— Не край, но перебои с транспортом бывают. Особенно после дождей. Размывает дамбу и намывает муляки на дорогу столько, что пока не высохнет — проехать нельзя. А вчера так лило, что в двух метрах ничего не видать. Стена стояла. Кстати, хоть ваш пожар потушило. Что у вас там произошло?
— Не знаю. Я спала, когда начало гореть. Меня Марк из дыма вытащил, а потом я смутно все помню, — естественно промолчала о том, что мы не смогли выбить окна и не уточняла, где я спала.
— Кстати, мне пришлось выбросить твою одежду, она слишком измазалась, — девушка странно всмотрелась в мое лицо. — Я тебе своих сарафанов дам. А еще нам удалось вот это вытащить из дома, — она бросает взгляд в угол. Там горкой сложены мой рюкзак и сумка Марка. — И вот. Это было в старой одежде, — девушка протягивает мне две карточки. Одна — визитка Пестова, а вторая, тонкая бумажка с телефоном медсестры — Марины, которую та всунула в карман джинсов, когда снимала с меня швы. Сказала: «На всякий случай». Вот и подвернулся он.
— Не знаю, как и благодарить, — шепчу, зажимая карточки между пальцев.
— И не нужно. Ладно, погоди. Пойду Даньку и мужа к столу позову.
Выглянув в окно, вижу, как Соня выходит на порог и идет вдоль дома.
Кому же позвонить? Следователю или медсестре?
Вряд ли кто-то поверит в ерунду, что Марк насильно держит меня в плену, выдавая себя за мужа. Значит, выбор падает на Марину. Вдруг она сможет помочь Вольному прийти в себя, и тогда уже мы с ним разберемся. Я не позволю ему больше издеваться. Либо он возвращает мне мою жизнь, либо… Опускаю беспомощно голову в ладони. Это тупик. Умирает Марк или приходит в себя: меня это не спасет.
Руслан оказался крепким мужчиной невысокого роста с хорошим пивным брюшком и светлым лицом. У него пушистая рыжеватая короткая борода и длинные волосы, связанные на затылке в тугой хвост. Смотрелся он смешно, но, на первый взгляд, располагал к себе.
Пока мы обедали, я пыталась понять помнит ли Даня о случившемся в саду. Малыш, не подавая вида, наминал картофель.
— Мам, сметанки можно еще?
— Скажи «пюр-ре» и наложу добавки, — улыбнулась Соня.
— Пю-л-ле, — попробовал мальчик.
— Нет, там «эр» звучит. Ты же можешь, большой уже. Пю-р-ре.
— Мам, — Даня зыркнул на меня, — давай потом? Так можно сметаны?
— Ладно, лентяй.
Понимаю по взгляду, что Даня ничего не помнит. Когда Марк успел почистить его память, не знаю, но у Вольного было предостаточно времени пока я валялась в подвале.
После обеда я набираю телефон Марины и уже через пару часов она приезжает на своей машине.
Руслан помогает дотащить Вольного до джипа и запихнуть его в салон. Я стараюсь не смотреть, как темная голова Марка безвольно болтается в разные стороны.
Соня, как и обещала дала мне несколько скромных платьев. Они все похожей расцветки и покроя, но сейчас по-настоящему спасают от боли. Одеть майку или футболку я не рискнула бы. Девушка, приготовив пакет с едой, вручает его мне, когда я усаживаюсь на пассажирское сидение. Шепчет в ухо:
— Любовь сильнее ненависти.
Я хмурюсь. Соня отходит от машины и подмигивает мне. Данька помашет ручкой и посылает воздушный поцелуй. Затем прижимается к матери.
— Тетя Вика, приезжайте в гости! — кричит он. Смог-таки выговорить!
— Конечно, — отвечаю одними губами. Сердце щемит от тоски, словно эти люди родные. Так тяжело уезжать.
— Поехали? — бросает в воздух Марина и заводит мотор.
До выезда из деревни нас провожает другой сосед на тракторе, чтобы в случае чего вытащить из грязи. Но джип справляется сам, и вскоре мы мчим по грунтовке в сторону трассы.
Глава 19. Надежда не умирает
Меня размаривает в дороге, и я ненадолго отключаюсь.
Машина внезапно дергается. Дермантин[1], прилипнув к ожогу, резко отрывается вместе с ошметками волдырей. Боль заставляет проснуться в один миг.
Всю дорогу приходилось держаться на расстоянии от спинки кресла, но во время дремы, видимо, я слишком расслабилась.
Паникую, когда вместо больницы вижу двор высотки. Шепчу сквозь боль:
— Марина?
Оборачиваюсь и гляжу на медсестру. Девушка выключает зажигание. Сидит долгую минуту, сжимая руль пухлыми пальцами, затем смотрит на меня таким укоризненным взглядом, что по коже рассыпается мороз.
— Где ты взялась на нашу голову? — шипит она.
Марина напоминает гадюку, которая защищает гнездо с детенышами-змеями. Не хватает только раздвоенного языка.
— Ему в больницу надо… — выдавливаю я.
Марк так и не приходит в себя. Он едва ли помещался на заднем сидении: лежит на боку, колени упираются в Маринино сидение. Вольный слишком бледен, слишком ослаблен.
О ком я беспокоюсь? О своем мучителе?
— Сейчас. Посиди здесь, — Марина выскакивает на улицу и убегает в один из подъездов.
Я дергаю ручку, чтобы выйти, но тщетно — заблокировано.
Тихо, спокойно. Нужно просто подышать. Как жжется плечо!
Внезапно дверь распахивается. Меня вытягивает из салона крупная рука. Чужой мужчина, подмяв за талию, тащит к дому. Взвизгиваю, но грубая ладонь тут же обрывает мой крик. Краем глаза вижу, как двое громил лезут в джип и достают оттуда бездыханное тело Марка. Мычу и кусаюсь. В следующие несколько минут я едва помню себя от боли: тот, кто тащит меня не церемонился с ожогами, и, словно нарочно, цепляет нездоровое плечо. Я прямо чувствую, как лопаются пузыри, вытекает жидкость, и кожа раздирается до мяса.
Когда меня швыряют на пол, я уже не могу шевелиться. Превращаюсь в огненный шар, который катится в пропасть. И вот сейчас, падая, испытываю чуть ли не облегчение: на несколько секунд вовсе отключаюсь от реальности.
— Что мне стоит оставить тебя здесь корчиться от боли? — шепчет женский голос. Я приоткрываю слипшееся веки и тяжело приподнимаю голову.
— Я не…
— Лучше молчи, — шикает Марина, схватив меня за волосы. Тянет, заставляя подняться и сесть. Я — словно кукла. У меня новый кукловод?
Она бесцеремонно поворачивает меня на одну сторону. Я съеживаюсь, увидев, что Марина прикасается к ожогу.
— Нежная какая, — говорит она. Ее кисть зависает в сантиметре от раны. Девушка водит рукой туда-сюда и шепчет какие-то неразборчивые слова. Кажется, Марк говорил что-то похожее. Затем я окунаюсь в молочную реку из слез и огня. Пожирающая боль выгибает меня и крутит, будто усердная хозяйка выжимает мокрую простынь после стирки. Кричу беспомощно.
Боль притупляется, но меня продолжает колотить.
— Что ты делаешь?! — хриплю я, когда Марина отходит в сторону.
— Избавляю тебя от мук, хотя ты этого и не заслуживаешь, — девушка, казалось, сейчас прожжет во мне дыру своим гневом. Кисти ее рук окутаны светлым сиянием. Она тоже, как Марк?
— Марина, что происходит?
— Тебе лучше не знать, — бросает она и уходит из комнаты.
Я провожу по плечу. Оно все еще болит, словно помнит ощущения, но кожа светлая, как у младенца, новая — ни одного пузырька или раны. Как странно.
Бреду за Мариной.
В соседнем помещении много картин, светлые ковры, полки с разными стеклянными фигурками. Я не особо рассматриваю интерьер, меня больше волнует Марк, который лежит на одном из диванов. Подхожу ближе.
Марина приседает около него и проговаривает тихие слова. Я с замиранием сердца жду. Стою, не шевелясь и не дыша. Он тот, кто сможет ответить на все вопросы, он тот, кто вернет мою жизнь. Он должен. Должен жить.
— Что ты с ним сделала? — Марина поворачивает голову. Ее глаза наполнены слезами.
Отступаю.
— Я здесь при чем?
— Что ты с ним сделала, отвечай?! — кричит девушка. Затем резко встает.
Я пячусь и упираюсь ногой в стеклянный стол.
— Ничего! Нас подожгли. Мы не могли выбраться из дома. Я ничего не знаю! Что вы все от меня хотите?! — отпихиваю ее. Больше никто не сделает мне больно. Задерживаю взгляд на Вольном и иду прочь.
В другой комнате начинаю задыхаться. Открываю форточку и глотаю жаркий спертый воздух. Легче не становится. Что делать дальше? Что делать, если Марк не придет в себя? Почему Марина не отвезла нас в больницу? Почему привезла сюда?
Непроизвольно по щекам катятся слезы. Я в полном смятении. Мне хочется, чтобы Марк ответил за все мучения, но и смерти ему не желаю. Где-то тянет под ложечкой от одной мысли, что он больше не откроет синие глаза, прожигающие холодом насквозь. Нужно что-то делать! Решаю пойти к Марине и потребовать Вольного отвезти в больницу. Видимо, ее способности лечить не такие уж и сильные.
Оборачиваюсь и тут же упираюсь в мужскую грудь.
Марк. Бледный, совсем серый. Взгляд смешанный, немного гневный, немного удивленный.
Я стираю слезы ладонью и прячу глаза.
— Чего вы обе ревете? — он вдруг тянется к моему лицу, и я не могу отстраниться. Мне нужно это прикосновение, чтобы знать наверняка, что это не сон.
Я, наверное, больная. Мелькает мысль, что лучше пусть бьет, чем лежит вот так беспомощно, как минуту назад. Злюсь на себя, сжимая кулаки.
— Вика, ты в порядке? — теплым, непривычным голосом говорит Вольный и гладит ладонью щеку, распуская пучки теплых покалываний под пальцами. Смотрю с опаской и ожидаю подвоха.
— Кажется, — проговариваю.
— Волновалась? — хитро улыбается на бок. Пусть не обольщается.
Отталкиваюсь от него и хочу отойти в сторону, но Марк тут же притягивает к себе.
— Волновалась. Только не понимаю почему. Как ты можешь так ко мне относиться после всего, что было? Ты — глупая дурочка.
Прокладывает пальцами дорожку по спине. Слегка вздрагиваю. Тело подбрасывает в каком-то нелепом трепете, который я не могу контролировать.
— Отпусти… — умоляю. Не могу стоять возле него, меня выламывает и рвет на части.
— Еще немного и отпущу, — Марк опускает голову и громко вдыхает мой запах. Не хочу этого, не хочу! Это будто не я, тело меня не слушается. Ведь это маразм — так реагировать на палача. Впиваюсь ногтями в его грудь, но он только сильнее обнимает, прижимая к себе и забирая весь воздух из легких.