— Глядишь, так и с генералами будет «на одной ноге». Далеко пойдет малый, если вовремя не остановят.
И все сразу вспомнили Карсавина. Серега всегда оставался Карсавиным, элитным парнем, знающим себе цену. Перед распределением он не суетился, как другие, он был уверен, что ни в какие двести первые дивизии он не поедет, и, вообще, у него своя дорога…
Ребята относились к нему снисходительно. Они уже привыкли к его «особенностям», и потому никто не удивился, когда сам Карсавин сказал, что остается в Москве. В то время как многие «блатные» это всячески скрывали, побаиваясь подножки, он был душой открыт и свободен в разговорах. Правда, «блатным» он себя не считал — просто он «другой крови».
Серега Карсавин остался в Москве. Он объявился адъютантом командующего пограничными войсками.
И это, собственно, никого не удивило.
13
Раджаб, чтобы попасть на заставу, выбирал глухие ночи, пока, как он думал, никто не мог заметить или опознать его. Он все продумывал до мелочей. Лейтенант Сухомлинов удивлялся его смекалке. Но сам Раджаб, мягко улыбаясь, признавался, что его походы на заставу важны не столько ему, сколько всем людям.
— Это большой караван. «Серебряный караван» на Кавказ, куда идут наркота и оружие, — говорил степенно Раджаб, по-прежнему путая таджикские слова с русскими. — Махмуд на этом «караване» стал богаче любого шаха. У него денег… полная арба, набитая мешками с долларами. Ему уже русские деньги не нужны. К русским деньгам он относится презрительно…
Сухомлинов записал все до слова из того, что поведал ему Раджаб. Выходило, что для заставы насту пали горячие денечки. Лейтенант думал, что в Таджикистане неразбериха имеет не простые корни: переплетались интересы самых разных кланов — бандиты «серебряного каравана» легко рядились под оппозицию. На самом же деле, кроме криминальных доходов, им было ничего не надо.
Раджаб даже не притронулся к пиале зеленого чая. Он торопился домой. Время поджимало, и Раджаб боялся чужих глаз. На последней минуте он вдруг поделился с Сухомлиновым душевными мучениями: ему ничего не остается делать, как для бандитов устроить дома угощение…
— Собачья жизнь пошла, — прощаясь, сказал он и исчез в темноте, словно здесь, на заставе, его никогда не было.
Лейтенант Сухомлинов задумчиво смотрел в ночь. Ничто не говорило о том, что приходил Раджаб. Да, без Раджаба им, пограничникам, было бы трудно…
Он вспомнил, как наставлял его Раджаб:
— Ты не гляди, что я молодо выгляжу — я прожил нелегкую жизнь. Служил в русской армии, был ефрейтором и младшим сержантом был… Потом эти годы по своей сущности пустые. Разве можно к ним отнестись иначе! Я хорошо изучил этих бандитов, их повадки. Они — зверье, шакалы… Наверняка, не сегодня завтра они постараются тебя подкупить. Я же сказал: у Махмуда денег полная арба… Они умеют ловить на крючок, уж это я знаю лучше, чем другие…
«Странный, ловкий и сильный Раджаб, — подумал Сухомлинов. — Он не хочет, чтобы его страна стала криминальной… Именно это заставляет его бороться…»
Запищал полевой телефон, оборвав мысли лейтенанта. Телефон возвращал к обычной заставской жизни.
Худжа в своем желании был настойчив. Он все равно приехал к Раджабу с прапорщиком Магомедом. Раджаб отметил, как пополнел и стал солиднее Магомед: в глазах спокойная уверенность и большое самолюбие — такие любят, чтобы их обхаживали…
Раджаб выложил на стол угощения не жалея, выложил все, что мог. Правда, гости тоже привезли кое-что, что немало удивило Раджаба: значит, не только пьянствовать приехали…
И, действительно, Худжа, садясь за стол, весело бросил:
— Чего хозяин прячешь красавицу? Тащи сюда свою Назирет! Пусть Магомед умоется ее красотой. Ему такое и во сне не снилось.
Делать было нечего, и Раджаб позвал дочку. Компания сразу оживилась и повеселела. Магомед хлестко пил и рассказывал анекдоты… И всякий раз оснащал их сексуальными подробностями. Назирет краснела, отворачивалась в сторону. А Магомеду это нравилось, и он вдруг стал сыпать всякие сальные небылицы об ишаках и красивых мальчиках…
Раджаб было запротестовал:
— Нехорошо мы ведем себя. Аллах услышит. Ему это совсем не нравится.
Но Магомеда это не остановило.
Не то по сигналу Раджаба, не то сама, но Назирет, закрыла рот руками, словно ее тошнило, и выскочила из комнаты.
— Что с ней? — удивился Худжа. — Не беременная ли?
— Не знаю, — сказал мрачно Раджаб. — В последнее время у нее рвота, живот болит. Водил к знающим людям — напугали они: нехорошее, мол, заболевание.
— Триппер что ль? — засмеялся Худжа и порозовел от собственного смеха. — Если триппер, то ты у меня смотри, хозяин: заразит — убью…
Но Назирет убежала — и как в воду канула. Гости было ее искать, весь дом обшарили…
На ругань гостей Раджаб лишь качал головой:
— Не знаю, где она! Я же с вами был. Возможно, к подругам или к матери убежала. Где собрались женщины, тоже не знаю. У них свое, женское…
Выпили еще.
Магомед вдруг стал собираться домой.
— Я ведь человек военный: у меня всегда дела. Вот добьем оппозицию, бандитов добьем — начнем жить нормально. А ты как думаешь, Раджаб?
— Я ничего не думаю. Живу, как живется, — никому не мешаю. Мне все равно. Все люди — все равно помирятся.
Худжа хитро сощурил глаза.
— Он заливает. Весь кишлак знает, что он у пограничников осведомитель. С ним надо язык держать на замке.
— Не верь ему, Магомед, — спокойно, делая вид, что он изрядно выпил, заметил Раджаб. — Он — пьяный.
— Что у пьяного на уме, то и на языке, — засмеялся Худжа. — Я тебе, Раджаб, скоро задание дам. Дочку свою береги. Пригласишь с заставы молоденького лейтенанта, того, что с женой приехал, да и положишь ее под него. Запомни, это приказ Махмуда. Для тебя это, кроме всего, алиби. А заразишь его, ха-ха, отвечать будешь по закону…
Гости уехали недовольные, уверенные в том, что Раджаб их обманул.
14
Сергею Карсавину в МосВОКУ поначалу было нетрудно — физически подготовлен, да и с умом был порядок.
Потом испортились отношения с преподавателем тактики. Тот поставил ему подряд две двойки и назвал «мажором», который мечтает о легкой карьере.
Карсавина это задело, и он огрызнулся. С тех пор стали не складываться отношения и с командиром роты.
Однажды капитан сказал ему:
— Вот что, Карсавин. Мне здесь мажоров не надо. Замечу, армии нужны хорошие, грамотные командиры, а ты им, видимо, никогда не станешь.
Сергей хмыкнул:
— Командиром я, может быть, и не стану, но, как вижу, мажоры служат ротными офицерами! Туда, пожалуй, и мне дорога.
Капитан вскипел:
— Много на себя берешь, Карсавин. На первый раз ставлю на вид. А в последующем ты у меня поплатишься.
И, действительно, первый год ротный спуску ему не давал. И Карсавин думал даже перевестись в Военный институт на спецпропаганду, которую еще называли факультетом психологической борьбы.
А тут Военный институт объединили с Гуманитарной академией. Вновь появившийся Военный университет обещал многое.
Но Карсавин так и не перевелся. Постепенно со второго курса отношения с ротным сгладились, и на третьем курсе тот стал даже относиться к нему без лишних эмоций.
— Ты неисправим, — сказал он как-то Карсавину. — Портить себе нервы не собираюсь. Так что станешь командиром или не станешь — это твои проблемы.
Да и Карсавин к этому времени «обкатался». Он мирно заметил:
— Я все же буду стараться, товарищ майор. Конечно, с вашей помощью.
К тому времени ротный получил майора и был более благодушен.
Карсавин вздохнул спокойно и о переходе в Военный университет совсем забыл. И хотя МосВОКУ было «не сахар», Карсавин тянулся. И даже начальник училища, как-то проводя смотр, вывел его из строя.
— Великолепная выправка. Я хотел бы, чтобы все другие курсанты брали с него пример. Офицер без выправки — «лапша», «лапша» командовать не может.
Майор вызвал Карсавина в канцелярию и сказал:
— По приказу начальника училища объявляю три дня отпуска.
— Приложите их, пожалуйста, к увольнению в воскресенье, — попросил Сергей.
— Ладно, — мягко заметил ротный и вдруг подошел и похлопал Карсавина по плечу. — Ты стал другим. Между прочим, и я стал другим.
Сергей понял, что между ними был заключен мир.
И когда шло окончательное распределение и генерал спросил Карсавина, куда он хочет пойти, тот невозмутимо ответил:
— Куда пошлете, товарищ генерал.
Но ротный предупредительно подсказал генералу, что на Карсавина есть заявка из пограничных войск.
Генерал улыбчиво посмотрел на Карсавина.
— Пограничники у нас отбивают самых красивых ребят. Ладно уж — удовлетворим заявку.
В пограничные войска молодой лейтенант заявился с надменным видом, словно он здесь прослужил немало лет.
— Карсавин, — сказали ему в отделе кадров, — с вами хочет поговорить директор федеральной пограничной службы.
Из кабинета Карсавин вышел окрыленный. Полковник, сопровождающий его, заметил:
— Пока здесь вот осматривайся. А потом куда-нибудь пошлем на границу — познакомишься, да и привезешь генералу армии свежие впечатления. Мы свыклись, а молодой, неискушенный глаз куда острее…
Первое время Карсавина не трогали; он толкался в библиотеке и как можно больше читал о жизни пограничников.
Гуманитарный склад ума быстро помог ему освоиться. Щеголяя в красивой форме с зелеными погонами, выделяясь среди других своей молодой, статной выправкой, Карсавин чувствовал себя в новой среде комфортно.
Ребятам-однокашникам, которых он встречал позже, весело отвечал:
— С одной стороны — фортуна, с другой — я же Карсавин. Об этом мне всегда напоминала мать: ты, сынок, прежде всего Карсавин!
И вот впервые командировку Карсавину подписал сам командующий.
— Задача ясна? — подняв голову, спросил генерал.
— Так точно, товарищ генерал армии.