедов было предостаточно, не менее полуроты, и настроены они были воинственно. С первого же захода подбили бэтээр, что окрылило их. Да и с берега поддерживали артиллерия и минометы.
Но по сигналу Скобелева Тарасик ловко ударил с фланга. И в тот самый момент у моджахедов замолкла артиллерийская поддержка и появилась некоторая растерянность в рядах.
Тарасик торжествовал.
— Что ни говори, а было дело! — И, глядя на Сухомлинова осоловелыми глазами, добавил: — Конечно, памирская война — глупая война. Но в ней есть кайф. Правда, многие меня не поймут!
12
Где бы ни учились суворовцы, старались по возможности держать друг с другом связь.
Больше всех из роты остались в МосВОКУ. Ребята даже шутили: «Если нет в кадете проку, быть ему в МосВОКУ!»
Именно там осели Пашка Скобелев, Антон Муравьев, Денис и Тарасик Парамоновы.
Ребята были дружны и часто наведывались в Пограничный институт. Однажды Тарасик даже задрался на КПП с первокурсником, который, будучи в наряде, не хотел его пропускать на территорию института.
Тарасика поддержал Пашка Скобелев. Выпятив грудь, Пашка наступал на молоденького розовощекого курсанта:
— Ты на кого рот разинул? Ты еще под стол пешком ходил, а я уже был в суворовском. Понял, что дело имеешь с кадетами?
Курсант на какой-то миг растерялся, но потом, ощетинившись, пригрозил, что вызовет наряд. Это еще больше подлило масла в огонь. Все шло к драке. Но в это время прибежал Димка Разин.
— Дурачок, — набросился он на оторопевшего курсанта. — С какого дивизиона?
Подоспели и другие ребята, в том числе и Сухомлинов. Конфликт был улажен. Первокурсник сдался, и мосвоковцы прорвались через КПП.
Судьбы суворовцев были разные. На журфаке Саню Вербицкого хотели запихать в «Красный воин». Особенно настаивал курсовой. Подполковник сам ежедневно читал эту газету, а поскольку «шалопай» Вербицкий писал неплохо, то, несмотря ни на что, курсовой хотел осчастливить им родной орган армейской печати.
У Вербицкого были свои планы. Он проходил стажировку в «Границе России», потому и рвался к пограничникам, где, как ему казалось, было больше романтики.
Мосвоковцы после выпуска гурьбой попали в Таджикистан, в двести первую дивизию… Заводилой здесь стал Пашка Скобелев. Ему доверяли, а Парамоновы его называли «Наш командир: куда он, туда и мы».
Антон Муравьев был себе на уме, но и он не чурался суворовской компании и, попав вместе с ребятами в горячую точку, надеялся выслужиться и даже получить орден. Но пока, как объяснил командир батальона, к награде представили лишь Дениса Парамонова.
Попав с бэтээра в окружение к моджахедам, он потерял связь с дивизией, но сумел обмануть их и даже привезти в часть пленными двух «духов».
Его спрашивали:
— Ну как, Денис, струхнул?
— Господи, да я всю жизнь мечтал об этом.
Правда, Денису пришлось с недельку полежать в госпитале — небольшая контузия. Да что это по сравнению с вечностью!
Жизнь в двести первой шла обычно, как во всякой фронтовой дивизии. То и дело роты выбрасывались в горы на помощь пограничникам. Моджахеды никаких обещаний не давали и потому устраивали бесконечные засады и нападения не по расписанию. Ты их не ждешь, а они тут как тут.
Пашка Скобелев весьма быстро стал командиром роты. Он сумел добиться, чтобы к нему перевелись братья Парамоновы.
С тех пор они называли роту суворовской, на что однажды генерал, командир дивизии, заметил:
— Здесь у нас появилась суворовская рота. Так вот: если она себя оправдает, может, мы и вправду будем ее командирский состав формировать из бывших суворовцев.
Это ему не помешало однажды вызвать Дениса и предложить ему новое назначение.
Денис Парамонов отказался:
— Товарищ генерал, вы же сами говорили о суворовской роте.
Генерал почесал затылок.
— Ну, Бог с тобой! Оставайся. А жизнь нас рассудит.
Потом Денис узнал, что вместо него был назначен Антон Муравьев. Ради справедливости надо заметить, что в последнее время Антон старался держаться особняком: нет, он не зарывался и был весьма уравновешенным парнем, но…
Он сразу стал искать поддержки среди старших офицеров и вскоре нашел себе приятеля, высокого худощавого майора, с которым находил больше общих интересов, чем с ребятами…
Заметив эту проявившуюся черту в Антоне, Пашка Скобелев как-то пошутил: