— Хороша комедия. Поигралась и хватит.
— Я не шучу, — еле выговариваю, не отрывая глаз от его синих радужек.
— Почему в больнице не сказала? — Марк подтягивает край гардины и наматывает ее на руку, не позволяя мне отодвинуться, после чего нога окончательно застряет.
— Думала, что пройдет, — оправдываюсь.
Начинает колотить, хотя на улице летний зной. Мне до смерти страшно.
— И?
— Не прошло, как видишь… те.
— Твою ж… — Марк меняется в лице. На секунду мне кажется, что нет синих глаз: они наливаются теменью, шрамы разглаживаются и спадает отечность, которая и так за эти дни стала почти незаметной. Но лишь на секунду.
Я, наверное, сошла с ума.
Вольный долго смотрит, как зачарованный. Все еще держит гардину, а я не знаю, как поступить дальше. Возвращаться в больницу у меня нет ни малейшего желания.
— Я не замужем. Это ошибка.
— Что?!
— Я помню другую жизнь: без тебя. Другую. Я жила одна! Всегда!
— А как же это? — Марк показывает на кольцо, в точности повторяющее мое, только в диаметре больше.
— Я не знаю, — пожимаю плечами и пытаюсь выкрутить ногу из плена.
— То есть, я как бы не существую?
— Существуешь, но не в моей жизни.
— Ты сама себя слышишь?
Марк делает резкое движение вперед. Я пячусь и чувствую, как больней затягивает лодыжку.
— Не подходи… те ко мне, — говорю хрипло я.
Это какой-то маразм. Парень-Кощей сказал молчать, не признаваться. Нелепо. Если у меня амнезия — пусть лечат, но меня больше всего мучает то, что я помню свою жизнь.
— Вика, я — твой муж, и если у тебя проблемы — мы решим их вместе, — вязкая патока речей не вписывается в его эмоции на лице: особенно не вяжется с этим безумным, пронизывающим взглядом.
Я мотаю головой, дергая изо всех сил ногу, но ткань, словно живая, ухватилась и не отпускает. Она вьется змеей выше и выше и уже обхватывает колено.
— И ты моя жена и больше не смей говорить, что меня нет в твоей жизни, — его голос срывается: становится грубым и резким. От него холодеет все внутри.
Мой страх стоит передо мной. Он вцепился в грудь толстыми щупальцами и тянет из души все силы. Вот тебе и сон исполнился.
Взмахом руки гоню морок, будто стряхиваю назойливую муху. Что происходит?
— Я тебя не помню, — спокойно отвечаю и тащу тюль, что казался секунду назад удавом. Вот же ж привиделось!
— Вспомнишь, — Марк в миг оказывается около меня и заворачивает в свои крепкие объятья.
Не могу дышать. Воздух в груди сдавливается, будто комната наполнилась угарным газом.
— Может быть, но сейчас отпусти меня, — обессилено пищу.
— Еще чего. Я слишком соскучился, — он опускает голову, и я слышу шепот на каком-то странном языке, словно внеземном. Затем тело застывает, я падаю и кричу. Мужчина заваливается вместе со мной, закрывая мне рот ладонью.
Воздух взрывается и, на какое-то мгновение, я оказываюсь в маршрутке.
За спиной закрывается дверь. Я протискиваюсь дальше и, брезгливо морщась от стойкого запаха пота, стараюсь не касаться локтями пассажиров. Сесть некуда, салон забит до предела, еще человек шесть едут стоя. Тут я замечаю, что не вижу лиц людей. У них нет глаз, щек, бровей, ничего нет. Будто маски из пустоты! Рука замирает в глубине сумки. Я тут же ошарашенно озираюсь на водителя. И вижу Марка… Тяну ему купюру, и тону в его глазах цвета утреннего неба. Нечем дышать, меня подкидывает. Рвется сталь, скрипят тормоза, кричит женщина над ухом.
Я вскакиваю. Вся вспотевшая, словно два часа провела в зале. Марк тут же опускает меня на кровать.
— Это сон. Все хорошо, милая. Я уже созвонился с Верой Васильевной, она сказала, что в курсе твоей амнезии. Это временно, — его голос убаюкивает. Закрываю глаза и долго лежу без движения.
Марк перебирает мои волосы. Чувствую его запах и слышу густое дыхание. Мне так плохо, что боюсь шевельнуться. Кажется, я — залитая эпоксидкой букашка: еще живая, но уже без шансов на спасение.
— Ты все вспомнишь, просто нужно время, — шепчет Вольный и осторожно целует в висок.
Я закрываю глаза и молюсь про себя, все еще надеясь проснуться. Зудит под ложечкой и ноги сводит от желания танцевать. Пришел он и все разрушилось. Пусть все вернется назад.
Через время мужчина уходит. Комнату окутывает вязкая тишина. Где-то вдалеке цокают часы и через стену слышатся приглушенные голоса соседей.
Марк на меня странно действует. Может и правда муж? Ловлю дрожь. А почему тогда он был за рулем маршрутки, а не со мной? Это настораживает. Но память моя явно дала сбой, да и верить видениям и снам я не намерена. Но чему тогда верить?
Глава 6. У кольца нет конца
Не хочу вставать. На душе так пакостно, что спала бы круглосуточно. Пусть выламывает мышцы, пусть режет глаза от пересыпа, пусть раскалывается голова и бурчит живот.
Как хочется есть!
Где же названный муж?
Крадусь по комнате, набрасывая найденный на стуле халат.
В эту ночь Марк смиловался надо мной и ночевал в гостиной. Но что дальше? Мучает все тот же вопрос: как жить дальше?
— Нет, — слышу приглушенный говор Марка из другой комнаты. Замедляю шаги и останавливаюсь в коридоре. Низкий и резкий голос: — Я понял. Повторять не нужно.
На несколько секунд повисает тишина. Видимо, «муж» слушает, что ему отвечает собеседник в трубке.
— Месяца хватит. Да… — говорит в ответ мужчина. Некоторые слова не получается разобрать.
Подхожу еще ближе.
— Икс не понадобится… — несколько предложений он проговаривает очень быстро — не разобрать. Остался шаг и можно приложить ухо к двери. — Я уверен, не нужно. Она сама. Да понял! — Марк переключается на полушепот с надрывом.
Ступаю аккуратно, но под ногами предательски взвизгивает половица. Она всегда здесь скрипела.
— Мне пора, — тут же бросает «муж» собеседнику.
Улетаю в ванную, хлопнув дверью. Уверена, он догадался, что я подслушивала. Только толку мало: ничего не поняла.
— Медди, ты проснулась? Есть хочешь? — слышу елейный голос из коридора. Марк слегка стучит в дверь костяшкой пальца.
— Да, очень даже, — отвечаю автоматом, а сама гляжу в зеркало.
На кого я похожа? Какой-то ужас!
Быстро умываюсь и выглаживаю волосы утюжком. Ежик пришлось подровнять ножницами. Тащусь от результата: получилось очень даже модно, словно нарочно срезали наискосок челку. Хочу стянуть волосы, привычно, в тугой хвост, но задумываюсь. Так и замираю с руками над головой.
Кажется, раны на лице затянулись слишком быстро. Веду пальцами по шву на щеке: нити уже нет, ее Марина еще в больнице сняла, остался только едва видный тонкий рубец. Хороший врач этот Зуев: кожу сложил идеально. Может даже не особо видно будет шрам, и я смогу получить главную роль в мюзикле.
Все-таки завязываю хвост.
На удивление, чувствую моральное облегчение сегодня. Это не объяснить. Тело немного ломит, а в голове ясность. И как жутко хочется танцевать! Именно морально тянет, физически не сказала бы, мышцы, будто не мои: слишком ослабленные.
— Вик, ты еще долго? Завтрак стынет, — Марк снова за дверью. Кажется, сейчас, как верная кошка, станет скрести по дереву.
Ну, что ж? Будем как-то жить и пытаться вспомнить. Другого выхода нет. Нужно только с родителями связаться, а то вчера… А что было вчера? Со мной явно что-то не так. Помню, как мы с Марком говорили, а потом — провал.
Что же было вчера?
Смотрю на отражение. Тянусь к глазам, чтобы расправить слипшиеся ресницы. На белке, под болотного цвета радужкой, замечаю какую-то точку. Такого не было раньше. На втором симметрично такое же золотистое пятнышко. Оно внизу, почти под веком, и оттого едва приметно. И, кажется, оно сияет. Моргаю. Сердце бьется учащенно. Наверное, это очередной сон. Щипаю себя за руку и шикаю от боли.
— Вика, все в порядке? — спрашивает «муж» и сильней стучит в дверь.
Вот пристал!
— Да, я уже иду.
Смотрю снова на странные точки в глазах. Сияния нет. Ну, и ладно. Последнее время я вообще у многих замечаю похожее свечение. Вот у Марка, например, а еще у Зуева видела один раз. Может это просто мое больное воображение? Может это просто побочный эффект после аварии? Сотрясение, и все такое.
На кухне светло и привычно пахнет корицей. Люблю ее, часто пеку с ней сдобу. Стол застелен белой скатертью, там уже дымятся две чашки кофе, на тарелке бутерброды с сыром. Непривычно, когда за тобой кто-то ухаживает.
Марк небрежно целует меня в висок и жестом приглашает к столу.
— Выспалась?
— Кажется, да, — присаживаюсь и пытаюсь понять, что не так.
Хлопковые шторки с ярким фруктовым рисунком, несколько цветков в горшках, магнитики на холодильнике. Ничего особенного, все так же, как и перед моим уходом на кастинг.
Но на сердце все равно неспокойно.
— Молоко? — спрашивает Марк и присаживается напротив. А я смотрю на него, затем на кофе, и понимаю в чем дело.
Я всегда пью горячее из одной чашки, которую подарили мне на одном из конкурсов. Она светлая, широкая и с золотистым ободком.
Сердце пропускает удар, я понимаю, что все идет как-то против шерсти.
— Марк, кто ты?
— Вика, да что ты заладила?! — он громко ставит свою чашку на стол, такую же точно, как у меня в руке — узенькую, кремового цвета с принтом бабочки на одной стороне.
— Я никогда не пью кофе или чай из этих чашек.
Наблюдаю. Мужчина медлит, затем кусает хлеб и мне кажется тянет с ответом.
— Ток мыо жо, когдоа стоали вместе жить, — он прожевывает еду и запивает ее кофе. Затем уже разборчивей добавляет: — Решили пить с одинаковых.
— Я не помню.
«Муж» пожимает плечами.
— Ты меня чужим воспринимаешь, как ты можешь вспомнить такие мелочи? — он встает. — Так что? Молоко будешь?
— Нет. Я думала такие вещи муж должен знать.
— О чем ты?
Молчу. Марк вытягивает максимально вверх густую черную бровь.
— Я не пью молока.