Однако на пути к воздушному поезду Фрида снова заупрямилась.
— Мы едем не в карете? — спросила она.
— Дорогая, поездом будет куда быстрее и намного удобнее. Мы и так потеряли много времени, — отозвался Эш.
Фрида остановилась на ступеньке, схватившись за перила.
— Я не поеду воздушным поездом, — её голос при этом нервно дрожал, и только потому Эш, снова начавший закипать, не вспылил. Он просто поинтересовался:
— Почему?
Герцогиня бросила на него быстрый взгляд и отвернулась.
— Я боюсь высоты.
— Высоты? — опешил Эш.
Фрида внимательно смотрела на него.
— Я не поеду воздушным поездом.
«Ох уж эти женщины!» — простонал про себя Эш, но отдал приказ снова готовить карету.
Снаружи светило яркое солнце, и в его лучах Фрида вспыхнула — алмазные блёстки на платье, жемчужины в волосах, перламутр и золотая парча…
— Вы прекрасны, — сказал Эш совершенно искренне, помогая герцогине сесть.
Фрида рассмеялась.
— Эш, милый, я не хрустальная. Не бойтесь, со мной всё будет хорошо, доктор же сказал. Не надо лить мне в уши мёд.
— Это была правда, — отозвался Эш и сел рядом. — Мне очень нравится ваше платье. Счёт за него мне вчера тоже «понравился», но теперь я на вас уже не зол.
Смех у неё был истинно как серебряные колокольчики.
Фрида ничего не понимала. И самое смешное: ей казалось, что это нормальное состояние для супруги Эша Виндзора. Этот человек переменчив, как ветер: сто погод в месяц, как говорят крестьяне.
А что ещё хуже: отношение Фриды к нему менялось ровно так же быстро, как и настроение Виндзора. Когда он сказал о Грэгори, Фрида еле сдержалась, чтобы не расцарапать ему лицо — прямо здесь и сейчас. По-детски и глупо, но как хотелось, чтобы этот мерзавец прекратил улыбаться, прекратил рассуждать о человеческой жизни как будто это дуновение ветерка, ненужное и мимолётное.
С арфой получилось очень глупо. Она была капризная, тянула уйму магии. «И что мне стоило уступить, сделать вид, что я не умею играть — тогда бы ничего этого не было бы», — думала Фрида. «Это» был приступ тошноты и тянущая боль в животе. Потяжелевшую грудь Фрида уже перестала замечать — привыкла. Но нужно следить за собой и… И хоть кого-нибудь спросить, что будет дальше. Фрида читала письма подруг, у которых давно уже были дети, и примерно представляла, что её ждёт. На тошноту жаловались многие.
Фрида поймала беспокойный взгляд Виндзора и быстро отвернулась к окну. Там проплывали серые улицы столицы, особенно грязные в ярком солнечном свете. «Боги, — думала Фрида. — Только бы мне снова не стало плохо при этом неврастенике. Вдруг он испугается за ребёнка так сильно, что действительно запрёт меня в комнате?» Фрида слышала не одну историю о том, что мужья поступали так с жёнами. Иногда даже к кровати привязывали. Фрида такого бы не пережила, поэтому не хотела герцога провоцировать.
— Почему я вам не нравлюсь?
Фрида вздрогнула. Обернулась: герцог тоже смотрел в окно, но явно ждал ответа.
— Простите, милорд, но ваш вопрос не слишком уместен, поэтому позвольте ответить на него тоже вопросом: а кому вы нравитесь?
Теперь Эш обернулся к ней.
— То есть? Я? Миледи, вы слепы? Вы хотя бы можете представить, сколько я получил предложений — все семьи Империи и большинство в Конфедерации мечтают породниться со мной!
Фрида улыбнулась. Ну какой же самовлюблённый болван!
— Они мечтают породниться не с вами, а с вашим состоянием и титулом. Вы неправильно меня поняли, милорд. Вы — вы лично — кому-нибудь нравитесь?
Эш задумался. Надолго. Поэтом, придя к камому-то выводу, погрустнел. Наблюдавшей за ним Фриде стало совестно, и она сказала:
— Ваш камергер, Ричард, вас обожает. Он очень вам предан. Странно и необычно видеть такую слепую привязанность от слуги — честно говоря, завидую. Мне с камеристками до Миры не везло… — Она замолчала, бросив на герцога ещё один взгляд: Виндзор снова превратился в статую — ни следа прежней живости.
— Дикон заколдован, — пробормотал он пару мгновений спустя. — И вынужден служить мне. Поэтому, пожалуйста, не говорите, что он мне предан.
— Вынужден? — переспросила Фрида. — Но… Милорд, зачем вы его заколдовали? Простите, но это… низко…
— Не я, — перебил Эш. — Его заколдовал не я. Его заколдовал фейри.
Фрида заметила, как герцог сжал кулаки, каким напряжённым стал его взгляд, и вдруг поняла:
— Для этого вы учитесь фехтовать? На мечах? Чтобы победить этого фейри?
Эш бросил на неё косой взгляд, но кивнул.
— Боги, — прошептала Фрида. — Зачем? Просто расколдуйте несчастного Ричарда!
— Просто расколдуйте, — передразнил Эш. — Если бы я мог, миледи, уже давно бы это сделал.
Фрида покачала головой.
— И для этого вы учите фейрийскую магию…
— Я учу? — изумился Эш. Удивлённо посмотрел на Фриду. — А её можно учить?
Фрида смотрела на него в немом изумлении. Можно учить, конечно, но все знания натурально передавались из уст в уста. Или тебя учит неравнодушный фейри, или неравнодушная полукровка. Фриду когда-то учил сам Лесной король — поэтому при слабых способностях, Фрида всё же сносно колдовала.
— И что, вы знаете такого учителя? — продолжал настаивать герцог. — Кто? Назовите!
А у Фриды в голове не укладывалось:
— Я же видела у вашей тени рога! Вы меняли обличье при мне на фейрийское! Вы наложили иллюзию на мою комнату, а не на меня, как сделал бы человеческий маг. Вы приручили духа огня, вы… Вы что, хотите убедить меня, что сделали всё это без учителя?
— Да, — фыркнул Эш. — Я такой. Уникальный. Знаете, Фрида, мне начинает казаться, что в магии вы разбираетесь лучше меня. Ваш этот Грэгори, что, много болтает?
Фрида молча повернулась к окну.
— О, не нужно, миледи, — усмехнулся герцог. — Мне просто странно: если вы с ним не спите, почему вы так им интересуетесь?
— А почему вы так интересуетесь своим Ричардом, если не спите с ним? — огрызнулась Фрида.
— Ну знаете ли! — фыркнул Эш.
На этом разговор пришлось прервать: карета въехала в ворота Сенжермского дворца. Те самые, на которых однажды утром появилась голова младшего принца.
…Фрида слышала, что вдовствующая императрица набожна. Леди Уайтхилл однажды удостоилась долгого, в течение часа, разговора с Её Величеством и всё рассказала потом дочери. Предполагалось, что Фрида (пусть ей и исполнилось только-только одиннадцать) запомнит и сделает выводы.
Фрида запомнила и сделала. Она примерно представляла, какой будет императрица: постаревшая красавица (такой её рисовали на портретах), величавая, строгая, в вечном трауре, серьёзно собиравшаяся после смерти мужа (которого по слухам очень любила) уйти в монастырь Филины, богини тихой старости и спокойной смерти. Филину Её Величество на портретах и напоминала: такая же красивая, такая же горделивая, такая же спокойная.
«Набожна, разборчива, себялюбива и весьма любит порядок», — говорила мать. Идя под руку с Виндзором по коридорам дворца, Фрида думала, как отнесётся такая женщина к их двухчасовому опозданию.
Виндзор императрицу, похоже, не любил. Ещё бы, порывистый, неугомонный, непостоянный — наверняка полная противоположность характера Её Величества. Он должен раздражать императрицу.
Фрида также вспомнила случайное высказывание императора о матушке — похоже, даже Его Величество мать побаивался.
Тем не менее, Фрида не волновалась. На самодурок она и дома насмотрелась, к тому же, в жизни есть вещи пострашнее и поважнее, чем мнение какой-то вдовы, пусть и императрицы.
— Могу я надеяться, что после окончания приёма вы проводите меня к моему другу? — тихо спросила она, привлекая внимание герцога.
Тот встрепенулся.
— Другу? А, к тому полукровке. Хорошо…
Фрида вздохнула: говорил Виндзор так, будто даже не понял, о чём речь. И наверняка забудет своё обещание — что ж, на то и нужна жена, чтобы напоминать о важных вещах.
Приёмный зал императрицы больше напоминал храм: здесь стояло огромное количество безделиц, связанных с религией: кадильницы, букетики, статуэтки богов и героев… Фрида мысленно поблагодарила мать: императрица и впрямь набожна, а значит, подарок ей Фрида выбрала правильно — древнюю книгу легенд о Флоре, написанную ещё от руки. Герцогу она обошлась куда дороже выходного платья Фриды…
Фрейлины Её Величества больше напоминали монашек Филины, чем придворных дам: все старше сорока, все закутаны в тяжёлый, тёмных цветов бархат без вышивки и украшений. И все на вид очень строгие. Фрида улыбнулась про себя: каково же бедняжкам терпеть причуды Её Величества?
Императрица гадала. Фрида вспомнила, что, конечно, сегодня же воскресенье, утренняя служба давно прошла, к тому же, цветение сирени подходит к концу — самое время гадать, пока не пришло лето, когда подобные развлечения будут заказаны.
Императрица гадала и не обратила внимания на появление герцога, его супруги и на слова одной из своих фрейлин (та шепнула на ушко Её Величеству, что Виндзоры уже здесь). Императрица гадала, и ничто её больше не интересовало — меньше всего согнувшийся в поклоне придворный маг, который не имел права без её позволения выпрямиться.
Фрида, присевшая в реверансе, искоса смотрела, как сухие руки в чёрных шёлковых перчатках перебирают карты. Её Величество пыталась разложить «лебедя», одну из самых сложных фигур — зато показывающую будущее близких людей практически безошибочно. Один из вариантов будущего, конечно — если ты не провидец. А провидцем императрица, естественно, не была.
Императрица гадала, минуты шли, Виндзор злился — Фрида заметила, как вспыхнул ярко-ярко огонь в камине. А вот Её Величество не заметила: она была полностью поглощена картами, и «лебедь» у неё не получался.
— Ваше Величество, — тихо, спокойно позвала Фрида, не сводя глаз с карт. — Прошу прощения, но вы забыли: каждый десятый младший аркан должен быть рубашкой вверх.
Императрица обернулась, и Фриде почудилось, что на неё посмотрел старый-старый ястреб. Это весьма роднило Её Величество с леди Уайтхилл — взгляд. Просто одна была молодой, полной жизни ястрибихой, а вторая уже давно угасла — остались лишь сверкающие глаза. «А ведь раньше действительно была красива», — подумала Фрида. Миловидность императора явно досталась ему от матери.