мальчишки на крупных ломовых лошадях, разукрашенные фургоны, деревенские ребята на грязных телегах, ослы и мулы, доставившие рабочих с шахт, а также множество людей, передвигающихся на своих двоих. Этот выдающийся день превратил чавкащую трясину в праздник веселья и цвета.
Сегодня был еще дополнительный повод для веселья и радости — новость об очередной военной победе, только что прибывшая, но на этот раз не от Веллингтона или с полуострова, а из далекой Канады. Американцы снарядили большую военную экспедицию в Канаду под командованием генерала Халла, в середине июля Халл пересек узкий канал между озерами Гурон и Эри и направил серьезные военные силы в верхнюю Канаду, намереваясь овладеть всей страной от имени Соединенных Штатов.
Но не сумев сохранить этот импульс, окруженный недружественной дикой природой, он принял решение вернуться на базу в Детройте. Тогда гениальная громада, легенда Нормандских островов, генерал-майор Исаак Брок, охраняющий тысячу миль Британской границы силами четырнадцати сотен человек, из которых две трети были индейцами или неподготовленными добровольцами, решил отыскать несостоявшегося захватчика, сам вторгся на территорию Соединенных Штатов, осадил Детройт, а затем захватил его вместе с гарнизоном в две с половиной тысячи человек, несколькими офицерами и двадцатью пятью орудиями.
Когда Джереми наконец удалось перекинуться словечком с Кьюби наедине, он сказал:
— Я дал себе зарок.
Она не взглянула на него.
— Но сейчас не Новый год.
— Разве это важно?
— Смотря что ты себе обещал.
— Мой зарок — вечно восхищаться тобой и никогда ни в чём не упрекать.
Она подняла палец и аккуратно заправила прядь волос за ухо.
— Вот бы приятный был сюрприз.
— Это так. Уверяю тебя!
— Боже мой, но как это произошло?
— Я стал старше и менее горячим.
— И, без сомнения, подыскал другую молодую леди, получше меня.
— Наоборот. Несмотря на мое настроение, хорошее или не очень, могу тебя заверить, что это не так. Никакой другой дамы, молодой или какой-то еще.
Ее взгляд быстро скользнул по лицу Джереми, несколько секунд пытаясь отыскать сарказм, двойной смысл, скрытую горечь. Она не нашла ничего подобного и отвернулась.
Немного помолчав, Кьюби спросила:
— На кого ты поставил в заезде в час дня?
— На Милашку.
— Не думаю, что есть такая лошадь... Она взглянула на свою карточку. — Ах да, есть. Я... не заметила. На ее лице мелькнула полупримирительная улыбка. — Ты знаешь жокея?
— Нет, но лошадь из конюшни леди Бодруган, поэтому я думаю, она хороших кровей.
— Твой двоюродный брат Валентин участвует в заезде в два сорок пять. На Шпорнике. Нам стоит поставить на него пару гиней.
Джереми был очень польщен этим «нам».
— Поставим на него гинею или две. Давай пять на всех.
Парнишке-кучеру поручили пройтись среди остальных экипажей, что помоднее, и узнать, не примет ли какая-нибудь дама или джентльмен ставку против лошади по собственному выбору. Ставка будет недействительной, если никто не выиграет.
Затем к ним подошел молодой Боскауэн, и разговор снова стал общим. Но позже Джереми, побеседовав с Клеменс, снова постепенно переключился на Кьюби.
— Это мой отец, вон там, переходит дорогу перед желтым экипажем.
— Высокий брюнет в сопровождении женщины постарше и маленькой девочки? Кто они?
— Моя младшая сестра и ее гувернантка. Изабелла-Роуз. И не так уж она мала! Ей десять лет.
— Она такая хорошенькая! По-моему, совершенно очаровательна!
— Ты бы не нашла ее столь очаровательной, если бы слышала, как она поет. Голосит как мальчик-хорист, у которого ломается голос.
— Твоя мать не приехала?
— Нет.
— Как и моя. Полагаю, она немного хандрит. Мы должны были убедить ее приехать, Клеменс.
— Она уверяла, что будет чересчур мокро. И слишком много низшего сословия.
— В то время как солнце просто тропическое! И низшее сословие прекрасно держится на расстоянии!
Кроме одного человека, подумал Джереми, но вовремя прикусил язык.
— У тебя же есть еще одна сестра? — спросила Клеменс.
— Да. Но ей почти восемнадцать. Она тоже сегодня здесь, со своим будущим мужем. Не знаю, где они сейчас. Думаю, проводят время вдвоем.
— Через месяц, красавица! — сказал Стивен. — Меньше, чем через месяц. Меньше четырех недель. Меньше двадцати восьми дней. Сколько это часов? Не могу сосчитать. Мы почти достигли желаемого! Разве тебя это не радует?
— Разумеется. Мне нравится, что я с тобой. И вся эта толпа... Иногда мне кажется, что Корнуолл словно вымер. Люди прячутся по домам, подозрительно глядят из-за дверей, скрывают свою жизнь. А это событие показывает другую сторону, показывает, что они могут по-настоящему веселиться, когда захочется. Похоже на улей, не правда ли, только больше цвета...
— И все же, мне кажется, мы могли бы провести время с большей пользой.
Клоуэнс сжала его руку.
— Скоро у нас будет много времени, чтобы провести его с большей пользой, как ты выразился. Немного терпения!
— Тебе-то хорошо.
— А что? Не должно быть? Чем я от тебя отличаюсь?
— Потому что... ну, тебя окружает семья, ты живешь привычной жизнью, как и всегда. С отцом, матерью и семьей. А я сам по себе.
— Это не так уж важно, Стивен. Ты ведь сам знаешь, как я хочу, чтобы следующий месяц прошел побыстрее.
— Почему твоя мать сегодня не приехала?
— Разве это не очевидно?
— Она стесняется своего положения?
— Конечно нет! Неужели она не может поступать, как ей вздумается?
Стивен изобразил легкое оскорбление:
— Конечно, может, но я бы предпочел видеть в таком положении и тебя.
— Ты бы предпочел жениться на мне, когда я в положении?
— Нет, для меня была бы важна причина. Я бы хотел, чтобы мы занялись любовью.
— Всё впереди.
— Слава Богу, не всё.
— Нет... Не всё.
Они бродили около трибун, где группа цыган раскинула свои шатры. Двух молодых людей быстро окружили разновозрастные дети, пытаясь продать им горшки и кастрюльки. Стивен раздраженно прогнал их, а затем взял Клоуэнс за руку, чтобы отвести на прежнее место.
— И всё же, будь ты в положении своей матери, я бы больше доверял тебе.
— Ты по-прежнему мне не доверяешь?
Стивен взглянул на нее, и его лицо смягчилось.
— Ну, более или менее.
— Может, тогда и я доверяла бы тебе больше.
— Нет.
— Нет?
— Видишь ли, в душе я тот еще мерзавец. Меня не волнует, беременна ли женщина, которую я веду к алтарю, важно то, хочу ли я на ней жениться.
— Помню. И как хорошо, что я не поддалась на твои непристойные предложения!
— В вашем кругу это теперь так называют? Тьфу!
— Так это называли в романах, которые мы читали и прятали под подушку в школе. А в нашем кругу, как ты выразился, для этого всё еще используют грубое словечко.
— И какое же?
— Расскажу, когда мы поженимся.
С появлением лошадей толпа поредела. С другой стороны бегового круга Клоуэнс увидела Валентина вместе с молодым человеком во флотском мундире, но тот ее не заметил.
— Клоуэнс.
— Да?
— Давай сбежим.
— Когда? Сегодня?
— Ага. Я не выдержу этого свадебного маскарада, к которому все готовятся.
— Никакого свадебного маскарада, обещаю.
— Но ведь гораздо легче... Мы можем сбежать прямо сейчас, пока никто не видит. Взять этих двух кляч, на которых мы приехали, и уехать куда-нибудь — где здесь ближайший порт? Фалмут. Уедем в Фалмут, снимем комнату с этакой брюзжащей хозяйкой и тявкающей собакой. Мы заплатим ей за две ночи и захлопнем дверь перед ее носом. И тогда ты станешь моей. Больше никаких насмешек, никаких поддразниваний. Я сниму всю твою одежду, так нежно и так осторожно...
— Стивен, прекрати!
— Что такое, испугалась?
— Надеюсь, ты не серьезно.
— Более чем, уж поверь!
— Тогда прекрати и попытайся сменить тему.
— Эй, эй, не указывай мне, а не то получишь оплеуху!
— Думаешь, после свадьбы начнутся драки?
— Нет, после свадьбы мы заживем, как два воркующих голубка. А если и драка... Будем любить, драться, есть, пить, глубоко дышать и жить полной жизнью, как живет народ, да? Жизнь коротка, а уж юность еще короче. Я даже не могу долго спать, потому что боюсь что-нибудь пропустить!
— Согласна, — заявила Клоуэнс, переводя дух. — Хотя бы в этом мы согласны!
Чья-то рука коснулась ее рукава.
— Если позволите, мисс. Э-э-э, миледи. Купите ожерелье. Красивые камешки, смотрите сами. Прекрасные. Прям как вы. Очень дешево. Очень красиво. И веревочка крепкая, никогда не порвется. Вовек не порвется, миледи.
Изможденный ребенок неопределенного возраста — десяти или четырнадцати лет — вероятно, девочка, держала в худых грязных руках два ожерелья из синего грубо отполированного камня, явно подобранного на берегу. На ожерелье было с полдюжины камней, и сквозь каждый продета грубая бечевка. Клоуэнс не могла понять, недавно ли девчонка увязалась за ними или выследила их из цыганского лагеря.
— Отвяжись! — крикнул Стивен. — Отвали уже!
И замахнулся на ребенка. Девчонка спряталась за Клоуэнс, но не отступила, замечая признаки слабости молодой леди, но в то же время угрозу нападения со стороны молодого человека.
Около года назад Демельза откровенно рассказала Клоуэнс о своей первой встрече с Россом, о себе — голодной, ругающейся, оборванной и необразованной. И хотя в то время юное воображение Клоуэнс с трудом могло представить такую сцену с ее красивой матерью, сейчас, через год, эта картина с болью возникла перед глазами; так, наверное, и было — или могло быть — ее мать могла вполне так выглядеть на ярмарке в Редрате тридцать лет назад.
Она неодобрительно взглянула на Стивена, который — вот ужас — по его словам, двадцать лет назад пережил гораздо худшее и имел полное право на сочувствие.
— Сколько ты просишь за ожерелье, дитя? — спросила она.