Папа остался на веранде. Он пристально смотрел на небо, до тех пор, пока на горизонте не появилось темное облако, похожее на маленькое грязное пятно, — долгожданный муссон приближался. Зародившись над водами Аравийского моря, он быстро двигался в сторону Мумбаи.
Папа не зря все утро смотрел на небо, как он и ожидал, с первыми каплями дождя раздался телефонный звонок. Звонил Амит. Он сообщил, что Ганеш Второй родился. Мальчик здоров, на руках и на ногах у младенца положенное количество пальцев; едва появившись на свет, он издал громкий сердитый вопль. Сейчас Фарха и ребенок находятся в послеродовой палате. Оба чувствуют себя превосходно.
На самом деле к тому моменту, когда Папе сообщили радостную весть, дождь уже минут сорок молотил по крыше веранды, однако для семейной легенды, которая позже будет передаваться из поколения в поколения, это не имеет особого значения. Легенда утверждает, что Ганеш Капур родился именно в тот момент, когда начался муссон. Возможно, в другое время и в другой стране подобное совпадение показалось бы дурным предзнаменованием, но только не в Индии.
Прежде чем отправиться в больницу. Папа зашел в домашний алтарь, посвященный богу Ганешу, чье имя носил он сам и в честь которого назовут его новорожденного внука. Папа вознес благодарственную молитву, зажег палочку с благовониями и рассыпал цветочные лепестки перед статуей Ганеша — мудрого бога с головой слона, бога успеха и здоровья, покровителя наук, грозного разрушителя злых чар и иных препятствий, которые могут возникнуть на пути человека.
Папа закрыл ведущую в святилище толстую стальную дверь с кодовым замком и спустился вниз, где его поджидала целая толпа телохранителей. Всех их когда-то привезли из трущоб Бандры, двенадцатилетних мальчишек с черными, покрытыми засохшей грязью ступнями, гнилыми зубами и полными головами вшей. В то время никто из них не умел ни читать, ни писать. Конечно же, возможность попасть на работу в богатый дом казалась ребятишкам настоящим счастьем. Их хорошенько мыли, кормили, одевали и учили. Телохранители Папы прекрасно говорили по-английски, жили в чистых комнатах, носили красивые костюмы и даже получали зарплату, довольно скромную, но для мальчишки, выросшего в трущобах, это были приличные деньги.
Почти никто из них не доживал до тридцати, некоторым, особо удачливым, удавалось дожить до тридцати пяти. Они честно исполняли свою работу, овеянную ореолом романтизма и мужественности, хотя все, что от них требовалось, — это внимательно смотреть по сторонам и в случае нападения закрыть хозяина собственным телом. Да еще они должны были пробовать еду, которую подавали Папе.
В окружении телохранителей Папа дошел до ворот и уселся в бронированный лимузин с пуленепробиваемыми стеклами.
Из машины Папа позвонил Санджаю и Доу. Он велел им захватить Тару, свою старшую дочь, которая недавно овдовела, и всем вместе ехать в больницу.
— Фарха родила, — сказал Доу, опуская трубку.
— Малыш Ганеш родился! — воскликнул Санджай. — Замечательно, теперь у нас есть племянник.
Санджай искренне радовался, что в семье наконец появился мальчик. Доу тоже радовался, но отнюдь не по поводу рождения ребенка. Вот если бы отцом долгожданного наследника был он сам, то радость не знала бы предела; но Доу больше не мог спать с женщинами, вернее, для совершения полового акта ему требовались очень специфические условия. Кроме того, после рождения четырех дочерей жена Доу сама отказалась спать с мужем, заявив, что больше не желает иметь детей.
Итак, теперь любимцем Папы станет Амит. Карьеру Доу можно считать законченной, о «повышении» по службе не стоит даже и мечтать. Отец четырех дочерей и к тому же иностранец, он до конца дней своих останется рядовым исполнителем, которого рано или поздно пристрелят либо полицейские, либо бандиты из конкурирующей группировки, — с ним случится то же самое, что и с сотнями других Папиных головорезов, как, например, с Моханом, мужем Тары. Или он сам может «подать в отставку».
Доу выбрал последнее. Месяц назад он взялся за претворение своего плана в жизнь. Папа волновался по поводу одной вещи, которую называл «семейной реликвией». Он всегда находил повод для беспокойства, но в этот раз он переживал особенно сильно. Вещь предназначалась для малыша Ганеша и последующих поколений Меджит-Капуров. Папа с мистическим трепетом относился к реликвии и не хотел, чтобы кому-нибудь из его жадных дочерей стало известно, каким сокровищем он обладает. Но Доу всегда знал о существовании реликвии, хотя в разговорах Папа не называл ее иначе как «вещью». И умница Доу подкинул тестю замечательную идею: поскольку в честь рождения внука он собирается заказать еще одну золотую статуэтку Ганеша, то почему бы не доверить охрану реликвии самому богу?
В день отливки статуэтки Папа лично положил внутрь фигурки маленький, аккуратно упакованный пакетик и внимательно наблюдал за тем, как полость запаяли и опустили статуэтку в расплавленное золото. После отъезда Папы Санджай и Доу остались дожидаться окончания работ: когда первый слой металла затвердел, статуэтку еще два раза опускали в расплавленное золото, затем литейную форму разбили, и Санджай повез статуэтку в дом тестя.
Однако тот факт, что форму разбили на глазах Санджая и Доу, еще ничего не значил. Накануне литейщик изготовил точно такую же статуэтку. Доу заплатил ему пятьдесят тысяч американских долларов. В отличие от подлинника копия была покрыта всего одним слоем позолоты, внутри вместо реликвии лежала скомканная бумага — несколько страниц с брачными объявлениями из газеты «Хиндустан таймс».
Эту искусную подделку Санджай торжественно привез Папе.
Доу оставалось лишь ждать. Целый месяц он честно исполнял роль веселого бесшабашного парня, который всегда так нравился Папе, и отчаянно смелого австралийского ковбоя, на которого Амит, Санджай и Чанки всегда могли положиться, а заодно и примерного мужа, старающегося не попадаться на глаза жене — в свое время Мадхури более чем доходчиво объяснила, как должен вести себя примерный муж. На самом деле Доу не был ни весельчаком, ни сорвиголовой. Он даже не был австралийцем по имени Дональд Макгаррул. Но он умел ждать и готов был исполнять все три роли столько, сколько потребуется.
Однако он не просто ждал. Доу связался со своим бывшим деловым партнером: много лет назад они занимались инвестиционными проектами — во времена правления генерала Франко подобный бизнес приносил неплохой доход. Потом Доу переключился на контрабандную поставку товаров из Европы в Центральную Азию и отошел от финансовых дел. Пока семья Меджит с нетерпением ждала появления на свет малютки Ганеша, Доу скупал на черном рынке доллары и евро, там же он приобрел фальшивый паспорт на имя австралийца Гарольда Карпентера — надо же, какое совпадение: когда-то Доу был знаком с человеком, носившем точно такое же имя.
Теперь, когда семья в течение нескольких недель будет праздновать рождение наследника, Доу может начать действовать. Он выяснил, что ближайший самолет на Дубай улетает через три часа. Чтобы успеть на рейс, ему надо постараться пораньше уйти из больницы, примчаться в аэропорт, забрать из багажника машины чемодан, где на самом дне под бельем лежала золотая статуэтка, и, взбежав по трапу самолета, оставить в прошлом Индию, семью Меджит и веселого парня по имени Доу Макгаррул.
Но сначала они должны заехать за Тарой, которая уже полгода изображала безутешную Офелию. Мужа Тары, Мохана, полицейские пристрелили на одном из городских пляжей.
Из-за обрушившегося на город ливня движение на улице почти остановилось. Санджай и Доу застряли в пробке. Прямо перед ними оказался человек с деревянной тележкой, на которой стояло несколько корзин со сладкой ватой. Под потоками воды карамель таяла на глазах, торговец старался двигаться как можно быстрее, пока весь его товар не превратился в сироп и не исчез в сточной канаве. Но то, что для человека с тележкой считалось быстро, для Доу было мучительно медленно.
Когда они приехали к Таре, та все еще расхаживала по квартире в пижаме, хотя Санджай два раза звонил из машины и предупреждал, чтобы к их приезду она была готова.
— У тебя есть сигарета? — спросила Тара.
— Нет. Ты разве забыла: Папа хочет, чтобы ты бросила курить. Одевайся.
— Я, наверное, не поеду, — ленивым голосом произнесла Тара и расслабленно опустилась в кресло, словно все ее кости вдруг растаяли, как сладкая вата под потоками дождя, и она была больше не в силах держаться на ногах.
— Давай пошевеливайся, — Санджай нетерпеливо взмахнул рукой. — Надень какое-нибудь симпатичное платье, мы сначала заскочим в больницу, потом все вместе поедем в «Оберой». Папа устраивает большое семейное торжество. Там будет очень много шампанского и пирожных. Ты ведь любишь шампанское и пирожные?
— Нет. Я не могу. И не хочу. Я не хочу быть членом этой семьи.
— Но Папа велел привезти тебя.
— Папа велел мне соблюдать траур. Вдовам не положено ходить по ресторанам. Кого еще надо убить, чтобы меня оставили в покое?
— Не шути так. И хватит болтать, одевайся.
— Но в ресторане может быть опасно.
— Глупости, там полно охраны. Попробуй найти в этой вечеринке свои плюсы. Считай, что нас всех оставили в покое, теперь Папа перестанет требовать, чтобы мы родили ему наследника.
— О-о, нет. Все равно не поеду. Скажите ему, что я заболела: у меня холера, атипичная пневмония и… и хламидиоз.
Терпение Доу лопнуло. До рейса оставалось меньше трех часов, от больницы до аэропорта путь неблизкий, а если учесть еще дождь и бесконечные пробки на дорогах…
— Тара. — он сделал шаг вперед и угрожающе сдвинул брови, — ты же не хочешь огорчить своего отца в такой день? Давай собирайся. Или, может быть, мне позвонить Мадхари? Она с удовольствием приедет и поможет тебе одеться, — ласково добавил Доу, зная, что Тара побаивалась старшей сестры.
— Нет, не надо звонить. Пожалуйста. Я сейчас соберусь.
Тара сдалась. Она поднялась с кресла и направилась в спальню. Но ее медлительность выводила Доу из себя. Тара едва переставляла ноги, точно брела по колено в воде. Прошло минут двадцать, прежде чем женщина вновь появилась на пороге спальни. Тара надела розовые атласные шаровары, черную блузку, украсила лоб рубиновым бинди