Я не сильно близко знала Зимовских, но они сделали для меня немыслимо много. Появляется необъяснимое чувство, будто вырвали кусок меня и растоптали.
— Нет никаких счетов, — вдруг говорит Марк.
Его голос обдает меня ледяной водой. Хочется задушить его здесь же, ведь с него все началось. Все были бы живы, если бы не он и это жуткое задание.
— Почему ты не доводишь начатое до конца? — скриплю сквозь зубы я.
— О чем ты? — невинное дитя. Смотрит так, словно не было этих избиений, криков и мучений.
— О заказе! Или ты, урод, будешь говорит, что за это время что-то поменялось? Я никогда в это не поверю! — меня несет бурной рекой ярости. Приподнимаюсь. Смотрю на Марка свысока. Так даже лучше получается чувствовать себя сильнее — злее, неистовей.
— Крылова, сядь, — спокойно говорит маг и трет гладкую щеку ладонью. Он показывает всей своей сущностью, что мне его не испугать.
Но получилось же тогда его оглушить! Вдруг получится и сейчас? Почему не добила тогда?
Я делаю короткий шаг вперед. Места слишком мало в тесном купе. На миг кажется, что не я Марка, а он загоняет меня в угол вот этим ожесточением, что распирает изнутри и так хочется его потушить.
— Не сяду! Если я перехожу, превращаюсь, значит, уже можно применить ваш Икс. Бери все что нужно и сваливай из моей жизни! Я не могу больше тебя видеть. Это невыносимо.
— Вика-а-а… — Марк, отстраняясь, упирается спиной в стенку и сгибает шею, чтобы не удариться затылком. — Остановись.
— Не могу. Я не могу так больше. Ты извел мою душу. Рвал на тысячи тряпочек, давил, как последнюю букашку, держал в холодном подвале, где солнечный свет был единственным, о чем я мечтала! А сейчас ты мне говоришь, что ты не при чем? Делаешь вид, что хорошенький, миленький и все такое. На это противно смотреть! Вольный, отпусти меня! Отпусти, — последнее вырывается шепотом.
Поезд внезапно дергается. Я не удерживаюсь на ногах и заваливаюсь. Марк резко встает и хватает меня за плечи. Обнимает и запускает крепкие пальцы в мои волосы. Я реву на его груди и ненавижу себя за очередную слабость. Знаю, что мне некуда идти. Пусть лучше так. Больно, жестоко, но по крайне мере я чувствую себя живой.
На секунду представляю, что на очередной станции я вываливаюсь из поезда и, за границей нескольких шагов, встречаю пустоту и неведение. И от этого становилось еще хуже. Я — одна, навсегда одинока со своей ненужной памятью о родных, которые, возможно, теперь никогда не будут со мной рядом. Зачем я им? Они не помнят меня.
— Вика, послушай, — Марк гладит мне спину и шепчет в ухо: — Я хочу отказаться, но, боюсь, на мое место найдут другого мага и все закончится слишком плачевно. Для тебя. Для нас.
— Чем моя память так важна? — всхлипываю, не поднимая головы. Дышу его телом, запахом.
— Я подневольный, мне сказали достать и все. Никто не ставил в известность почему, зачем и кому это надо. Так всегда. Считай, что я почтальон. Просто передаю посылку из рук в руки. Я не представляю, что ты хранишь, но это что-то мощное, раз за тобой ведут охоту.
— Но зачем? — я прислушиваюсь к биению сердца Марка, понимая, что мне невыносимо приятно от тепла его тела. Пытаюсь вырваться, но он не позволяет. Опускает руки ниже и нежно перебегает пальцами от ребра к ребру по спине. Чувствую, как к легким ползут маленькие электрические разряды, прерывая ритмику дыхания.
— У каждого есть свои причины. Сейчас нужно немного потянуть время. Убежать, не привлекая к себе внимание и, когда ты полностью раскроешься, попробовать достать память безболезненно.
— Что будет, когда я раскроюсь? Как понять, что это произошло?
— Трудно сказать. У каждого это происходит по-своему, но это будет больно. Я постараюсь подготовить тебя, чтобы ты умела управлять собой. Первый переход — всегда кризис, но второй и третий — мощнее в стократ.
— А сколько их всего?
— Фактически три, но магом ты уже станешь после первого. Есть еще вне-степень, но она считается почти невозможной. Встречалась очень много лет назад.
Осторожно спрашиваю:
— А у тебя какой уровень?
— Второй.
Марк не срывается. Говорит спокойно и продолжает гладить меня по спине, а мне и хорошо и плохо одновременно. Выкручивает от желания впиться в его шею, потянуть запах кожи, почувствовать мягкость его губ на своих губах. А с другой стороны — сердце жжется от всего того, что он мне причинил. Я задыхаюсь от ненависти: к нему, к себе, ко всем магам на свете, если это возможно.
Вольный чувствует, как я дрожу. Мой трепет настолько сильный, что я не могу сдержать цокот зубов. Крепкая мужская рука замирает в районе лопаток. Слышу, как часто бьется его сердце в такт прерывистому дыханию. Может он снова влияет на меня? Ну, что не так? Я потеряла друзей, родных, себя, любимое дело, а сейчас единственное чего хочу — его поцелуя. Ненавижу!
И озвучиваю мысли:
— Ненавижу тебя, Вольный…
Марк хихикает, невесомо касаясь мочки уха сухими губами.
Нас колышет от движения поезда, или это у меня ноги подкашиваются?
— Ты б знала, как я себя ненавижу, — отстраняется. Держит меня за плечи и долго смотрит в глаза. Опускает взгляд на губы.
Невыносимо тяжело, но не от боли, а от этого липкого состояния на грани. Быть игрушкой и испытывать к кукловоду нелепые грязные чувства. Сумасшедшую тягу и похоть. Что может быть хуже?
— Марк, не нужно, — шепчу я, но не хочу так говорить. Хочу, чтобы он склонился и поцеловал. Пылко, страстно, как только он мог.
— А твои глаза и тело говорят о другом, — хрипит Вольный и склоняется ближе. Медленно, словно нарочно, мучает и испытывает. Замирает в миллиметрах от моих губ.
Я, кажется, прекращаю дышать. Больше нет меня. Нет той Вики, что могла противостоять горестям и бедам. Нет сильной женщины, которая могла выдержать все, даже жестокие побои и насилие. Ее больше нет. Она рассыпалась от одного единственного желания прикоснуться, вспомнить теплоту губ мучителя, растаять под негой крупного тела, быть ведомой ощутимой силой, быть слабой и беззащитной, но под его вороньим крылом.
Взгляд Марка испепеляет чувства. Эмоции зашкаливают. Я уже не помню горя, не помню, чего боялась и почему. Сейчас хочу лишь одного: его.
Горячий воздух вылетает из мужских губ и растекается по лицу, будто передо мной взрывается вулкан. Лава захлестывает меня с головой. На миг сердце перестает стучать. Кажется, мир застывает. Даже пылинки прекращают плясать вокруг нас. И я сдаюсь.
Сама прижимаюсь к его губам. Раскрываюсь, позволяя ему владеть собою целиком. Горячие пальцы скользят по коже, и кажется выжигают на теле узоры. Я почти кричу от огня, что красной лилией распускается в животе. Дышу вместе с Марком. Съедая и глотая его страсть.
Нет ограничений. Нет тормозов. Я просто вагон, летящий в пропасть.
Марк прижимает меня к двери. Ласкает ладонями грудь, задернув футболку. Целует шею и шепчет:
— Ты лучшее, что случилось со мной. Вика, я искуплю свою вину. Прости меня…
— Замолчи-и-и, — хриплю, когда он захватывает ртом ореолу и теребит языком сосок. — Я все равно тебя ненавижу.
— Ты врешь… — мычит Вольный и переходит ко второй груди. Рукой скользит по талии до бедер и настойчиво раздвигает мне ноги. Прижимает меня к дереву так сильно, что я не могу понять из-за чего больше не хватает воздуха: из-за его объятий или моего вожделения.
Поезд качается размеренно, а меня несет под откос стремительно. Пройдены все стопы, обрушены мосты и свалены в пропасть ограждения. Я позволила себе любить. Любить врага и палача. И кажется лопается мир, как мыльный пузырь, ведь кроме Марка мне сейчас никто не нужен.
Он опускается на колени и смотрит на меня снизу. Я замираю, путаясь пальцами в его волосах. Черных, как воронье крыло. Тону в его синих глазах и прошу безмолвно не останавливаться, а губами шепчу:
— Ненавижу.
Вольный ухмыляется, а затем прижимается ко мне, обнимая, будто просит прощения.
— Можешь говорить, что угодно, но твое сердце и глаза не могут врать. Я буду вечно умолять, я буду всю жизнь ползать у твоих ног, но не гони. Сам не знаю почему, но ты, как солнце для меня, как воздух. Вика, — шепчет, опаляя дыханием живот, — я люблю тебя. Не спрашивай почему. Не отвечай ничего. Просто знай это. Люблю тебя и не могу выполнить это конченное задание. Пусть все летит в бездну! Хочешь, я верну тебе родных? Хочешь, я верну тебе всю твою прошлую жизнь? И, если захочешь, сотру… себя…
Я ошарашенно гляжу на него и не могу дышать. Правду говорит или юлит снова?
Марк поджимает губы.
— Не веришь? Садись, — он резко встает и переставляет меня к сидению. Крепко придавливает плечи, и я почти падаю на полку, все еще не в силах сделать вдох. — Крылова, только один поцелуй, и я отпущу тебя. Один. Не важно, что будет дальше, — маг нависает надо мной, упираясь руками в стену и наклоняя голову под полкой, а я не могу слова связать.
Я не знаю, что выбрать. В душе маленькая дурочка орет, что не может стереть Марка. Не может!
— Почему ты молчишь? Скажи, какой я дурак и сколько сделал. Скажи! — он опускается на пол и кладет голову на мои колени. — Вика, скажи хоть что-то…
— Я не знаю, что сказать, — шепчу, а у самой в груди настоящая мясорубка. Выбрать прошлое или Марка? Дает свободу, а мне ее не хочется. Что делать?
— Просто попроси отпустить тебя… — выдыхает.
— Что будет, если ты не выполнишь заказ?
Он поднимает голову, и я вижу глянцевый блеск слез. Я знаю, что будет. Не нужно отвечать. Боль режет по сердцу острым клинком.
— Не важно, Вика. Я хочу освободить тебя и себя. Невыносимо так пылать. Не хочу больше причинять тебе боль — идти против природы и совести. Мои поступки ранят меня вдвойне-втройне, а когда ты прощаешь, я готов себя задушить. Убей меня, Крылова. Сотри.
Я кусаю губы. Слова пляшут на языке, но я душу их, душу, душу…
Гляжу в его небесные глаза и тону. Не смогу забыть. Даже, если сотрет. Даже, если по живому вырежет.