— Я не удержался. Прости, прости… Ты должна кое-что знать.
Поворачивает меня лицом к себе и смотрит в глаза.
Мотаю головой. Слез нет, но глаза выедает, будто известью.
— Не хочу тебя слышать, не буду слушать! Ты — подонок! Ты сломал мне жизнь! Ненавижу! — я вкладываю в каждое слово столько ярости, что при каждом слове изо рта брызгает слюна.
— Ты права. Хочешь принесу нож с кухни, позволю зарезать себя?
Я опешиваю.
— Дурак! — бью его по плечу. Когда замечаю, что глаза Марка на мокром месте, закусываю губу. Он снова притворяется, я не могу ему верить! Но… Верю.
— Послушай, есть вещи, о которых никто никогда не говорит взаправду. Они из категории мифов, легенд, сказок.
Он делает паузу, набирает воздуха побольше, гладит кончиком пальца мою скулу.
— Я — маг. По заказу добываю глубинную память. Чаще всего — это получается быстро и безболезненно: так, что объект и не замечает моего вмешательства. Стоит раз посмотреть и память для меня уже доступна. Но бывает, что приходится обрабатывать долго. Чаще всего помогает стресс, давление, адреналин, а еще страх и ненависть. Вызывая эти чувства у человека, я добираюсь до отдаленных отсеков памяти и извлекаю ее. Но…
— Бывают тяжелые случаи. Такие, как мой, — перебиваю я.
Марк кивает и хищно улыбается. Быстро целует в щеку и продолжает рассказывать:
— Я никогда не сталкивался с такими, как ты.
— Что это значит?
— На тебя не действует ничего, кроме… — он облизнулся и, потянув к себе, смял мои губы.
Я захлебываюсь вопросами и мыслями. Меня затапливает эмоциями. Я понимаю, что это всего лишь влияние, знаю, что он играет со мной и уже прямо говорит об этом, не скрывает, что ему нужно только одно — достать то, что в моей голове. И раз уж силой не получается взять, будет ковырять по-другому. Никогда не думала, что окажусь в такого плана сексуальном рабстве, при чем, добровольно. Вольному не нужно меня заставлять: от одного его прикосновения пробирает током так, что я не могу сделать вдох.
— Совместим приятное с полезным, — шепчет Марк в передышке от поцелуя.
— Ненавижу тебя, — хриплю я.
— Отлично, скажи еще!
— Ненави…
Мне подкидывает снова, тело пронизывает невидимая острая стрела.
Мужчина открывает дверь и заводит меня в комнату. Я сажусь. Его губы шевелятся, но я не слышу, что он говорит. Затем он взмахивает рукой, из его глаз течет черная мгла. Она окутывает меня с головы до ног, а затем затекает внутрь: через глаза, рот, нос. Меня рвет, я изгибаюсь. Боль захлестывает. Кричу, но не слышу своего голоса.
— Вика! — Вольный теребит за плечи, а я, как тряпичная кукла, болтаюсь в его руках и ничего не могу понять.
Осматриваюсь. Комната. Запах пота и страсти такой плотный, что от одного вдоха кружится голова. Марк укладывает мою голову себе на грудь и нежно гладит волосы.
— Стоило тебя так мучить все это время… — шепчет он.
— Тебе виднее, — вырывается.
— Прости, что давил на самое больное. Особенно за этого белобрысого — прости. Это был перебор. Такие ублюдки должны быть наказаны. Почему не заявила?
— Это уже не важно.
Марк отворачивает голову, вижу, как кусает губы.
— Я ведь не лучше. Так ведь?
Не стану отвечать. Слишком больно. Пусть буря в груди уляжется и позволит мне выдохнуть.
Шепчу:
— А малыш?
— Данька? — Марк громко смеется. — Он смышленый очень. За пару тысяч сыграл отлично, даже не пришлось внушать.
— Ах, ты! — бью кулаком его по груди. — А пожар? Эти трупы в квартире?
— Двое в переулке — это моя работа. А вот остальное — я и сам пока не разобрался. Кто-то охотится за тобой. Есть подозрения почему, но сейчас рано еще говорить. Да и сначала надо…
— Как это? — я округляю глаза.
— Да просто. Кстати, вошли они с помощью магии. Мы потому не услышали, и пожар тоже маги подстроили.
— Я о другом. Что значит «твоя работа»? — хочу выбраться из-под него, но Марк не отпускает.
— Мне нужно было твое доверие и расположение. Ты упорно не хотела внушаться, — Марк мило улыбнулся и прилег, увлекая за собой на кровать. — И упорно отрицала замужество.
— Один лапал меня и… — возмущаюсь я.
— Я за это ему чуть руку не откусил, — небрежно бросает Вольный и мечтательно закатывает глаза. — Вики, почему ты не встретилась мне в другой жизни?
— Других жизней не бывает.
— Да кто знает. Магов ведь тоже вроде как — не бывает, — закрывает веки и расплывается в блаженной улыбке.
— Ты так спокойно об этом говоришь, а для меня все равно звучит, как…
— Сказка? — не открывая глаз, уточняет Марк.
Повернувшись на бок, прикладываю ухо к его груди. Громко бьется его и мое сердце: они, словно сливаются в хаотичном танце, похожем на безумие.
— Да, — наконец, отвечаю я. Втягиваю носом его терпкий запах. Почему он казался мне сладким? Провожу пальцем по рельефным мышцам, но Марк перехватывает руку.
— Остановись, а то я не ручаюсь…
— А ты вернешь память моим родным? — Марк впивается синим взглядом. Вот она реальность. Вот он настоящий, а не тот, который играет тысячи ролей и пытается быть душкой.
— Пока ты не откроешься, ничего не поменяется. Прости, дорогуша.
— Ясно, — сползаю с кровати и начинаю одеваться.
— Вик, тебе всего лишь нужно вспомнить все до конца. До дна подсознания, — он хватает меня за плечо, но я резко встаю. Его пальцы цепляют несколько локонов волос. Кривлюсь от боли и отхожу подальше.
— И что ты предлагаешь? Не вылезать из постели пока я не вспомню? — зло выдавливаю я.
Вольный растягивается по кровати кошкой. Мурчит, а потом, хихикая, говорит:
— По мне так лучше так, чем…
Я сужаю глаза. Он серьезно?
— Ты хотел сказать, чем бить меня? Хорошо, ничего не скажешь!
— Вика, перестань. Ты сейчас ведешь себя, как глупая дурочка. Подумай, я ведь выход предлагаю и выход — приятный.
— Нет! Ублюдок! Издевался, а теперь думаешь, что я добровольно ложится под тебя буду? Самомнение у тебя, конечно, выше крыши, но я не позволю больше.
Вижу, как смыкаются его брови на переносице, как блестят лихорадочно глаза. Он поворачивается. Спуская ноги на пол, чешет заросший подбородок и впивается в меня яростным взглядом.
— Ты знаешь, что будет, если воспротивишься.
— Мне все равно! — выплевываю слова ему в лицо и ухожу из комнаты.
След летят витиеватые маты и брань. Но шагов не слышно.
Меня колотит до предела. Кажется, сердце сейчас разорвется в груди, и я упаду замертво. Я знаю, что будет дальше. Знаю. Не могу смириться со своим бессилием. Вольный ведь только притворяется хорошим. Помню каждый его удар, помню каждое колкое слово. Помню пощечины и… подвал. И сейчас слышать о том, что человек может такое делать просто по заказу — это для меня слишком. Я не хочу быть подопытной крысой.
В пелене слез добираюсь до конца коридора. Передо мной дверь, наверное, ванная. Нет — кладовка. Еще одна дверь — кухня. Умываюсь под умывальником, и выпиваю стакан воды. Долго держу его в окаменевших пальцах и смотрю в водосток.
Марк не отступится от своего задания. Ему на меня плевать. Я должна быть сильной. Нельзя впускать в сердце человека, который хочет только попользоваться. Придется такой быть, иначе я сломаю крылья и больше никогда не смогу летать. Бабочке не выжить после объятий огня.
Давно ушла из парных танцев из-за таких же отношений. Влад выпячивал свою значимость и выбирал выигрышные для него танцы. Я шла — как дополнение. Однажды он не удержал меня, и я рухнула на паркет, чудом не сломав бердо. Получила тогда вывих лодыжки и месяц провалялась дома. А потом случайно узнала, что его в партнеры взяла известная танцовщица Лада Кренс, и я до сих пор подозреваю, что мое падение было неспроста. Но кому, что докажешь? Я просто решила дальше танцевать только соло, хотя иногда приходилось и в группе, но в паре — это был настоящий ужас. Я боялась таких постановок, как огня, и ни с кем не заключала подобных договоров.
— Медди, — от голоса Марка за спиной меня подбрасывает. Стакан выскальзывает из рук и падает на кафель. Звон, и тысяча осколков разлетаются вокруг босых ног.
— Уходи, прошу тебя, — выдавливаю сквозь зубы, а сама отворачиваюсь в окно.
— Не вынуждай меня, Виктория. Ты сама запутываешься в этой паутине. Давай просто побудем вместе несколько дней. Я прочитаю то, что прячется в твоей голове, а затем все верну назад: твою жизнь, родных, танцы…
— Я тебе не ве-рю!
Чувствую, что Марк подходит ближе. Машинально отодвигаюсь и наступаю на острые осколки. Они хрустят, как чипсы.
— Стой, глупая, порежешься, — он подходит ближе и тянется рукой.
— Не приближайся, — делаю еще несколько шагов. Стекло лопается и впивается в стопы, но я ничего не чувствую. Когда-то, в прошлой жизни, эти травмы были бы для меня слишком ужасными. Я бы верещала и ни за что добровольно не пошла бы по битому стеклу. А сейчас меня разрывает такая злость на свою судьбу, что просто не могу остановиться. Спляшу джайв на раскаленных углях и не заплачу. Жаль только этот танец не исполняется соло, но я все равно станцую. Спляшу последний раз на своем же костре.
Дальше окно: тупик. Уйти некуда. Марк не подходит. Глядит то на осколки, то на меня и скрипит зубами.
Секунда, две, три, а, кажется, проходит вечность. Я открываю окно и смотрю на высоковатый цоколь первого этажа. Можно прыгнуть. Хорошо бы еще удачно приземлиться.
— Крылова, не выдумывай, я тебе не позволю. Ты все равно не сбежишь, только покалечишься.
— Твоя дежурная медсестра меня полечит, — дерзко смотрю в его холодные глаза.
Сквозняк теребит мои волосы. Они лезут наперед и прикрывают часть лица.
Марк стоит на входе, опираясь плечом в косяк. Он уверен, что я никуда не денусь. Да и стоит лишь опрокинуть стол, он сможет легко меня поймать.
— Она тоже не всесильна. Тем более, после того, как подлатала нас, ей еще долго восстанавливаться.
— Мне неинтересны эти подробности, — сажусь на подоконник, руки складываю на груди. — Скажи, авария тоже подстроена?