Разина бросило в жар. Испугавшись, что Саня заметил его смущение, он залпом выдул очередной стакан кефира.
— Будь другом, Димка, отплачу!
Димка зажался, не зная, что и сказать: в аптеке у него действительно работала тетя, какая-то очень дальняя родственница. Но как ты к ней подступишься с такой просьбой?.. Он что, Вербицкий, с ума сошел?! Разин потоптался-потоптался и, преодолев свой страх, лицемерно, как бывало раньше в школе, промямлил:
— Ну, знаешь, это, конечно, сложно, но я попытаюсь…
5
Распорядок в училище соблюдался строго. Ровно в пятнадцать часов пятнадцать минут — обед. После утомительных занятий рота нервно вышагивала по плацу. В последних рядах частил шаг, терялся, строй растягивался, а торопливость усиливалась, и малорослые замыкающие уже не шли, а семенили, подхлестываемые окриками командиров.
На зато пообедав, набравшись сил в столовой, рота оживала: веселыми стайками суворовцы с довольными, раскрасневшимися лицами выпархивали из столовой на улицу, кучковались.
Высокий, худощавый майор с правильными чертами лица стоял в сторонке и пристально наблюдал за воспитанниками. Это был командир роты, Силантий Иванович Шестопал. Суворовцы к ротному относились снисходительно, даже по-своему любили, считая его человеком, по крайней мере, порядочным. Характер у майора был взрывчатый — крутой мужик, мог сгоряча обложить матом, но в отличие от других ротный легко отходил и не был злопамятен.
Были у него и свои пристрастия. Два-три суворовца, чаще всего, разгильдяи, ему неожиданно начинали «нравиться», и он непременно задерживал на них свое внимание, порой придираясь по мелочам. Во втором взводе в таких «любимчиках» ходили Димка Разин и Саша Вербицкий.
Но в последнее время Димка научился хорошо выворачиваться. Кто-то подсказал ему, и он детально проработал устав и какие-то неведомые инструкции по суворовскому училищу. Стоило ротному только рот открыть, как Димка тут же с мягкой улыбкой парировал: параграф такой-то, статья такая-то — больше трех нарядов суворовцу не положено… и лишать увольнения тоже не положено.
Почесав затылок, майор задумчиво глядел куда-то вдоль коридора и обычно добавлял:
— Не положено? А я вот сделаю, мать твою, положенным!
Но дальше этого хвастовства не шло. Димка удовлетворенно думал: «Слава Богу, пронесло».
Вербицкий «залетал» чаще, потому и встреч у него с Шестопалом было больше. Но обаятельный Саша — «ну, я же стараюсь!» — умел играть на каких-то других струнках командира роты и, на удивление многих, выходил чистым из воды.
…После обеда ротный минуту давал размяться, привести, как он говаривал, себя в порядок. Подошли командиры взводов. Майор Шестопал мельком взглянул на часы. Еще минуты две стояли, перебрасываясь новостями. Потом майор мотнул своей начинающей кое-где седеть шевелюрой, — толпа суворовцев зашевелилась, и рота начала строиться повзводно.
Майор Серов находился на правом фланге роты и первым увидел генерала.
— Смирно! — гаркнул Серый и подобострастно вытянулся.
Начальник училища неторопливой, усталой походкой подошел к строю, поздоровался с Серым за руку и, кивнув остальным офицерам, вошел в столовую.
После обеда шли с песней. Четко, с шиком отбивая шаг, взводы вытягивались вдоль плаца, стараясь перепеть друг друга. У второго взвода получалось неплохо, и Серый, ревниво следивший за этим, сам вместе со взводом лихо подхватывал очередную песню.
Если взвод был в настроении, получалось стройно и даже по-своему красиво, когда запевала и взвод дружно и весело, с подголосками, выводили одну из самых своих любимых песен — «Малиновки заслыша голосок…»
Пройдя по плацу круг, в ожидании долгожданного перерыва, — а он длился почти до самоподготовки, — предвкушая, что всласть погоняют в футбол или просто поболтаются на спортплощадке, суворовцы оживлялись и песня рождалась совсем иная. «А я в Россию, домой хочу…»
Эта песня вспыхивала и тогда, когда взвод был чем-то недоволен, особенно своим командиром, что бывало, между прочим, весьма часто.
Вот и сейчас Серому показалось, что взвод шел плохо и пел нестройно.
— Разве так поют?! Вы что, на похоронах? — буркнул язвительно майор Серов и завернул взвод на второй круг, в то время как другие взводы уже шумно толпились у входа в казарму.
Второй взвод — «ногу, суворовцы, ногу!» — из последних силенок, с трудом исторгал всем знакомое: «Я так давно не видел маму…»
Когда прозвучала команда: «Разойдись!», недовольные и обиженные взводным, суворовцы степенно и нехотя направились в казарму.
— Ну как же, ему сам генерал руку жал…
Пока второй взвод приходил в себя, Вербицкого подозвал ротный. Саня сразу почувствовал неладное, потому и не торопился.
— Вербицкий, ты что на ходу спишь?
С утра майор Шестопал послал его и Тараса Парамонова на хозработы. Послал и забыл про них. Зато ребята про себя не забыли. Возвращаться в роту, да еще на уроки, не очень-то хотелось, и Вербицкий с Парамоновым, почуяв свободу, солидно прохаживались по двору. А если случаем появлялся кто из начальства, тут же брали в руки большое оконное стекло и делали вид, будто они его куда-то несут.
— Вербицкий, что это такое?
— Да вот, товарищ подполковник, усатого прапорщика ищем, который стекло режет…
«Усатого прапорщика» они искали долго, пока не забрели в душевую, где их и сморило. Подобрав табуреты, они завалились спать прямо в одной из кабин. И какое-то время дрыхли без задних ног. Может быть, спали бы и дольше, если б не появился училищный атлет, майор Поликарпов. Усердно потягав штангу, он пришел в душевую освежиться.
В кабине рывком открылась дверь. Ребята, мгновенно проснувшись, сонливо таращили глаза на голого, волосатого майора, который, увидев такую наглость, заорал:
— Вон отсюда, паршивцы! И доложите командиру роты, где я вас застал…
Ребята пулей выскочили из душевой.
— Все, залетели, — испуганно проронил Тарас.
— Молчи, кадет, мы были на хозяйственном дворе и больше ничего не знаем. Не пойдет же майор стучать…
— Ты думаешь? Он же такой…
…Майор Шестопал медленно осмотрел стройную фигуру Вербицкого и, быстро взглянув в красивые глаза парня, приказал снять ремень. Вербицкий не торопился. Тогда ротный сам, нажав на пряжку, снял черный снаружи ремень и повернул его к свету. Вся оборотная сторона ремня была исписана телефонами девчонок: здесь были и Маши, и Кати, и Веры…
Командир роты даже причмокнул, не то от удивления, не то от удовольствия.
— Вербицкий, да ты ловелас?!
— Что вы, товарищ майор. Так, небольшая коллекция!
Майор вспыхнул и налился краской.
— Так вот что, коллекционер… Наряд вне очереди…
Вербицкий ждал очередной морали: любил их читать ротный. Но майор лишь покачал головой и, медленно растягивая слова, сказал:
— И не стыдно? В твоем-то возрасте должно быть стыдно.
— Стыдно, товарищ майор. Так ведь это как узелок на память.
«Пронесло», — подумал Вербицкий о душевой и, возвращаясь во взвод, решил, что майор Поликарпов об этом, видимо, подзабыл.
Пацаны гоняли футбол и, как бы между прочим, обсуждали поведение Серого. То, что генерал пожал ему руку, а командира роты удостоил лишь кивком головы, всех еще больше настраивало против взводного. Все сошлись на мысли, что майор Серов рвется в ротные.
Мишка Горлов, забияка и первый заводила, подумав, стукнул кулаком:
— Братва, не быть этому.
Кто-то не согласился:
— Прорвется, подлец. У него мертвая хватка!
Пашка Скобелев взорвался:
— А мы на что! Давай, пацаны, поклянемся, что не допустим, чтобы Серый стал ротным.
Оживленный Скобелев ходил от суворовца к суворовцу и требовал от каждого кадетской клятвы. Красные от беготни, ребята выдыхали:
— Клянусь…
А взводный, майор Серов, стоял в дверях казармы, издали поглядывая на спортивный комплекс: лицо его, волевое и решительное, выражало удовлетворение.
6
Заядлых курильщиков по традиции наказывали уборкой туалета, как правило, на месяц, а то и более — все зависело от настроения командира роты.
В эту ночь Вербицкий видел во сне премиленького гуманоида. Старший вице-сержант Муравьев, прослышав о сне, заметил, что это «знак Всевышнего»:
— Не иначе, как убирать тебе, Саня, туалет.
Вербицкий взмолился:
— Так я же не курильщик!
— Командир роты велел добавить курильщиков, братьев Парамоновых, чтобы одному скучно не было.
Братья-близнецы, смуглые, кареглазые, родом из-под Дагомыса, из той сочинской стороны, где, поговаривают, в гостиничных комплексах для иностранцев промышляют интердевочки. Денис ходил в «старших», так как по росту и плечам заметно превосходил брата, но на темы об интердевочках особо не распространялся.
— Да ну, там нормальные не отдыхают, одна криминальная публика да пляжные девицы, — отмахивался он.
Тарас же, наоборот, любил смаковать подробности, словно был в этом деле асом, и Вербицкий, не очень-то ему доверяя, тем не менее с интересом слушал его побасенки.
В промокших ботинках, заправски орудуя шлангом, из которого толстенной струей лилась вода, Тарас на полном серьезе объяснял Вербицкому, что «у них в Дагомысе» уж так повелось: для девки с иностранцем пойти — это человеком стать…
— Не девки у вас там, а паскуды! — Санька отобрал у Тараса шланг. — Ну чего ты льешь?.. Смотри, какие лужи…
— А между прочим, Вербицкий, — холодно заметил Тарас, — девочки-то «там у нас» все больше столичные…
Дверь в туалет приперли шваброй. Если кто из суворовцев рвался по надобности, его тут же осаживал басовитый с нотками нахальства голос Дениса.
— Куда ты прешь, не видишь, уборка?!
Окна были широко распахнуты, и свежий воздух волнами ходил по мокрому помещению. Ребята на совесть терли краны и писсуары: старшина и дежурные были придирчивы, если не нравилось, запросто могли заставить чистить заново… Тарас уже порядком устал, да и Вербицкому поднадоело. Заставив Тараса разуться, Саня уверял доверчивого пацана в том, что сможет легко определить его судьбу. Ему, Вербицкому, это раз плюнуть! Надо только взглянуть на подошву ноги. А подошва у Тараса была теплая, розовая и влажная…